Александр Белый - Славия. Паруса над океаном (СИ)
— Не знаю, сир, о чем вы сейчас говорите, но хочу присутствовать на обучении химика, понять смысл и железно его контролировать.
— Разумно, и совершенно не возражаю. Да, с копры будет много высококонцентрированных питательных отходов, поэтому, свинарники надо завести. Сало будет, поверь, с ладонь толщиной.
— О! Это дело тоже нужное, — посмотрел мне за плечо и добавил, — Славка Орлик сюда скачет, а вообще-то он с Иваном Тимофеевичем на зачистку ходил.
— Ага, — кивнул головой, опять уселся верхом и тронулся навстречу спешащему курсанту-ординарцу, — Ты обратил внимание, Петя, с момента их убытия не было слышно ни одного выстрела?
— Точно!
— Сир, разрешите доложить! — Славка в некотором удалении от кусачей Чайки красиво осадил своего польского боевого жеребца.
— Согласно нашего устава, для срочного доклада, процедура разрешения не требуется. Докладывай!
— Сир, там бой!
— Какой бой, сынок? Никто ни разу не выстрелил?
— Да не мы ведем бой. Там в лесу есть еще один залив, и одни черные арапы напали на деревню других черных арапов, вот-вот их добьют. Так господин генерал-губернатор спрашивает, нам кого, всех убивать, или только победителей?
— Капитан, на тебе оборона и защита не комбатантов. Два пулемета на вьюках отправь следом за нами, а еще пару выдвини на господствующие холмы, — быстро отдал приказ Петру и повернулся к Славке, — Веди, курсант.
Мы сорвались с места в карьер и поскакали к опушке леса. Следом устремился конный десяток закованных в кирасы наших лыцарей-офицеров, которые по настоянию Ивана везде и повсюду были моим сопровождением.
Странно, группа зачистки уже минут сорок, как ушла. И шумели они прилично но, почему-то, аборигены их толи проигнорировали, что совершенно невероятно, толи не заметили. Славку расспрашивать некогда, сейчас и так во всем разберемся. На въезде в лес лошадей попридержали и мимо исполинских лиственниц запетляли мелкой рысью.
Километра через три сквозь деревья проступили просветы, и опять заблестела поверхность моря. А полоса леса, оказывается, ушла гораздо правее. Из-за ствола огромной, несколько обхватов лиственницы, название которой даже не знаю, выглянул боец, стоявший в тыловом охранении. Славка натянул поводья и спрыгнул наземь, мы последовали его примеру и тоже спешились.
— Туда, — показал он на кустарник, за которым начиналось открытое просторное поле с выдернутыми из земли и сложенными на кучи сухими стеблями кукурузы. Подражая его осторожной ходьбе, мы тихо двинулись вперед, при этом заметили затаившуюся и укрывшуюся за деревьями и кустами цепь наших воинов. В одном из таких кустарников сидел Иван Тимофеевич.
— Что здесь происходит? — спросил у него и услышал со стороны поля какие-то ритмичные постукивания. Не было никаких сомнений, это — барабаны.
— На, сам посмотри, — он протянул подзорную трубу и, пока я осматривал окрестности, продолжил, — Пошли мы на зачистку территории. Идем, идем себе спокойно, только что-то не видать и не слыхать никакой живности, вроде бы как все в округе издохло. А тут с левого фланга по цепи команда «стоп» и Василь Найда прислал за мной Славку. Подхожу и вижу, что лес кончился, впереди опять морской залив и большое поле с селением посредине. Перед плетнем, который сейчас валяется на земле, стояла орава, человек триста, вооруженные копьями и большими щитами и что-то кричали оборонявшимся. Те в свою очередь тоже что-то отвечали. Потом эта орава перестроилась и, кстати, очень грамотно перестроилась, подошла ближе к плетню, забросала селение копьями и под укрытием щитов пошли на штурм. Ну, а все остальное ты сам видишь.
Оптика трубы сократила расстояние в восемь раз. Стали четко видны сотни две полусферических хижин, каркасы которых были изготовлены из лозы и укрыты плетеными циновками из тростника, а самая большая хижина, часть которой отсюда едва проглядывала, была укрыта какими-то шкурами. Не знаю, считается сейчас это селение большим или маленьким, как в той жизни, но если каждая семья насчитывает до дюжины членов, то в нем проживало около двух тысяч человек. Почему проживало? Потому, что как минимум сотни две воинов лежали на земле убитыми, но довольно внушительная толпа голых и полуголых дикарей, запихивалась за ограждение из кольев другими вооруженными копьями дикарями, при этом стариков и старух отделяли, оттаскивали в стороны и кололи насмерть. Странно было и то, что в загон отправляли немало крепких парней, которые вели себя, как безвольные бараны. Правда, были они тоже обнажены, без пояса с привязанными спереди и сзади хвостами, какие были на воинах нападавших и погибших. Впрочем, эти хвосты причиндалы тоже не прикрывали.
К зарытым посреди площади трем столбам закончили привязывать трех раненных защитников. Один из них был с металлическим желтым ободом на голове и ожерельем из клыков хищников на шее. Видимо, вождь. Перед ними на земле сидел такой же полуголый мужик с деревянной маской на морде и усердно лупил в барабан.
— Направо, за село посмотри, там еще две оравы, прямо на земле сидят. В одной около трех сотен безоружных голых мужиков, а во второй — столько же голых баб. И те и другие, на плечах какие-то кошелки несли.
Я перевел подзорную трубу в указанном направлении и точно, увидел две группы голых негров. И не сбившихся в кучу, как стадо баранов, а сидевших упорядочено, вроде как колонна на марше вдруг получила команду «стой, садись». В одной сидели физически крепкие молодые парни, приблизительно моего возраста, а во второй — девчонки, и тоже не рыхлые, а вполне атлетически сложенные. Мне все стало понятно. Только подумалось, что если верить той истории, то подобное именно в это время мы увидеть еще никак не могли.
Как часто говаривал в той жизни менеджер моей компании, голландец Дирк ван Бастен, оттрубивший в местных пенатах много более моего: «В жизни терпеть не могу две вещи — расизм и нигеров». И лично я был с ним абсолютно солидарен.
Племена банту начали миграцию из центральных областей восточного побережья материка сто пятьдесят лет назад, после прихода в те места португальских колонизаторов. Они быстро переняли опыт ведения сельского хозяйства, стали сеять зерновые, особенно кукурузу и устремились на поиски пригодных земель. Так и двигались на юг континента небольшими племенами, ассимилируя коренные народы бушменов и готтентотов, основывая по пути довольно крупные деревни, с количеством жителей в тысячу и более человек.
Чтобы захватить более вкусные места или отбиться от наступающих следом других мигрантов, племена реорганизовывались в милитаристские кланы, где вождь был фактическим диктатором. Все мужчины в возрасте от двадцати до сорока лет, кроме кузнецов и горшечников, становились воинами, а кто не выдерживал нагрузок, того навечно определяли во второй сорт и использовали на самых грязных и унизительных работах, им не то, что жениться, даже в половую связь вступать запрещалось категорически. Раньше они воевали кто чем горазд, но сейчас оружие было унифицировано, а воин получал копье ассегай с наконечником, кованным из железа и большой полукруглый щит из натянутой на деревянный каркас выдубленной бычьей кожи. Была выработана специальная тактика ведения боев, а дисциплина стала поистине жестокой, где за любую провинность было единственное наказание — смерть.
Юноши и молодежь до двадцати лет воинами не считались, а были выведены в амабуто[28] помощников воинов, а по сути, были их носильщиками. У девушек детородного возраста и молодых женщин, был свой амабуто, который выполнял функции хозяйственного батальона. Внебрачные половые отношения в армии были строжайше запрещены и карались смертью. Даже к женщине поверженного врага без разрешения вождя, дотронуться никто не имел права. Правда, юношей — не воинов вражеского племени, тоже не трогали, так как не получившие оружие, по древним верованиям считались бесправными и без указания вождя или старшего воина, не могли принимать какое-либо решение. Поэтому, победитель приводил их к присяге и вливал в свой клан на общих основаниях. После чего никто не говорил, что они были детьми врагов.
Считалось, что такие преобразования впервые были проведены к середине восемнадцатого века в племени мтетва, затем, посредством межродовых браков, были подхвачены и узаконены в других племенных образованиях народов банту. Между тем, до начала восемнадцатого века еще добрых два десятка лет, а новую военную организацию местных племен мы видим уже наяву. Наше счастье, что данный процесс только в зачаточном состоянии и еще не родился их объединитель, воин по имени Зулу, и действуют они разрозненно, часто воюя друг с другом.
— Славка! — позвал курсанта, не отрываясь от окуляра.
— Слушаюсь, сир!
— Быстро назад, встреть пулеметчиков и сопроводи сюда.
