Антон Шаффер - Арт-Джаз
Коротков сидел и думал, что, наверное, здорово быть таким вот беспечным парнем, как капитан Михайлов. Записывать в друзья едва знакомых людей, бросаться, очертя голову, им на помощь, и быть всегда жизнерадостным и позитивным. При этом, что было удивительно, со стороны Гены не чувствовалось никакой навязчивости. Он явно делал все по зову сердца, а не из каких-то корыстных побуждений. Человеком он вот таким был.
Тем временем центральные кварталы остались позади, и они уже мчались по питерским окраинам. Впереди мелькала станция «Приморская». Нужный дом они нашли не сразу. Куча корпусов, строений – извечная городская болезнь. Наконец, дом нашелся. Припарковавшись, они вышли из машины и, пройдя через сомнительно благоустроенную детскую площадку, вошли в подъезд, от самой земли и до козырька изрисованный граффити.
Лифт не работал. На шестой этаж пришлось идти пешком. Лестница была буднично загажена: кое-где милиционеры заметили даже использованные шприцы. Увы, это давно не вызывало у них никаких эмоций – реальность есть реальность. Пусть участковый с детской комнатой милиции работают.
Позвонив, майор с капитаном какое-то время вслушивались в тревожную тишину за дверью, а потом замок щелкнул и они увидели маленькую женщину, в годах, но все еще весьма привлекательную. Коротков сразу заметил, что она очень похожа на пропавшую Екатерину.
– Доброе утро, – начал первым московский гость. – Майор Коротков. Милиция. Разрешите?
– Проходите, – как-то легко согласилась женщина. – У меня не убрано. Извините.
– Ничего, – подбодрил ее Гена. – Это все мелочи.
Она проводила их в гостиную, запретив снимать обувь. Усевшись в кресла, милиционеры начали беседу. Вернее, начал Коротков, а Михайлов внимательно следил за реакцией матери. Так они условились еще в машине. Обычно, такой прием действовал очень даже неплохо: разговаривающий мог из-за втянутости в беседу упустить некоторые психологические нюансы. Поэтому внешний наблюдатель был бесценен.
– Анастасия Сергеевна, – неспешно заговорил Коротков, стараясь придать своему голосу как можно более спокойный тембр. Сделать это было сложно. Внутри у него все клокотало. Причину этой тревоги он объяснял себе близостью раскрытия тайны. Хотя какой тайны? На что он надеялся? – Анастасия Сергеевна, мы хотели бы поговорить о вашей дочери, если вы не против.
– Против?– мать Роговой иронично усмехнулась, приподняв правую бровь. – С чего бы? Правда, я не совсем понимаю, о чем еще говорить, но если вы настаиваете. После больницы ко мне вообще мало кто заходит, так что я рада любым гостям.
– Вы болели?
– А вы будто не знаете? Что ж у нас за милиция такая? Где дочь моя – не знают. Что творится с человеком, которого по кабинетам своим сами же затаскали, когда дело расследовалось – не знают.
Говорила она спокойно, ровно, не заводясь.
– И все же? – Мягко перебил ее Коротков.
– Муженек мой, теперь уже бывший, в психушку меня упек. Так что я, в определенной степени, сумасшедшая. Теперь каждые полгода лежу в стационаре, таблеточки ем, укольчики мне всякие делают. Потом полгода хожу как зомби, а когда более менее голова проясняется – тут уж опять пора. Она поднялась, горделиво откинула прядь со лба, и сверху в низ посмотрела на милиционеров.
– Чай хотите?
Вопрос обоим показался неуместным, но отказываться мужики не стали. В такой ситуации лучше во всем идти на поводу у собеседника, не заметно самими этот поводок перетягивая в свои руки. Чай так чай.
Она минут пять хлопотала на кухне, а потом вернулась с подносом. Кроме трех чашечек из чайного сервиза, на нем стояла небольшая вазочка с конфетами. Гена тут же потянулся за одной.
– Берите, берите, – закивала Рогова. – Катя я очень любит. Для нее специально держу.
Рука Рогова так и осталась лежать на вазочке с конфетами. Он уставился на хозяйку, а потом медленно перевел глаза на Короткова. Тот чуть заметно кивнул ему: мол, не тормози, бери конфету; все под контролем.
Михайлов поймал сигнал и, пошарив в вазочке, выбрал одну из конфет. – Столько конфет, – улыбнулся он Роговой. – Глаза разбегаются! Не знаешь, какую и выбрать!
Анастасия Сергеевна внимательно посмотрела на него, сделал небольшой глоток чая, а потом, поставив чашку на поднос, тихо произнесла:
– Товарищ милиционер, я понимаю, что вы теперь тоже считаете меня старой слетевшей с катушек дурой, но пусть я хоть всю оставшуюся жизнь проведу в психушке, никто не переубедит меня: Катя жива. И она бывает у меня. Она стала немного другой, но это все ее новая жизнь. Она жива, понимаете?
Глава 6
Коротков жадно глотнул обжигающий чай. Дело принимало острый оборот.
– Анастасия Сергеевна, а почему же муж вас в психиатрическую больницу отправил? Что-то я не очень понимаю…
Она посмотрела на него исподлобья, и взгляд ее показался следователю не менее обжигающим, чем чай, который она заварила. Чисто внешне Рогова производила вполне адекватное впечатление. На сумасшедшую она никак не была похожа. Прилично одета, здраво рассуждает, на людей не бросается. Коротков прекрасно понимал, что сумасшедшие, конечно, бывают разные. А уж маскироваться под здоровых людей и лицедействовать умеют так, что любой заслуженный артист России позавидует. Но ведь была у него и еще одна причина для того, чтобы усомниться в умолишенности Анастасии Сергеевны Роговой: он сам, своими собственными глазами видел ее дочь.
– Хорошо, я расскажу, – согласилась Рогова. – Я понимаю, что вы теперь тоже смотрите на меня как на сумасшедшую, но это ничего… Можете слушать как бред психа. Катя приходит ко мне иногда. Примерно раз в полгода. Обычно это случается в самых неожиданных местах. Не дома, нет. А конфеты я с собой эти всегда ношу. – Она кивнула на вазочку и снова смахнула челку, которая настырно лезла ей в глаза и делала похожей на девчонку. – Но Катя сейчас стала другой. Она не говорит, где живет. Все потом, да потом. Мол, отстань, мама. Красивая она теперь, конечно, очень. Я так думаю, что она в Москве живет, но вот только не пойму, почему прячется… Мужу я когда рассказал, он у виска покрутил и все – лечиться отправил, а потом развелся сразу.
Коротков тщательно фиксировал на бумаге каждое слово Роговой.
– А чем занимается, она вам не говорила? Ну, может, намекала хотя бы?
– Нет, – отрицательно покрутила головой Анастасия Сергеевна. – Но одну странность я заметила. Знаете, лицо у нее все ухоженное, одета с иголочки, а вот руки…
– Что руки? – Коротков поднял на нее глаза. – Что с руками?
– Да ногти какие-то обломанные все… Царапины, синяки… И кожа такая грубая, словно она лопатой ворочает с утра до вечера. Ничего я не понимаю.
Рогова зарыдала, мелко тряся маленькими плечами.
– Ну, ну,– начал успокаивать ее майор. – Не плачьте. Я к вам потому и пришел, что тоже считаю, что у нас есть все основания полагать, что ваша дочь жива. И находится именно в Москве. О больницах можете забыть – больше вы туда не вернетесь. Успокойтесь.
Анастасия Сергеевна, всхлипывая, устремила благодарный взгляд на Короткова, и улыбка заиграла у нее на губах. Похоже, она никак не могла поверить, что этот интеллигентный милиционер не только воспринял ее слова всерьез, но еще и сам подтверждает, что Катя жива.
– Ладно, Анастасия Сергеевна, – сказал Коротков, поднимаясь с кресла. – Нам пора. Спасибо большое, что согласились побеседовать. Как только у нас будет хоть какая-нибудь информация, мы тут же свяжемся с вами. Но и вы, если что-то вспомните, а уж тем более снова увидите дочь, сразу дайте нам знать.
Сергей Иванович протянул Роговой свою визитку. Она покрутила ее в руках и бережно убрала в кошелек, который взяла на полочке, недалеко от стола.
– Да, и еще одно, Анастасия Сергеевна, – Коротков пристально посмотрел на нее, давая понять, что это последнее, что он сейчас скажет, особенно важно. – При встрече с Екатериной, я вас очень прошу, ни слова о нашем визите. Это для ее же блага. Я могу на вас положиться?
– Можете.
Милиционеры попрощались и покинули квартиру. – Ну, что думаешь? – жизнерадостно спросил Гена, когда они оказались на лестнице.
Коротков пока не знал, что ответить. Он промолчал, не сказал Роговой, что ее дочь, возможно, замешана фактически в двойном убийстве. Ни к чему это пока было ей знать. Не сказал и то, что сам видел Екатерину. Впрочем, не сказал он этого и Гене.
– Думаю, что пора объявлять девушку в федеральный розыск. Но уже ни как пропавшую без вести.
– Согласен. Похоже, девица натворила дел. Скорее всего, впуталась она во что-то еще до своего исчезновения, а теперь вообще полностью ушла в тень. А если ты говоришь, что парни убитые радиацией светились, то игра, чувствуется, идет по крупному.
– Может и так, может и так… – Коротков потер лоб. У него начинала болеть голова.
