Терри Пратчетт - Финт
Размышляя обо всем об этом, Финт прикрикнул на Онана: «фу!» – пес уже нашел чего погрызть, – и тут в голове тихо звякнул звоночек: юноша внезапно осознал, что в темноте кто-то неслышно к нему подкрался – и теперь к горлу его приставлен нож.
Раздался тихий голос:
– Тебе, мистер Финт, известно местонахождение кой-чего важного, а я слыхал, тебя тут побаиваются, потому как все, дескать, знают, ты – парень непростой, раз уделал Суини Тодда. Но я? Я скажу, нет, враки, как есть враки, так? – раз всего-то и надо, что покараулить прямо здесь да пригрозить тебе, когда ты выйдешь проветриться перед сном, дожидаясь, пока вонючая шавка еще больше загадит мостовую, так что законопослушным жителям вроде меня и ступить-то некуда. Не вини себя, мистер Финт; многих бедолаг привычка сгубила, а я слыхал, ты парень с мозгами. Так вот, мы тут одни, ты, я и шавка, и жить шавке осталось недолго, после того как ты мне выложишь все, что надо, и я с тобой покончу. Один короткий вскрик посреди трущоб, и все, нету тебя. То-то порадуется мой наниматель, мистер Ушлый Боб. Так вот, мистер Финт, если можешь, выкладывай, где девчонка с золотыми волосами; а если не можешь, все равно тебе крышка.
В теле Финта не дрогнул ни один мускул, если не брать в расчет сфинктер. Но вот в мозгу его пронеслось имя Ушлого Боба, и Финт промолвил:
– Я тебя не знаю. А ведь думал, мне в любом из округов каждая рожа знакома. А вы бы не представились, мистер? В конце концов, я вряд ли поделюсь с кем-нибудь этими сведениями, так?
Лезвие чуть касалось основания Финтовой шеи. Онан почти наверняка бросится на врага, если подать ему сигнал, но приставленный к шее нож очень способствует тому, чтоб тщательно взвесить все «за» и «против». Шея, как знал Финт, штука крепкая, жилистая, вполне способна выдержать вес крупного мужчины, что наглядно демонстрируют тайбернские виселицы, и проткнуть ее порою непросто, если не знать, куда целиться. Но вот резануть по шее – милое дело.
Невидимка замолчал; если бы Финт не ощущал над ухом чужое дыхание, он, пожалуй, и знать не знал бы, что рядом кто-то есть. Все эти мысли вихрем пронеслись в голове юноши. Невидимке нравится, что Финт беспомощен и полностью в его власти; есть такие люди, что правда, то правда; но этому типу никогда не стать жохом. Если настоящий жох хочет тебя убить, жох рассусоливать не станет.
А невидимка, по-видимому, решил, что самое время помучить жертву еще немного.
– Я никого не тороплю, – проговорил он, – так что ты небось уже смекнул, что из захвата не вырвешься, а я успею здорово подпортить тебе шею, прежде чем твой песик на меня кинется. Конечно, с ним малость повозиться придется, но собаки – не проблема, если свое дело знаешь и оделся как надо. Я не затем столько лет на ринге провел, чтоб теперь ушами хлопать: я за себя в любой драке постоять сумею! До кастетов тебе сейчас никак не добраться – и до этого твоего ломика тоже, не то что в последнюю нашу встречу. – Он сдавленно хихикнул. – И до чего ж мне приятно будет расквитаться с тобой за ту грозовую ночь. Ты, верно, слыхал, что кое-кто с тех пор принял меры, так что мой тогдашний кореш ныне не на этом свете, а на том – а ты ему вот-вот составишь компанию, точняк. А мне к вам, счастливцам, присоединяться не с руки, так что выкладывай все, что знаешь. Прямо сейчас.
Финт задохнулся. Так вот он, один из тех гадов, которые избивали Симплисити! И за всем этим стоит Ушлый Боб! Финт слыхал это имя – вроде адвокат такой, весьма уважаемый в не слишком уважаемых кругах. Уж не этот ли хмырь разговаривал с Мари-Джо?
В груди всколыхнулся гнев, яростный и неодолимый, и перетек в искрометную, слепящую убежденность, – пока лезвие мягко поглаживало его шею. Внутренний голос шептал: «Этот человек отсюда не выйдет».
Рядом не было ни души. Время от времени где-то раздавался взвизг, вскрик или загадочный вздох – музыка ночи в многоквартирных домах, – но прямо сейчас Финт и невидимка были одни.
– Выходит, я в руках профессионала? – промолвил Финт.
– О да, можно сказать и так, – откликнулся голос за его спиной.
– Круто, – восхитился Финт и резко ударил головой назад с такой силой, что послышался вдохновляющий хруст, – и тут же, стремительно обернувшись, пнул противника ногой. Не слишком заботясь о том, куда пришелся пинок и, собственно, на чем там он топчется, Финт радовался богатому многообразию выбора и в бешенстве пинал и топтал, что подвернется. Если на то пошло, самое разумное, что тут можно сделать, – это остаться в живых, а шансы остаться в живых, если тебе угрожают ножом, обоснованно малы. Лучше расквасить злодею нос и поставить здоровенный синяк, нежели самому превратиться в воспоминание. Боже милостивый, а ведь этот хмырь еще и за воротник залил, прежде чем идти на дело, – идея не из лучших там, где требуются быстрота и точность. Но ведь это – один из гадов, избивавших Симплисити; никакой пинок тут лишним не покажется.
Финт подобрал с мостовой оброненный негодяем нож и, глядя сверху вниз на лежащего в сточной канаве противника, объявил:
– Хорошие новости: через пару месяцев ты об этой неприятности и не вспомнишь. Плохая новость: спустя пару недель тебе придется попросить кого-нибудь снова как следует переломать тебе нос, не то тебя родная мать не узнает.
Негодяй засопел; насколько удавалось разглядеть в темноте, сейчас его покрытая шрамами физиономия смотрелась едва ли не лучше, чем прежде. Считается, что измочаленная рожа – признак профессионального боксера, но это не так – это признак боксера-любителя. Хорошие боксеры предпочитают выглядеть красавчиками – чтоб противник потерял бдительность.
Финт со всей силы пнул поверженного врага в пах и, пока тот стонал, по-быстрому обшарил его карманы на общую сумму в пятнадцать шиллингов, шесть пенсов и полпенни. Пнул его еще раз, для ровного счета. Стянул с него башмаки и сообщил:
– Да, мистер, я – тот самый парень-жох, который уделал тебя в грозовую ночь. Тот самый жох, что справился с Суини Тоддом, и знаешь что? При мне его бритва. И чую, в кармане ей спокойно не лежится. Скажи Ушлому Бобу, пусть приходит и сам задает мне свои вопросы, так-то! Я не убийца, но с убийцами я на короткой ноге, и если ты мне здесь еще попадешься или если я услышу, что ты снова полез с кулаками к даме, я ж из тебя душу вышибу и в лаванде зарою. Поплывешь вниз по Темзе без лодки, попомни мои слова.
Повсюду вокруг и сверху было слышно, как осторожно приоткрываются окна – осторожно, потому что, чего бы там ни произошло внизу на улице, может, вы на самом деле не хотите этого видеть, особенно если есть вероятность, что с вопросами придут пилеры. В трущобах необходимо развить в себе особый вид слепоты: чтоб включался и отключался по желанию.
Финт сложил ладони рупором и жизнерадостно завопил:
– Все в порядке, народ, это я, Финт, и какой-то пришлый тип, не из наших, он, представляете, об мою ногу споткнулся. – Про «пришлого» нужно было непременно ввернуть, чтобы все, кто слушал, убедились: здешние границы, уж какие ни есть – а прямо сейчас это по большей части грязь вперемешку с остатками недавних Онановых трапез, – под надежной защитой; и совсем не лишне напомнить всем и каждому, что защищает их Финт, славный старина Финт.
В сером сумраке раздались сонные аплодисменты – хлопали все, кроме мистера Слейда, шкипера баржи, который кротостью речей не славился – и, кроме того, на работу ему приходилось вставать ни свет ни заря. День у него явно не задался; глядя вниз, он рявкнул:
– Ок, а теперь сыпь отсюда, засранец, марш спать!
Финт предпочел проигнорировать приглашение сперва справить естественную нужду, а потом идти на покой; вместо того он отчасти отволок, отчасти перенес на себе негодяя за пределы своих границ, как велит закон улиц, затем еще десять минут убил на то, чтобы оттащить его подальше от доходного дома – на случай, если пилер затеет расследование. Наконец он прислонил тело к стене и прошептал:
– Свезло тебе, парень. И если я еще раз увижу в наших краях твою рожу, как говорят у нас в профессии, быть тебе и стрижену и бриту. Уяснил? Я так понимаю, это было «да».
Финт свистнул Онану – но сперва пес помочился гаду на ногу; Финт ничего подобного не планировал, но решил, что в создавшихся обстоятельствах это превосходный финал для сценария.
И тут… остался только Финт, и Финту показалось, что события вечера нуждаются в последнем завершающем штрихе, в последней мелкой мелочи, о которой парень-жох стал бы вспоминать с гордостью – и которая придала бы еще больше блеску его репутации. Пораскинув мозгами и позвенев в руке уворованными монетами, он зашагал обратно к своему кварталу, подошел к маленькой дверце и несколько раз постучал.
