Вильгельм Зон - Окончательная реальность
– А ты сам чем занимаешься, Андрюш?
– Да я вот в Гурзуфе был полгода. Познакомился там с такой женщиной! Графиня! Писательница, литературовед, вот тоже хочу книгу начать писать. Я многозначительно взглянул на Лучникова.
– Да нет, – он усмехнулся, – что ты так смотришь? Пожилая она уже женщина, ты не понял. Друг она и учитель. Я смущенно закивал.
– А зарабатываешь чем?
– Эх, Вильгельм, – тебе спасибо. Я вовремя твои рейхсмарки у одного барыги на доллары поменял, а тут как раз – бац, валютные операции и разрешили. Курс так взлетел, что мне этих долларов в аккурат на полгода шикарной жизни и хватило. Только я задумался, чего дальше делать, – Боббер подрулил. Предлагает главным редактором в «Вестник кооператора» возвращаться. Он ведь купил газетенку-то нашу – хочет развивать.
– И что думаешь?
– Не знаю, не решил. Книгу хочу написать… Может, одно другому и не мешает.
Не успели мы наговориться, как поезд подошел к перрону Витебского вокзала. На улице совсем стемнело. Внезапно я понял, куда нам надо отправиться.
* * *Кунсткамера была еще открыта. Кнорозов ждал в вестибюле. Он встретил меня с распростертыми объятиями. Я представил Лучникова.
– Очень рад знакомству, – сказал Кнорозов. – Милости прошу в мою скромную обитель. Стол накрыт.
Мы направились в сторону комнаты Кнорозова. По дороге Лучников вертел головой, разглядывая диковинные экспонаты.
– Если будете себя хорошо вести, возможно, совершим ночную экскурсию по залам. – Кнорозов заулыбался.
Настроение у всех было отличное. Вскоре уселись за стол. После нескольких анекдотов Кнорозов вдруг строго посмотрел на меня и спросил:
– Ты чего, опять таблетки жрешь? Я смутился.
– Да нет, Юр, сегодня просто так вышло, такая тоска нахлынула. На кладбище был…
И я рассказал ребятам всю свою историю: про Умберто, про «Тихий Дон», про Витицкую, про Аида.
– Аид, кстати, покровитель России, – вдруг вставил опьяневший Лучников.
– Впервые слышу, что за ерунда? – удивился Кнорозов.
– Ну, как же ерунда? После раздела мира между тремя братьями – Зевсом, Посейдоном и Аидом – последнему досталось в удел подземное царство. Соответственно, Аид является владельцем подземных богатств и повелителем подземного плодородия, дарующего урожай из недр земли. Теперь сами судите, покровительствует Аид России или нет.
– Если и покровительствует, то лишь восточной ее части.
– Как сказать. Подземное плодородие, допустим, – да, на Востоке, но жатву свою обильную он собирает скорее здесь, на Западе.
Мы с Кнорозовым переглянулись. Не ждал я от Лучникова столь мрачных сентенций.
– А вы никогда не задумывались, почему мифологемы разных народов столь сходны? – продолжал зажигать он. – Уверен, что у ваших любимых майя тоже есть что-нибудь про подземное царство и про героев вроде Одиссея, которые туда спускаются, чтобы узнать свое будущее.
– Это верно, – ответил Кнорозов, – в мифологии майя есть нечто подобное, но мотивировка иная. В эпосе горной Гватемалы «Пополь-Вух» два брата отправляются в подземный мир, Шибальбу, по приглашению его владык, чтобы поиграть в мяч. Да-да – поиграть в мяч. Там их злодейски убивают, и голову старшего брата вешают на дерево. Гуляющая в саду девушка – дочь одного из подземных владык, вступает в беседу с этой головой, беременеет от нее и спасается бегством в верхний мир к матери убитых братьев. У молодой женщины рождаются двое близнецов. Они вырастают, узнают о судьбе отца и дяди и отправляются в Шибальбу, чтобы отомстить. Успешно выдержав все испытания, братья побеждают владык подземного мира и становятся Солнцем и Луной. Таким образом, культовая игра в мяч является в мифе своеобразной формой борьбы враждующих сторон. Забавно, что описание Шибальбы действительно похоже на Аид. Она, конечно, полна ловушек и опасностей, а по пути туда надо пересечь реку, правда, кажется, не одну. Кстати, Шибальба состоит из девяти слоев, или уровней, что, как вы понимаете, соответствует девяти кругам дантовского ада.
– Интересно, – сказал Лучников.
– Еще бы, – продолжал Кнорозов, – ближе к Одиссею мотивация Кетцалькоатля, ацтекского бога и героя. Он отправился в подземный мир не для того, чтобы играть в футбол. По представлениям древних мексиканцев, Вселенная пережила четыре эры, а мы живем в пятой. Каждая из них имела особое солнце и заканчивалась мировой катастрофой. Все люди погибали. Кетцалькоатль хочет изменить будущее и возродить на земле человеческий род. Для этого ему необходимы кости древних людей. Он отправляется за ними в Миктлан – подземный мир, обиталище мертвых. Отправлялись туда и Гильгамеш, и Геракл, и еще много разных…
– Да-а, – протянул Лучников, – а может, это все один и тот же человек?
– Не знаю, – ответил Кнорозов, – не уверен, что человек, и не думаю, что один и тот же.
– А Шибальба – это не то же самое, что Шамбала? – не унимался Андрюха.
– Да нет, это уже совсем ни при чем! Тут даже фонетического сходства мало. В дверь постучали.
– Входите, – крикнул Кнорозов.
В комнату вошел седенький человек в белом халате.
– А, Кинжалов! Милости просим. Тут молодежь интересуется, чем отличается Шибальба от Шамбалы. Кинжалов захихикал.
– Покажем им 14-й зал? Готово уже?
– Готово, не готово, но показать можно.
Музей давно опустел. Мы шли по темным залам, и наши гулкие шаги вновь нагоняли на меня тоску.
– Кинжалов – хранитель коллекции Гиммлера, – шептал мне на ухо Кнорозов, – той самой, тибетской, которую рейхсфюрер передал нам к 250-летию. Расщедрился, негодяй. Коллекция огромная – состоит из предметов, якобы собранных по старинным тибетским чертежам в лабораториях Зиверса. Ничего, конечно, не работает. Но было бы странно, если бы нам отдали работающие механизмы. Кинжалов говорит, что даже назначение большинства непонятно. Из-за этого поначалу показывали только малую часть, но теперь решили открыть еще один зал – новый.
– А зачем Гиммлер передал вам коллекцию?
– Черт его знает. Может, девать было некуда.
Мы свернули за угол и оказались в ярко освещенном просторном помещении. Пахло свежей краской.
– Приходится работать по ночам, – сказал Кинжалов, – днем посетители, а дел невпроворот.
Я огляделся. Стены зала выкрашены в темно-фиолетовый цвет, лепной потолок – в черный. Вокруг много зеркал, вдалеке витрины. Было видно – все здесь стоит не случайно, все есть результат специального плана. Я стал разглядывать предметы. Переплетение стеклянных трубок, выходящих из пузыревидной колбы. Игра хрустальных радуг, переброшенных из одного перегонного куба в другой. Краник на шарике, который от нагрева вертится и выбрасывает пар. Замысловатый приборчик для опытов по сгоранию масел. Прозрачные объекты, связанные золотыми трубками. Механическая печатная машинка особой конструкции, подключенная к реторте с мутной жидкостью. Широкий, напоминающий туалетную бумагу рулон покоится на своеобразной лопаточке с рычагом-выхлопом. Эх, жаль, со мной не было Умберто, он бы прикололся.
– Ну и ну! Зачем все это? – удивился Лучников.
– Никто не знает. Ничего ведь не работает, – отвечал Кинжалов. – Есть только один человек, который в этом разбирается. Вы слыхали про партизана-схимника?
Мы не слыхали. Кинжалов начал рассказывать.
Рассказ о партизане-схимникеБлестящий советский писатель Александр Фадеев был настоящим героем сталинской Москвы. Имя великолепного романиста и секретаря Союза писателей СССР не сходило с уст чопорных обитателей кремлевских кабинетов и с первых полос ведущих советских газет. Очень часто на страницах иллюстрированных журналов появлялся фотографический портрет – Фадеев в отличном костюме со сверкающим орденом Ленина на груди, чуть седые волосы, прямой честный взгляд.
За писателем Фадеевым катилась слава восторженного, обаятельного, циничного, доброго, но и жестокого человека. Ничто не мешало ему вчера пить водку у известного поэта, а на следующий день громить его с трибуны, отвечая на упрек следующим образом: «В том и состоит моя принципиальность, что я не предам интересы советской литературы за дружеский ужин со стаканом водки! За это вы меня и любите!»
Он был красив, молод, богат, счастлив в любви и государственных наградах. Тиражи его книг росли быстро, росли и гонорары, увеличивая и без того большой достаток удачливого секретаря Союза писателей. К тому же, Фадеев был дерзок и смел. Еще бы, ведь с 1919 года он участвовал в партизанском движении, помогая Красной Армии в ее войне с Колчаком. Молодой комбриг, он сидел под большими уссурийскими звездами, закутавшись в белый бурнус, и глядел в разлинованную тетрадь. Свет факелов бросал шатающиеся тени на его записки, ставшие впоследствии романом.
Разгромив войска Колчака и японских интервентов, Фадеев приехал в Москву. Москва не сразу встретила героя цветами и шампанским. Сначала была учеба в Горной академии, потом партийная работа, первые рассказы, наконец, роман «Разгром». Постепенно Фадеев погружался в пучину славы. О нем начинали говорить с восхищением, женщины травились из-за него, мужчины завидовали. Его иностранный автомобиль, пролетавший по Тверской, ослепительной чернотой и тонким силуэтом вызывал изумление прохожих.
