Олег Шушаков - И на вражьей земле...
Именно в этой части в двадцатых годах служил и наделал столько шума своим полетом под фермами Троицкого моста в Ленинграде Валерий Павлович Чкалов! А в начале тридцатых в составе эскадрильи летал дважды Герой Советского Союза майор Грицевец! Тот самый, который потом служил летчиком-инструктором в их родной авиашколе, уехал воевать в Испанию и стал Героем Советского Союза! Тот самый, которого неделю назад уже за Халхин-Гол наградили второй золотой медалью «Герой Советского Союза»!
Когда-то в первом Советском авиадивизионе истребителей служило много героев Гражданской войны, награжденных за свои подвиги орденами Красного Знамени и дважды, и даже трижды. А в Гражданскую это было покруче, чем сейчас Герой Советского Союза! Но имена этих «героев» политруки в своих задушевных беседах с пилотами больше не упоминали. Потому что в прошлом – позапрошлом годах, все они, имея уже по нескольку ромбов в петлицах, как назло, оказались врагами народа!
Ранним февральским утром Николай с Алексеем сошли с поезда «Москва-Хабаровск» в пункте назначения – городке Белогорск, в сотне километров от Благовещенска. Погода была безоблачная и безветренная, мороз около сорока. Когда военный комендант дозвонился в полк, за ними сразу приехали, переодели в полушубки и валенки и отвезли в гарнизон. А на следующий день они уже были на службе.
Младших летчиков Маковкина и Дьяконова включили в состав первой эскадрильи, распределили по звеньям, и опять началась учеба. А куда денешься… Сидели и зубрили ориентиры в районе полетов, сдавали зачеты по матчасти, инструкциям и наставлениям…
В двадцать первую годовщину Красной армии, в один день со всеми остальными красноармейцами и краснофлотцами, командирами и комиссарами по всей стране, они приняли новую военную присягу. Перед строем полка. С боевым оружием в руках.
– Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-крестьянской Красной армии, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, комиссаров и начальников, – голос Николая креп с каждым словом. – Я всегда готов по приказу Рабоче-крестьянского правительства выступить на защиту моей Родины… – неслось над замершим строем полка. – Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся!
Николай расписался на присяге, отдал ее командиру полка и встал в строй. В его груди кипела какая-то непонятная, но огромная сила. Это было не просто обещание чего-то делать, а чего-то нет. Это была настоящая клятва! И все это понимали.
После праздника опять потекла скучная и размеренная армейская жизнь… Рутина… Привычная и знакомая до боли…
Весной они сдали зачет по технике пилотирования и приступили к полетам. Пилотаж, воздушные бои, стрельбы, полеты по маршрутам на малых и больших высотах. А пару месяцев назад их наконец допустили к боевому дежурству…
Сегодня вот суббота, Николай домой торопится, а Маковкин – на боевом дежурстве, готовность два. То есть сидит в дежурной фанзе начеку и ждет команды на вылет.
Вообще-то их было две, этих фанзы – круглых сборных домика, диаметром метров десять, снаружи очень похожих на юрту. Они были сделаны из дерева, утеплены и соединялись между собой коридором. В этом тамбуре была столовка и выход на улицу. В одной из фанз размещался летный состав, в другой – техники и мотористы. Самолеты ставили метрах в двадцати – тридцати. Каждые сутки в семнадцать часов дежурное звено вместе с самолетами менялось.
В фанзе летчиков было несколько металлических кроватей с постелями, стол со стульями, патефон (с одной пластинкой), черная тарелка репродуктора. Имелись шахматы, шашки и домино, различные инструкции и наставления, а также полевой телефон для связи со штабом полка и оперативным дежурным. Фанза технического состава была оборудована попроще – печка, нары с матрацами, стол с настольными играми и спецлитературой.
В столовке имелся стол человек на десять, скамейки, шкаф с посудой и плита. Летчики и техсостав ели по очереди. Официантка привозила в термосах обед из летной и технической столовых, разогревала его и подавала на стол.
Казалось бы, ну и, пожалуйста, ну и сиди себе, кури да в шашки играй! Не мешки же ворочаешь. Сначала ребята так и думали. А когда подежурили, поняли, что на самом деле это была нелегкая и нервная работа…
Николай вспомнил, как еще весной завидовал «старикам», которые ходили при пистолетах. Летчиков, допущенных к боевому дежурству, объявляли приказом по полку и выдавали личное оружие.
Ванька Липатов, который прибыл в полк почти одновременно с ними, в полетах отставал, и к дежурству еще допущен не был, поэтому часто привязывался к товарищам с дурацкими просьбами:
– Ну, одолжи пистолет сходить на танцы. Ну, пожалуйста…
А они ему отвечали с солидностью старых асов:
– Полетай с мое, получишь и пистолет!
Во время дежурства с целью тренировки и чтоб совсем не заскучали, оперативный дежурный периодически объявлял боевую тревогу. При этом отрабатывались действия личного состава при переводе в повышенную готовность. Но поднимали в воздух дежурное звено очень редко. Такое право имел только комполка.
А в общем, спасибо и на том, что у них готовность два. Сидим в фанзе. В готовности один пришлось бы сидеть в самолетах!
Потому что на Халхин-Голе еще неделю назад шли ожесточенные бои…
Информация об этом в газетах и на политинформациях была, как обычно, очень скудной. Больше лозунгов. Но земля слухом полнится. Сидят-то они на перепутье. Нет-нет, а кто-нибудь информированный возьмет, да мимо них и пролетит по своим делам. Так и просачивалось кое-что. О том, что иногда там над полем боя одновременно бьется до двухсот машин! Верилось в это с трудом. Но ребята, которые об этом рассказывали, заслуживали доверия…
«Где-то там, может, и Володька Пономарев с самураями сражается. Его же в ЗабВО распределили… Они же там, как раз, и воюют! Письма от него вряд ли дождешься. Надо самому написать», – подумал Николай.
Рассказы о Халхин-Голе командование, конечно, возбуждали. И оно потихоньку подтягивало гайки, понимая, что раз там война идет на всю катушку, то и здесь самураи могут сунуться в любой момент. Но командир двадцать девятого истребительного трижды Краснознаменного майор Шалимов особо на этом не циклился.
Виктор Шалимов был человеком известным! Целым депутатом Верховного Совета СССР первого созыва! А у депутата, ясное дело, очень много своих депутатских забот. Поэтому всю тяжесть командирских обязанностей он переложил на богатырские плечи помкомполка капитана Савицкого. Впрочем, Савицкий с ними справлялся неплохо.
В апреле месяце Инспекция ВВС второй отдельной Краснознаменной армии проверила состояние учебно-боевой и политической подготовки полка, и он был признан лучшим в армии.
Когда Николай первый раз увидел помкомполка, он попросту разинул рот. Действительно, это было незабываемое зрелище – здоровенный, под два метра, летчик с саблей на боку в полной кавалерийской амуниции и со шпорами на сапогах!
Зачем летчику сабля?
Нет, холодное оружие никто не отменял! Без штыка пехотинцу в рукопашном бою никак не обойтись! И моряку кортик очень даже может пригодиться. Во время абордажа, например. Кавалеристу сабля, само собой, тоже нужна для боя. В атаке лавой это штука просто незаменимая. А летчику сабля на кой? Чтобы подлететь к вражескому хвосту и рубануть его, на хрен, когда патроны кончатся? Проще уж пропеллером таранить!
Старшие товарищи на глупые вопросы не отвечали. А только ухмылялись и предлагали спросить у самого капитана. Но поинтересоваться у помкомполка, зачем ему этот раритет, Николай не решился… Еще рубанет, не дай бог!
Савицкий и сам долго к сабле привыкал.
Просто, все, что ему поручали, он делал лучше всех. Ну, не мог он иначе! Поэтому на строевом смотру командиров и заместителей командиров частей и соединений утер сопли даже пехотинцам. Пехота понадеялась на имеющиеся навыки, а он потратил кучу времени на муштровку вверенного ему отделения. А еще уходил в сопки подальше и орал, что есть силы «Равняйсь!» и «Смир-р-р-рна!», пока не выработал настоящий командный рык…
И порадовал-таки душу старого служаки! Растроганный командарм объявил ему благодарность и наградил отрезом генеральского сукна на шинель, саблей и шпорами.
И вот с тех пор, появляясь по служебным делам в штабе бригады, а также по праздникам и на различных торжествах, приходилось ему таскать дареную саблю и амуницию. А то, не дай бог, доложат командарму, что пренебрегает капитан его подарком, и не видать ему тогда ни новых шпал, ни ромбов, как своих ушей.
