Александр Афанасьев - Исток зла
Беспокоило не наличие у шахиншаха вооружения, беспокоило то, что всё это становилось для меня сюрпризом. Я всё-таки военный человек, Military Balance просматриваю, а ежегодник Janes Fighting Ships, библию военных моряков, и вовсе наизусть помню почти всю. И вот эти сюрпризы — с противотанковыми самолетами, с переделанными в боевой вариант вертолетами — меня серьезно озадачивали.
А вот от Кермана и далее, там, где очень жарко и соляные озера, я начал находить то, что подтверждало британские версии происходящего.
Военные лагеря. Поставленные в таком месте, где нормальному человеку просто вредно находиться — в районе высохших соляных озер, куда не дотянулась еще система орошения, где землю покрывает самая худшая пыль, какая только может быть, — она разъедает кожу, смешиваясь с потом, и вносит кристаллики соли в раны. Ни один нормальный полководец не стал бы размещать в этом районе полевые лагеря, выводить сюда солдат и технику, если к тому не было особой надобности. Но тут лагеря были, их соорудили на скорую руку, и тут были солдаты — много лагерей и много солдат. Дорога тут шла по насыпи, и всё это было прекрасно видно.
От Бама, окруженного небольшими соляными озерцами, дорога шла на Захедан, по карте она значилась «в процессе строительства», но, судя по надписям на щите на выезде из Бама, она была уже завершена строительством и открыта. По ней я и поехал, отметив, что машин на трассе, такой же новенькой и бетонной, совсем немного, а вот военных трейлеров и грузовиков стало более чем достаточно.
Город Захедан, как и другие города на самой границе с Афганистаном, казался захолустьем, но при этом был довольно оживленным местом. Здесь почти не было промышленности, только кустарщина, причем значительная ее часть — кустарщина оружейная. Раньше здесь делали Lee-Enfield № 4 и № 5, сейчас самый простой и надежный автомат всех времен и народов — автомат Калашникова. Несмотря на то что армия уже перешла на автоматы Барышева и сейчас велись новые разработки, те, кто непосредственно тянул лямку грязной, страшной, партизанской и противопартизанской войны: казаки, морская пехота, — сохраняли верность старому доброму автомату Калашникова. Пусть не слишком точный, он с лихвой искупал это простотой и надежностью, его можно было производить на примитивном оборудовании, не ухаживать за ним в течение длительного времени, уронить в грязь или в воду — и он все равно стрелял. Кроме этого, здесь производили пистолеты самых разных моделей, примитивные пистолеты-пулеметы СТЭН британского образца, в том числе короткоствольные и с отъемным прикладом, снайперские винтовки типа Ли-Энфильд, а также шили простую и прочную одежду. Армяне, которые здесь жили колонией, занимались тем же, чем занимались их предки испокон века, — тачали обувь на продажу. Весь город был сплошной торговой точкой, торговали прямо на улицах, иногда держа товар или его образцы на картонке в грязи, кричали, ругались, на пушту здесь говорили едва ли не больше, чем на дари[58]. Еще круче торговля шла на выезде из города — там по обе стороны дороги, ведущей в сторону Афганистана, раскинулся базар. Кстати, для юга здесь было на удивление прохладно и ветрено — может, сказывалось то, что это горы, Захедан стоял на горном хребте, отделяющем Персию от Афганистана, почти точно по границе.
Полицейских не было, но были военные. Опять военные — и очень много, что указывало на расположение вблизи этого места воинских частей. Причем воинских частей, расположенных не в месте постоянной дислокации, потому как персы переняли у нашей армии такое понятие, как магазин военной торговли, где торгуют по сниженным ценам и даже под запись, вычитая потом нужную сумму из денежного довольствия. А если нет такого магазина, значит, приходится идти в город и покупать нужное там. Вот видите, как легко можно получить разведывательную информацию — и вовсе не нужно для этого лезть через охраняемый периметр. Понаблюдав за тем, что покупали солдаты, я и вовсе приуныл — среди покупок были теплые вещи. Здесь теплые вещи не нужны, здесь жара — они нужны в горной местности, где снег бывает даже днем. Такие вещи покупали, судя по знакам различия, только офицеры, значит, они что-то знали, а солдаты — нет…
Треск автоматной очереди полоснул бритвой по нервам, кто-то закричал, улица в одно мгновение превратилась в сумасшедший дом или, как говорят американцы, в китайскую пожарную тревогу[59]. Кто-то толкнул меня, да так, что я едва не свалился с ног, но сохранил равновесие. Отправляясь в поездку, я всё же взял с собой пистолет, флотский автоматический «браунинг», хоть мне это было не по чину и не по званию (пуля, впрочем, ни чинов, ни званий не выбирает), вспомнив старую народную мудрость: если пистолет находится хоть на миллиметр дальше, чем ты до него можешь дотянуться, считай, что у тебя его нет. Всё, что успел сделать, — это заметить место между двумя выставленными прямо на улицу лотками, один с тканями, второй с лучшим в мире персидским изюмом, повалиться туда, спасаясь от пуль, и выхватить пистолет. Торговцы, видимо, наученные горьким опытом, уже лежали на земле, даже не пытаясь спасти свой товар. Я встретился глазами с одним из них — в его глазах плескался страх…
Стрельба закончилась так же неожиданно, как началась. Кто-то что-то кричал, даже не кричал, а выл, но больше не стреляли. Делать здесь было совершенно нечего, Захедан относился к городам, посещение которых иностранцам, а тем более дипломатам, не рекомендовалось категорически. Поэтому, сунув пистолет в карман, я решил просто уйти, но поскольку улица была уже перекрыта с двух сторон, решил пройти через одну из лавок, полагая, что у нее должен быть какой-то задний вход, откуда получают товары.
Решение было неудачным. Я не успел сделать и пару шагов внутрь лавки, не успел ничего сказать, как появившийся из-за тюков с товаром перс сильно и неожиданно толкнул меня в грудь, в глазах у него плескалась злоба. Тут же кто-то ударил меня по спине. Повернувшись, я увидел здоровенного усатого детину в грязной одежде и с палкой — тот самый торговец, он уже успел встать, побороть свой страх и где-то найти палку. От второго удара я уклонился, а третий провел уже сам, и удар по лицу с размаху оказался как нельзя кстати. Кто-то с силой толкнул меня в бок — не ударил, а именно толкнул, детина с палкой бросил ее и схватился за лицо — нос сломан, а возможно, и пары зубов лишился. В этот момент на улице засвистели, пронзительно и резко, и толпа как-то разом отхлынула от меня. Решив, что прибыли стражи порядка, я, не сходя с места, поднял руки…
Черт… У индусов есть такое понятие — карма, это почти то же самое, что наша судьба, но карму можно изменить даже при жизни своими сознательными действиями. Так вот, неужели у меня карма такая, что я постоянно попадаю в разные переделки?
Жандармы, а это были именно они, обращались со мной настороженно, но не грубо, даже не ударили ни разу. Надели на руки наручники, на голову черный мешок, после чего куда-то повели и посадили в машину. Пистолет, надо думать, нашли и отобрали, не совсем тупые — вещественное доказательство как-никак.
Мешок с меня сняли примерно через полчаса, и я обнаружил, что сижу в каком-то фургоне с глухим, без окон кузовом, а напротив меня сидит худой и смуглый, с аккуратными, в подражание шахиншаху усиками, жандармский офицер.
Офицер что-то спросил меня, по-видимому, на фарси, язык я уже частично понимал, но ответить ему на его языке не мог.
— Я говорю по-русски. Я посланник при дворе Его Светлейшества и обладаю дипломатической неприкосновенностью.
Офицер тоже перешел на русский, он знал русский, как все персы, пусть даже и похожие на арабов[60].
— Вы можете это доказать?
— Сударь, мои документы находятся во внутреннем кармане моей ветровки, и если вы потрудитесь разомкнуть наручники, я с радостью их вам продемонстрирую.
Офицер расстегивать наручники не стал, вместо этого он ощупал мою одежду и достал все документы, что там у меня были, а также и деньги, сцепленные зажимом. Деньги он, вопреки моим ожиданиям, не сунул в свой карман, а положил на колени, после чего принялся вдумчиво и неспешно, так, как это обычно делают люди, плохо умеющие читать, просматривать один документ за другим. Я молча ждал.
— Что вы делали в Захедане? — наконец спросил жандарм. — Это закрытая для иностранцев зона, сюда нельзя.
— Сударь, как видите, я есть тот, за кого себя выдаю, и мои документы неопровержимо свидетельствуют об этом. Если вы сделаете милость и освободите мои изрядно затекшие руки, я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы.
Окончательно решив, что человек, столь изысканно и витиевато выражающийся, не может быть никем иным, кроме как дворянином, жандарм сделал мне знак встать — в фургоне была высокая крыша, позволяющая стоять в полный рост, и еще место оставалось — и отомкнул наручники. Руки мои и впрямь изрядно затекли от них, потому как местные жандармы надевали наручники со всем усердием. Чтобы впивались в кожу.
