Дмитрий Дашко - Штрафники 2017. Мы будем на этой войне
— Ну, знаю про метро. Его так и не построили. Велись какие-то работы. Потом, из-за постоянной нехватки с финансированием, в конце концов, засыпали временно. Как объясняли — чтобы грунтовые воды не затопили или еще зачем, не ясно. Давно это было, лет двадцать назад, — сказал Гусев.
Жулик кивнул:
— Нет ничего более постоянного, чем что-либо временное. За двадцать лет и не почесались. Вот эту шахту мы и нашли. Засыпана она не полностью. Даже такое эта гребаная власть сделать не в состоянии. Недаром война началась.
— Ты за эту власть воюешь, Циркач, — напомнил Павел.
Селиверстов лишь усмехнулся и сказал проникновенно:
— Я за себя воюю, начальник. Только за себя. Ладно, слушай дальше. Пройти по этой шахте можно большой толпой. Дальше через штольню есть выход на поверхность, там лестница, подняться и спуститься можно. Штольня ведет в расположение опозеров на площади Революции, что перед зданием краевой администрации. Там караулы, все как положено, но штольня, что характерно, не охраняется и не заминирована, как видишь, раз мы целехонькие. Может, для каких-то целей держат, не знаю. А может, по великому российскому бардаку оставили без присмотра. В общем, если умеючи, то проскользнуть можно.
— А фонари где взяли? — поинтересовался Павел. — Как по шахте шли?
— Есть один фонарь, — опять кивнул Циркач. — Не очень мощный, правда, но все не вслепую идти.
— Ну и? — нетерпеливо спросил Лютый, в душе удивляясь бесшабашности и авантюризму уголовников.
— Ну и шаримся там у них, берем, что плохо лежит.
— Так вы воруете у них еду, когда они спят?! — поразился Павел.
— Я — вор, начальник, — на этот раз вполне серьезно ответил Селиверстов.
Лютый испытал невольное уважение к блатным, чье присутствие до сего момента он воспринимал не иначе, как с раздражением, как неизбежное зло, от которого никуда не деться. А вот, поди ж ты! Отчаянные, ничего не скажешь! И ведь не голод их туда гонит, а тот самый дух авантюризма, незнакомый большинству «нормальных» граждан, неспособных на такие поступки на деле. Максимум, что для них доступно — это книги и фильмы, что можно почитать и посмотреть в уютной обстановке. Но чтобы рисковать жизнью, как герои книг и фильмов, — тут вряд ли.
А такие, как эти уголовники, раньше становились первопроходцами. Да хотя бы та же Сибирь лихими людишками завоевывалась, что до этого на большую дорогу с кистенями выходили.
Даже баб им в крепости присылали соответствующих. Кидался клич среди баб: кто желает пойти жинкой в Сибирь, та получит пять рублей серебром. Деньги по тем временам очень хорошие. Можно было крепкое хозяйство на них поднять.
И находились желающие. Шли. Становились женами тех первопроходцев. Нередко в пьяной горячке убивали мужиков своих. За это жинок били плетьми на центральной площади и опять выдавали замуж.
Все это Павел еще до войны читал про Красноярский острог семнадцатого века.
Он покачал головой.
— Ладно. Понял я. Надо будет сходить, глянуть. Может, пригодится. Дашь фонарь?
— Дам, — согласился Циркач и добавил: — Ты Клыка усмири, начальник, чтобы людям не грубил, и сам аккуратнее со словами будь.
— А то что? — не удержавшись, с вызовом спросил Гусев.
— Пойду я, начальник, — будто бы покорно произнес Селиверстов, проигнорировав вопрос.
Он ушел, а Павел махнул рукой Клыку и Студенту, подзывая.
— Ну что? — спросил Лемешко.
Павел пересказал им все, что услышал от Циркача.
— Надо бы сходить, проверить. Может, сгодится, чую, наступление скоро.
— Сходим, — поддержал Студент. — Только как впотьмах-то идти?
— Циркач обещал фонарь дать.
— Запасливые, — проворчал Клык.
— Жалуется он на тебя, говорит, людям грубишь, — усмехнулся Павел.
— Настучал, что ли? — беззубо улыбнулся Студент.
— Предупредил, — поправил Гусев. — Так что ты, Миха, лишний раз на рожон не лезь. Блатные и без того тебя, как омоновца бывшего, не любят, а ты им масло на огонек льешь. Голову ночью отрежут — скажут, так и было.
— Спасибо за заботу, командир, — кивнул Клык. — Только и ты меня послушай. Я тебе дурного не посоветую. Ты свое дело сделал: снайпера грохнул, материалы ценные при нем нашел, начальству передал. К чему инициативу с этим ходом подземным проявлять? Все равно был штрафником, им и останешься. Никто статью с тебя не снимет. Даже с раненых не снимают — слышал?
— Слышал, — вздохнул Гусев. — Только и ты не забывай: все идет к наступлению. Даже если переберемся через минное заграждение, все равно в лоб на пулеметы выйдем. А мне этого не хочется, совершенно не хочется.
— И мне не хочется, командир. Просто много желающих нашими ручками из огня каштаны таскать — и мне это не по душе.
— И, тем не менее, надо сходить, — решил Лютый. — Но не для того, чтобы пошариться. Наверх подниматься не будем. Разведаем только, что да как. Вот те крест, пригодится скоро.
— Тебе решать, взводный, — угрюмо протянул Клык.
Ни Гусев, ни Лемешко не знали, что в это время между уголовниками состоялся разговор, определивший дальнейшие судьбы офицерика и мусора.
Перекусив, блатные сообща убрали со стола. Единственная «шестерка» по кличке Кирсан был убит шальным осколком еще до того, как Гусев зарезал Фантика.
Митяй достал замусоленную колоду карт.
— В «бурý» [24]? — предложил он.
Все молча согласились.
— Ставлю на кон Клыка, — сказал Митяй, сдавая карты.
Суть игры заключалась в том, что проигравший обязан убить «поставленного на кон» человека. По предварительной договоренности, способ убийства проигравший выбирал сам. Единственным условием был срок — трое суток. Если за это время проигранный в карты оставался жив, проигравший считался «не отдавшим долг», что, в свою очередь, каралось смертью.
Митяй проиграл. Все понимали, что именно к такому результату он и стремился: терки с Клыком у них возникли давно. Вдобавок Митяй люто ненавидел Лемешко за его «ментовское» прошлое.
Следующим на кону оказался Лютый. Его судьба была давно предрешена. Смерть Фантика прощать ему не собирались, несмотря на давешние заверения Циркача, что все по-честному, предъяв нет.
Осталось только решить, кто его «заделает».
На этот раз проиграл Циркач. Он намеренно сделал «двойной подъем» — взял из колоды сразу две карты, что по правилам игры приравнивается к проигрышу. Селиверстов, как и Митяй, тоже не собирался прощать офицерику его слова.
Потом уже резались «на интерес»: ставили на кон свои вещи. За игрой пришли к соглашению, что, как только «заделают» «фуцанов», надо уходить в побег. Иначе полягут. Тем более найденный ход давал новую отличную возможность. Когда начнется очередная суматоха, спрячутся в этой шахте. Переждут, а там — воля!
Одно плохо: Лютый про шахту все выведал. Впрочем, не беда. Даже если кто-то из штрафников сунется туда во время боя, там и останется.
Глава XXI
Совещание
ДОНЕСЕНИЕ
Начальника особого отдела 69-й гвардейской армии Командующему армией
«О реагировании личного состава на Приказ № 162»
«О дополнительном сформировании двух фронтовых штрафных батальонов».
15 июля 2017 года.
Среди рядового, сержантского и офицерского состава отмечены факты отрицательного реагирования на приказ № 162.
Так, рядовой седьмой роты триста второго батальона сто восемьдесят девятого мотострелкового полка Касатонов заявил:
«Приказов пишут много, но если не хватает сил, хоть сто приказов напиши, хоть всех в штрафные роты загони, все равно ничего не поможет».
Младший сержант пятой роты сто третьего минометного полка Шелоев по поводу приказа сказал:
«Это все ерунда. И раньше были приказы, подобные этому, а все равно за счет штрафников войну не выиграешь, все здесь поляжем: и штрафники и не штрафники, только одна штабная сволочь останется. Они как раньше, до войны, в чиновниках на нашей шее сидели, так и сейчас, штабниками за нашими спинами прячутся».
Лейтенант комендантского взвода третьего дивизиона реактивной артиллерии Андреев заявил следующее:
«Хоть какой приказ напиши, все равно дезертиры не переведутся. Раньше тоже говорили, что с трусами и паникерами надо вести беспощадную борьбу вплоть до расстрела на месте, но никаких мер не принимали. То же самое будет и с этим приказом. Всех в штрафники не отправишь».
Заместитель командира двести пятого танкового батальона майор Пыряев заявил:
«В свете этого приказа могут пострадать невинно некоторые офицеры из-за панически настроенных групп рядового состава, за что тех направляют в штрафники, а это негативно отражается на их командирах, якобы виновных в паникерском настрое своих подразделений».
