Игорь Пронин - Наполеон-2. Стать Богом
— Да, мои люди работают над слухом. Хотя бы никто уже не верит, что неверные пришли, чтобы обратить мусульман в рабство, — Колиньи ковырял вилкой в тарелке без всякого аппетита. — Мой генерал, а не выйдет ли хуже? Здесь восток, другие люди. Вы несли им рабство, и это они понимали. Вы не тронули никого, кроме беев, и теперь они не понимают. Феллахи могут решить, что мы слабы. Тогда нас ждут восстания.
— Подавим, — генералу ничто не могло испортить настроение, даже гибель флота при Абукире. — У нас достаточно солдат и боеприпасов, чтобы утопить в крови три Каира. А вот это они поймут. Поэтому не беспокойтесь, Колиньи, я по-прежнему за всем слежу. Пока у нас есть ресурсы для поиска «Предмета предметов». Когда они подойдут к концу, мы с вами просто покинем Египет. Между прочим, оставив тут гнить в гаремах прекрасную Джину Бочетти — если, конечно, вы ее прежде не изловите.
Помощник согласно кивнул, но не улыбнулся.
Между тем Джина Бочетти была совсем недалеко от них — в одном из богатых домов Каира, чей хозяин выказывал полную лояльность новым властям. Она сидела на коврике перед своими верными слугами и растирала запястья, на которых остались кровавые следы от ремней.
— Слушайте и запоминайте, — говорила она через переводчика. — Она была небольшого роста, и вряд ли сильно выросла. Худощавая, светлые волосы и светлые глаза. Таких немного в Египте. Думаю, говорит только по-французски, поэтому будет держаться близ их отрядов. Возможно, прибыла в Каир вместе с теми, кто принес вести о победе англичан у Абукира. Очень важно знать: ее надо хватать сразу, и уже не отпускать. Если отпустить, она просто исчезнет. Да! — крикнула Джина в недоверчивые глаза мамелюков. — Да, она ведьма, это колдовство! И я, Фатима, приказываю вам поймать ведьму и привести ко мне.
Глава четырнадцатая. Враги приходят снизу
1812 год
Завидев казаков возле Императорского штаба и решив, что битва проиграна, капитан Бюсси позорно дезертировал. Такова была официальная версия произошедшего. Жена трусливого капитана, не то чтобы прекрасная, но, по мнению других дам, весьма милая Беатрис, рыдала дни и ночи напролет. Конечно, теперь она навсегда была покрыта позором. Следовало бы отправить ее во Францию, с глаз долой, но после победы в Бородинской битве армия спешно заняла Москву. На запад потянулись десятки обозов с награбленным добром, и до бедняжки Беатрис просто никому не было дела. Впрочем, добрый и таинственный мсье Колиньи нашел для жены капитана Бюсси занятие при офицерском госпитале, расположенном в Кремле. Там она и выполняла обязанности медицинской сестры.
Конечно же, на самом деле Колиньи пристроил туда Беатрис-Мари, чтобы удобнее было за ней следить. Он не был уверен, что она знала о покушении на Императора. Однако имел все основания полагать, что муж может попытаться наладить с женой какие-нибудь связи. Одного не знал мудрый Колиньи: природного таланта Мари становиться незаметной и проникать за любые двери. Игра была опасной, но по природе своей склонная к риску Мари только забавлялась. Куда больше ее беспокоила судьба Антона, но он пока не подавал никаких вестей.
Находясь в Кремле, Мари могла попасть куда угодно — не считая, конечно, особо охраняемых покоев Императора. Почти каждую ночь она проводила в увлекательных путешествиях, пытаясь найти путь к Наполеону. Кремль, как и всякая большая средневековая крепость, изобиловал тайными переходами, подземными ходами и потайными комнатами. Вот только все это никак ей не помогало. Единственное, что узнала Мари — Наполеон не живет на самом деле в кремлевском дворце, как думали все. Но где именно, оставалось для нее секретом. Впрочем, круг поиска постепенно сужался.
Все еще оставаясь молодой женщиной, а по характеру и вовсе девчонкой, она мечтала украсть Льва сама. Украсть, потом отыскать мужа, наврать ему с три короба, и как-нибудь подсунуть фигурку Антону. Например, спрятать в тарелке спагетти. Чтобы он намотал на вилку прочный кожаный ремешок или цепочку — Мари не знала, как именно Император бережет предмет — а потом увидел Льва и понял, что игра сделана. Эта воображаемая сценка так ее потешала, что Мари порой, пробираясь по коридорам, хихикала вслух, пугая часовых. Гвардейцы крестились, несмотря на свой революционный дух, и рассказывали друг другу о привидениях жертв Ивана Грозного, злобно хохочущих и гремящих цепями. Мысль о том, что Антон мог погибнуть от шашки сердитого казака, которому в этот день не нужны были пленные, или по тысяче других причин, Мари просто не допускала.
Все происходящее вне стен Кремля благодаря стараниям Колиньи было полностью ей неизвестно. Она, конечно же, видела из окон башен огромный пожар, и подслушивала уйму всяких разговоров. Но вот о большой охоте за тремя беглецами и хранимым ими предметом даже не подозревала. И уж совсем не могла знать Мари, что Гаевский вместе с друзьями находится рядом...
...Они благополучно добрались до задних дверей храма Василия Блаженного, он же, по официальному наименованию, Собор Покрова Пресвятой Богородицы. Преступникам, на которых вели охоту все ищейки, пришлось пройти прямо под кремлевскими стенами, но удача сопутствовала им в тот вечер. На тихий стук никто, конечно же, не вышел — это было слишком опасно в те дни. Однако через некоторое время их окликнули из-за двери.
— Кого принесло на ночь глядя: Божьего человека, или лиходея французского?
— Нам бы отца Григория, — попросил Остужев. — А люди мы хорошие, тихонько тут подождем, сколько надо.
На самом деле все трое уже не держались на ногах, и если бы что-то случилось с отцом Григорием, то просто не знали, куда идти. Но отец Григорий, ворча, скоро подошел и тут же услышал пароль:
— Что надо спрятать, спрячь сперва от солнца.
— От Никанора, что ли? — ключ заскрипел в тяжелом замке и дверь приоткрылась. Однако сунувшийся было в нее Гаевский уткнулся лбом в дуло старого мушкета. — Я что, неясно спросил?
— От Никанора, конечно! — раздраженно ответил Антон. — От масона.
— Масоны разные бывают! — назидательно заметил ему отец Григорий. — Бывают такие, что и в церкви им рады. Проходите, да не шумите. Следуйте за мной, горемычные.
Горемычные, переглянувшись, вошли в храм. Впрочем, собственно храм они видели только мельком. Там было много людей, и служителей, и куда больше паствы, искавшей утешения в трудные дни. Шла служба. Но лишь Байсаков, как человек искренне верующий, успел перекреститься, как отец Григорий уже толкал их прочь, в боковой темный ход с низкими сводами, занавешенный полотном.
— Куда так спешить-то? — шепотом возмутился Иван. — В церкви-то грех так вести себя, отец Григорий!
— Поучи отца-то! — Григорий не постеснялся тут же, в храме, отвесить Байсакову тычка под ребра. — Хочешь, чтобы кто-то увидел вас? Чтобы кто-то узнал? Так иди на площадь Красную, да и пляши там голышом, вот тут тебя все и увидят. А сюда ты хорониться пришел. Дверку видите? Откройте, да посторонитесь, дальше я вперед пойду.
В удивительной тесноте им кое-как удалось выполнить распоряжение отца. За дверкой оказалась крохотная комнатка, где лежали метлы, веники, тряпки, ведра и все прочее, необходимое для уборки. Отодвинув в сторону замаранную краской лестницу, отец Григорий стал выковыривать изразцовую плитку, покрывавшую пол, и аккуратно складывать в угол.
— Вот Никанор, а? Вот бесовское отродье! Прислал гостей. А сам не пришел. Жив?
Иван и Антон одновременно посмотрели на Остужева.
— Жив, я думаю, — смело предположил Александр. — Отец Григорий, а он, правда, масон?
— Может быть, а может и нет, — священник продолжал разбирать пол. — Но человек хороший, хорошо бы жив остался. Много хороших людей в этой войне полегло. А уж на вашей войне, что никогда не кончается... И говорить противно, что вы там творите.
— Так вы знаете о...
— Нет! — Отец Григорий, несмотря на длинную седую бороду, резво вскочил на ноги. — Не знаю, и знать не хочу. И зачем ты здесь, не знаю, и что от солнца прячешь — не знаю, и знать не хочу. Вот вам лаз. Полезайте, да назад не проситесь, не допрыгнете. И, вот еще... — Он оттолкнул Байсакова и потянул за руку Гаевского. — Ты первым ползи, да не прыгай, а вот этого толстого за ноги ухвати. А то застрянет ишшо! Все, убирайтесь с глаз долой, все трое.
— Но Никанор... — Остужев рассчитывал на несколько иной прием. — Никанор придет?
— Жив будет — придет! — Отец Григорий явно томился тратой времени. — Чего ждете? Свечи там есть, воду найдете. А харчи — я по запаху чую, толстяк целый мешок приволок.
— Да там кроме сала да сухарей нет ничего! — обиделся Иван. — Одно название, что харчи!
— Ты, милок, по Москве походи, как вылезешь. Сала нигде не купишь, — тихо сказал священник. — Голод в городе начинается. Кутузов француза голодом морит, вот и нам те же щи хлебать. Всегда так, исстари... Ну полезайте, что ли! Меня люди ждут.
