Андрей Валентинов - Преступившие
– А напрасно! – хозяин кабинета деланно зевнул. – Без нашей помощи вам не вернуться к своим. Через месяц-другой рассыплетесь на молекулы, причем без всякого нашего вмешательства. На этот срок вас изолируют – во избежание, так сказать. А когда мы наладим связь по Второму Каналу, то поступим следующим образом: у наших коллег из Красной Столицы имеется агент в белом штабе. Мы поможем им и организуем операцию прикрытия, фигурантом которой выступите вы, Михаил Модестович. Расписки ваши как раз пригодятся! В общем, в глазах своих вы станете не только дезертиром-невозвращенцем, но и ординарным агентом «чека». Героем вы не умрете – не дадим!
– Брось, краснопузый! – скривился Корф. – Меня дважды к стенке ставили, так что не пугай – не страшно! Чтобы мои товарищи поверили вам, а не мне! Ты забыл: я не из Совдепии, у нас доносам не верят! Тоже мне, видок большевистский! А катился бы ты лучше… – и барон обстоятельно уточнил направление.
На этом аудиенция и завершилась. Корф оказался в камере – правда, чистой и светлой, зато в самой настоящей одиночке, естественно, без окон. Полковник собрался было прилечь на откидную койку, но вертухай тут же вмешался и запретил: днем лежать не полагалось. Корф обрадовался – давно хотелось подраться, и он предложил вертухаю зайти к нему в гости, дабы обсудить проблему. Тот, однако, воздержался и больше о себе вестей не подавал, дав барону возможность улечься на запретное ложе и немного подремать. Корф слыхал, что в «чека» допрашивают ночью, а потому решил набраться сил.
Вечером его действительно подняли и повели куда-то вдоль по коридору. Полковник решил более не церемониться и при первой же оказии двинуть какого-нибудь чекиста в ухо. Дальнейшее он вполне представлял, но это устраивало барона больше, чем томительное ожидание неизбежных, по его мнению, пыток и кирпичной стенки в финале.
К его удивлению, он оказался не в камере и не в кабинете, а в небольшом зале, уже наполовину заполненном офицерами в форме и в штатском. Полковник понял: намеченная драка пройдет с явным перевесом противника. Впрочем, этим пока и не пахло. Входившие в зал гэбисты смотрели на Корфа как-то странно, – не с лютой ненавистью к классовому врагу, а скорее с крайним любопытством и даже почтением. Корф в явной растерянности сидел под охраной конвоира, когда к нему приблизились двое молодых офицеров – один в форме, а другой в цивильном. Поздоровавшись, они вежливо попросили разрешения представиться. Удивившись, барон все же встал. Гэбисты назвали свои фамилии и звания – оба оказались капитанами.
– Полковник Корф, господа, – кивнул барон. – Я бы даже сказал, что рад знакомству, но… тут, вероятно, какая-то ошибка. Я, видите ли, арестованный…
– Никакой ошибки, господин полковник, – отверг эту возможность капитан в штатском. – То, что вы задержаны… а не арестованы – глупое недоразумение.
– То есть как?! – воскликнул Корф. – Как это недоразумение?! Я русский офицер! Я служил Государю Императору! Я два года давил красных, как вшей…
– Вот именно! – горячо подтвердил капитан в форме, но тут же стушевался. – Простите, господин полковник…
– Продолжайте, – разрешил ничего не понимающий Корф.
– Вы – настоящий русский офицер. Никогда не думал, что встречусь лицом к лицу с таким, как вы, героем…
– Что-с?! – глаза Корфа округлились. – Право, господа, все это весьма странно. Может быть, вы объясните мне, что… э-э-э… намечается?
– Господин полковник, – вступил «штатский», – здесь собрались офицеры первого управления. Это внешняя разведка… От их имени мы просим выступить…
Полковник вначале подумал, что над ним все-таки издеваются, но затем сообразил, что на издевательство это не похоже.
– Расскажите о себе, – продолжал капитан, – о фронте, о белой армии. А то в книгах – сами знаете…
Корф имел смутное представление о большевистской историографии.
– Право, господа, – замялся он, – это несколько неожиданно. Я думал, если «чека», то полагаются допросы… пытки…
– Но мы же не «чека», господин полковник! – возразил тот, что в форме. – То есть «чека», но… Время сейчас уже другое. Мы здесь не за красных. Мы этих коммунистов, признаться… Конечно, еще хватает всяких, и поэтому так хочется послушать настоящего русского патриота!
Барон так ничего и не понял, но возможность высказаться на всю катушку перед сборищем чекистов показалась ему забавной. Он подумал, что доведись вернуться в свой полк, его рассказу не поверят даже те, кто знал барона еще с Германской.
Зал заполнился. Корфа усадили за стол президиума. Капитан в штатском, подождав, пока настанет полная тишина, возвестил:
– Товарищи… то есть господа!
Сегодня у нас в гостях известный вам ветеран белой… то есть русской армии полковник Корф Михаил Модестович. Он любезно согласился рассказать о своем боевом пути, о незабываемых страницах нашей российской истории. Прошу вас, ваше высокоблагородие…
Барон нерешительно встал и подошел к небольшой кафедре. Внезапно зал взорвался аплодисментами, чем поверг Корфа в еще большее смущение. Но, решив, что ударять лицом в грязь нельзя, он превозмог себя, откашлялся и начал:
– Господа! Я узнал о большевистском перевороте, когда находился в команде разведчиков Особой армии Юго-Западного фронта. Мы как раз вернулись тогда из рейда в окрестности Луцка…
…Барона долго не отпускали, задали массу вопросов, интересуясь более всего способами расправы с комиссарами. Полковник, сообразив, что его тирада об отхожем месте уже получила известность, смутился, поскольку все эти благоуханные подробности попросту позаимствовал из частых бесед на вечную «комиссарскую» тему. Пришлось сказать правду – споры о судьбе пленных большевиков велись еще с осени 17-го, но чаще всего их действительно выводили в расход без суда и следствия. В ответ по залу прокатился завистливый вздох, офицеры мечтательно улыбались. Наконец, капитан в цивильном заявил, что гость устал, после чего зал вновь ударил в ладоши, и Корфу, в довершение всего, преподнесли в память о встрече небольшой японский радиоприемник. Потом его отвели в буфет и угостили ужином.
– Признаться, я представлял «чека» несколько иначе, – заметил Корф, заедая кофе пирожным «мокко».
– Здесь и было иначе, – неохотно откликнулся один из капитанов. – И сейчас еще остались некоторые… монстры. Но молодые сотрудники… вы видели сами… Господин полковник, я немного знаком с вашим делом. Ваше задержание совершенно незаконно, и скоро вы будете на свободе.
– Признаться, не уверен, – покачал головой барон, вспомнив беседу с главным гэбистом.
– Увидите, – со странной усмешкой пообещал собеседник. – Включите приемник в полночь – на средних волнах, где «Маяк»…
Барона вновь отвели в камеру, где уже стоял столик с бутылками пепси-колы, а койка была накрыта теплым одеялом.
Пепси барону не хотелось, и он прилег на койку, включив, как советовали, радиоприемник. Полночь приближалась.
Отзвучали позывные, и диктор начал читать обзор новостей. Слушая, полковник качал головой: страна разваливалась на куски, губернии, именуемые теперь отчего-то «республиками», откалывались от России, кое-где уже стреляли, а политики никак не могли поделить власть. Диктор упомянул фамилию, показавшуюся знакомой, и барон сообразил, что этот тот самый Генерал, о котором ему рассказывал Лунин. Затем пошли сообщения о поисках большевистских сокровищ, упрятанных в иноземные банки, о росте цен и разгуле преступности. Корф задумался и внезапно вздрогнул, услыхав собственную фамилию.
– Президиум движения демократических реформ, – вещал диктор, – выступил с резким протестом по поводу ареста канадского гражданина Михаила Корфа, потомка известного дворянского рода. Михаил Корф прибыл в СССР, желая посетить родину предков и установить контакт со своими родственниками. На пресс-конференции выступил двоюродный брат Корфа Михаил Плотников…
Барон удовлетворенно хмыкнул: правнук не оставил его в беде.
– Известная правозащитница Калерия Стародомская, – продолжало радио,
– заявила, что арест Корфа – это позор для молодой российской демократии. Она также проинформировала, что на завтра назначен митинг на бывшей площади имени Дзержинского с требованием немедленного освобождения Михаила Корфа и всех политических заключенных в СССР…
«Ну и ну!» – уже засыпая, подумал барон. Слова Келюса о революции теперь не казались ему преувеличением.
Полковника освободили рано утром. Неизвестный и не представившийся офицер хмуро принес официальные извинения, посоветовав молчать обо всем виденном и слышанном, и проводил Корфа подземными коридорами к выходу. Освобожденному вернули вещи, за исключением револьвера. Барон запротестовал, но результатов это не возымело, и через несколько минут Корф уже стоял на совершено пустой в этот утренний час Лубянской площади рядом с магазином «Детский мир» – на том самом месте, где был незадолго до этого арестован. Не успел он подумать о дальнейших планах, как откуда-то сзади неслышно подкатила белая «Волга».
