Владислав Конюшевский - По эту сторону фронта
Просто мне в свое время дядя Саша давал знания, которые были основаны на опыте и Великой Отечественной, и Корейской, и Вьетнамской, и Афганской войн. А ведь я перечислил только наиболее крупные конфликты второй половины двадцатого века… Поэтому в лето начала войны я и выступал эдаким гуру и знатоком. И все потому, что людям, бывшим тогда рядом со мной, просто неоткуда было набраться настолько специфических навыков. Практически все знания Первой мировой и Гражданской с утра 22 июня сразу устарели, а нового опыта бойцы еще не наработали. Зато сейчас…
Сейчас, по сравнению с некоторыми спецами, я просто – щегол пестрожопый. И реально оценивая, теперь отношу себя к середнячкам. Крепким, но не более того. А чтобы вообще не скатиться вниз, приходится постоянно учиться, общаться и набираться своего опыта. Я и раньше не был чужд поднять профессиональную подготовку повыше, но вот случай со Славкой Кубиком меня вообще подстегнул конкретно.
Ведь насколько изящно он действовал – предугадал психологическое состояние противника, учел его привычки, а потом, объединив это с обыкновенным атмосферным давлением, сумел провести блестящую разведку кишащей немцами местности. Я бы там засыпался…
Так что хоть это и отдает паранойей, но быть даже в середняках вовсе не хочется. Ибо все, что не «лучший» – чревато для здоровья. И пусть народ вокруг говорит, что Лисов и так – «настоящий волчара», только я никогда после того случая не упускал момента поговорить и с разведчиками, и с артиллеристами, и с танкистами, и с летунами. Причем не просто потрепать языком, а именно обменяться опытом. Ведь у каждого человека за годы боевых действий появились свои наработки и наблюдения. Даже у обозников можно столько интересного и применительного к нашей работе узнать... Вон, полгода назад один ездовой говорил…
В стороне щелкнул сучок, и я, отвлекшись от воспоминаний, перенес свое внимание в ближнюю зону. Ха! Да у нас гости. Упитанная мохнатая свинья и с ней три полосатых поросенка, похрюкивая, принялись увлеченно копаться под дубом, растущим метрах в тридцати от нас. Слегка пихнув ногой Пучкова, я глазами показал ему на свинок и изобразил, как будто зубами стягиваю с шампура кусок мяса. Гек плотоядно улыбнулся, а кабаниха, видно, что-то почуяв, перестала рыть землю и принюхалась. Поводив рылом, она как самонаводящаяся ракета развернулась к нам и коротко хрюкнула, после чего вся семейка бесшумно исчезла в зарослях.
В принципе это можно считать за показатель отсутствия поблизости людей. У кабанов нюх такой, что собака позавидует, да и осторожные они до невозможности. А так – кабанчики гуляют, птицы не орут обеспокоенно. Значит…
– Гек, можно менять позицию. Пойдем в квадрат двадцать-девятнадцать, заодно и разомнемся.
Напарник кивнул, и еще через несколько минут мы двумя размытыми тенями скользили в сторону новой точки наблюдения.
В новом квадрате, на пересечении двух лесных дорог, просидели до вечера, но за это время вообще никого не увидели и, когда сумерки начали сгущаться в темноту, снялись с места, двинувшись к точке сбора. Когда через полчаса подошли к вывороченному вязу, то, мигнув два раза фонариком с синим светофильтром, получили ответное условленное мигание. Пучков, видя это, удовлетворенно сказал:
– О, наши уже здесь! Вот и здорово – никого ждать не придется.
А еще через несколько минут я принимал доклад Шарафутдинова о прошедшем дне. Они находились в более оживленной местности и поэтому помимо двух подвод с сеном, проследовавшим в сторону колхоза «Буденновский», и бабы с ребятишками, которые собирали ягоды, видели даже полуторку. Изделие Горьковского автозавода перевозило в кузове улья и, попердывая изношенным мотором, укатило в сторону квадрата 32-18.
Марат, выговорившись, поинтересовался:
– Ты опять малолетних «шпионов» выслеживал?
– Опять.
Шах только головой покрутил, а я, не желая больше торчать в этом комарином рассаднике, приказал:
– Ладно, потом мнениями поделимся. Нам еще часа два топать, поэтому – за мной!
И группа в полном составе взяла курс на аэродром.
Пока рысили по темному, хоть глаз выколи, лесу, я все думал, что идея уйти за будущее кольцо оцепления все равно кажется правильной. Да что тут «кажется»! Четыре дня наблюдения за районом вокруг хутора Кшиштофа Ломзицкого еще больше утвердили меня в этой мысли. Ведь вначале планировалось нас и остальные террор-группы задействовать в наиболее непроходимых районах, которых в этой части Полесья было выше крыши. Остальную местность должен был контролировать скрытно выдвинувшийся в час «Х» кавполк, с двумя усиленными пулеметными эскадронами. Их задачей являлось: пройдя вне дорог, чтобы исключить возможность встречи с наблюдателями АКовцев, оцепить возможные пути отхода поляков в районе 3–5 километров от аэродрома.
Вторую линию оцепления будут осуществлять три батальона НКВД, которые прибудут из Листвянок. А так как Листвянки находятся почти в сорока километрах отсюда, то пехота НКВД со своей техникой блокирует дорогу Грель–Воркуновка только часа через два после начала операции. Заранее занять позиции они просто не смогут, так как в этом случае разведка АК будет иметь возможность предупредить своих. Но зато эта дорога проходит в восьми километрах от аэродрома, отсекая основной лесной массив. А форсирование дорог в тылу противника – это дело крайне опасное, и поэтому я не завидую тем полякам, что сумеют проскочить позиции спешенных кавалеристов. По времени те, кто прорвется через первую линию оцепления, добегут до этой дороги как раз часа через два с половиной после начала боя, поэтому бойцы НКВД вполне успеют и расположиться, и закрепиться, и встретить беглецов со всей пролетарской любовью.
Все это, конечно, мало отличалось от обычной войсковой операции, но имелся один нюанс. Засадный кавполк заставит основную массу рассеяться. А так как командиры у АКовцев вовсе не дураки, то оставшиеся в живых вполне смогут предположить горячую встречу на лесной дороге, отделяющей этот участок леса от остального массива. И значит, что? А это значит, что они постараются уйти в сторону от своих основных сил. И уйти не столбовым путем, а наиболее непролазными буераками. Вот тут и начнется работа для ребят из террор-групп.
Я же решил расположиться еще дальше. Просто прикинул – кого-то возьмут кавалеристы. Кого-то НКВД. Самых хитрых захомутают «невидимки». Но у руководства нападающих должны быть свои пути отхода. Или хотя бы места лежек, чтобы была возможность отсидеться, пока поисковые группы будут шерстить лес. Только организовывать замаскированный блиндаж в этих местах заранее они бы не смогли. Случайность, конечно, не исключена, но в то, что где-то здесь будет «схрон» АКовцев, верится слабо. А вот помощники из местных вовсе не исключены.
Просидев полдня с картой, нашел на ней шесть хуторов, расположенных недалеко от Здохлева болота. Два из них отпали автоматически – из-за своей большой удаленности от места событий. А относительно еще пяти попросил Гусева уточнить сведения у местных сотрудников НКВД. Серега мою просьбу выполнил практически молниеносно, и к вечеру первого дня я беседовал с лейтенантом Смирновым. Иван Смирнов, оказавшийся плечистым мужиком лет тридцати с маленькими умными глазами на костистом лице, сразу понял, что мне нужно. Поправляя перевязь, на которой висела раненая рука, он ответил:
– На трех хуторах, расположенных здесь и здесь, – Иван показал места на карте, – проживают украинцы. Причем – «щирые». Контакты с ОУН не зафиксированы, но вполне возможны. Лесовики, что с них взять… Вот на этом, – Смирнов опять ткнул в точку на карте, – нормальные люди. Хозяин – Мыкола Стахив – активно помогал партизанам с самого начала войны. ОУНовцы его бы уже спалили, но у него пятеро детей: пацанов-погодков от четырнадцати до восемнадцати лет. И с оружием все управляются просто отлично. Шестнадцатилетний Ясь, тот вообще пулеметчик-виртуоз. Поэтому националисты, пару раз обломав зубы, вот уже месяц к нему не лезут. Из этого можно сделать вывод, что АКовцы ни к кому из этих троих не сунутся. С «щирыми» у них слишком уж большие трения после Волыни да Галиции. Стахив по понятным причинам тоже отпадает.
Лейтенант сделал паузу, а я, кивнув, признал правильность его мыслей. Это он точно заметил, что после этнических чисток, проводимых ОУН в Галиции да и в других местах «кресов всходних», как поляки называют эти территории, какой-либо союз между ОУН и АК практически невозможен. Уж очень хорошо «щирые» постарались в уничтожении поляков, имеющих «счастье» там жить. Это в мое время украинские националисты и Польша – братья навек в своей дружбе против «москалей». А сейчас они хуже кошки с собакой, и взаимный счет только растет.
Иван же, очередной раз поправив повязку, продолжил:
– А вот на четвертом хуторе проживает некий Кшиштоф Ломзицкий. В каких-либо связях не замечен, но Стахив говорил о том, что старший сын Ломзицкого – Юзеф – пропал еще в сорок первом. Ну пропал и пропал… Только есть странность – жена Юзефа, которая проживает на том же хуторе, в этом году родила. У хуторян с этим строго, значит, сын Ломзицкого, если и пропал, то не с концами. Во всяком случае, в прошлом году он был у отца. В связи с этим возникает вопрос – почему он не возвращается домой и где вообще проводит время? Понимаю, что эта наводка очень хилая, но, если и предполагать связь с АК, то она может быть осуществлена именно через Ломзицкого. Сам он поляк, сын почему-то скрывается… Да и хутор расположен в самой глуши, в полутора километрах от Здохлева болота.
