Андрей Посняков - Кольцо зла
– Поздравляю, Иван Петрович, – спрыгнув в траву, Раничев посмеялся сам над собой. – И что же такое вы там надеялись обнаружить? Сокровища убиенной Лошадником тещи?
Скрывающееся за горами солнце послало на землю свой последний привет. Узенький сияющий лучик, проскользнув между вершинами сосен, упал на траву, на миг осветив задумчиво-веселое лицо Ивана, вяз, пожухлую, но все еще густую, траву. В траве, у самых корней вяза вдруг что-то блеснуло. Раничев наклонился, протянул руку… Батюшки! Никак золотой! Не похож на эскудо… Корабль и роза. Корабельник – английская золотая монета. А в дупле много таких могло поместиться, целое состояние… Так вот почему так ругался Ансельм! Заругаешься тут… Иван так и представил – вот довольный Лошадник, насвистывая, выходит на поляну, оглядывается, лезет в дупло, запускает туда руку, шарит… И физиономия его из радостно-предвкушающей медленно становится яростно-грустной. Корабельников-то в дупле нет! Фига с маслом вам, уважаемый любитель чужих лошадок, а не золотишко! Возникает законный вопрос – «где деньги, Зин?» И в самом деле – где? Позаимствовал кто-то из сообщников? И этот кто-то – либо усатый слуга дона Хименеса, либо наш добрый знакомый – шулер Жоан Португалец. Ага… Спрятав найденный корабельник в кошель, Раничев поспешил обратно в лагерь.
Ансельма он обнаружил у маркитантов – гнусно ругаясь, он как раз пытался выяснить хоть что-нибудь о Португальце.
– Да черт его знает, – отмахивались торговцы. – С тех пор, как напали мавры, вроде и не видать его было.
– Ах, вот так, значит…
– Ансельм, отойдем-ка!
Конокрад обернулся:
– А, это ты, дон Хуан.
– Есть дело.
Пожав плечами, Лошадник вслед за Раничевым отошел к лесу.
– Давно хотел тебя спросить о Португальце Жоане.
Ансельм вздрогнул:
– Никакой он не португалец. Козел!
– Он когда-то выиграл у меня фамильный перстень.
– А, – усмехнулся Лошадник. – Красивый такой, золотой, с изумрудом.
– Именно! Так он еще у него?!
– У него, гада, где же еще-то? Жоан им не очень-то хвастал, но я как-то приметил – он этот перстень на шее носит. Понятно – на всякий случай, вещица не из дешевых.
Раничев покусал губы:
– Я бы хотел вернуть свою вещь!
– Так о чем раньше-то думал? – расхохотался Ансельм. – Мужчина ты, дон Хуан, хоть куда – сильный, мечом махать умеешь, да и умом Бог не обидел. Прижал бы этого паршивца где-нибудь, да открутил головенку!
– Я так и сделал, – признался Иван. – Если б мавры не помешали.
– Э-э, – протянул Лошадник. – Выходит, не зря все-таки опасался Васко – его ведь так на самом деле зовут – Васко, а кличка – Шершень, зол и кусает исподтишка… Он нас с усатым Анхело и нанял для охраны – мало ли, кто-нибудь ограбить захочет?
– Поможешь мне отыскать его? – Раничев пристально посмотрел на конокрада.
– Помочь можно, – осклабился тот. – Тем более такому кабальеро, как ты, дон Хуан. Да и я с удовольствием встречусь с Шершнем… И встреча будет горячей. Очень горячей, дон Хуан!
На одном из перевалов гор Сьерра-Невада Раничев с Аникеем и Ансельм Лошадник простились с маркитантами, круто свернув влево, к реке Гвадалквивир, мятующе бурной, зажатой с обеих сторон черно-красными скалами.
– Кадис, – сквозь зубы цедил конокрад. – Шершень может быть только в Кадисе, есть там у него одно лежбище.
Продав ненужных коней маркитантам, они пошли пешком, а когда горы раздвинулись и река стала шире, купили рыбачью лодку. Лодка, естественно, оказалось старой, иначе бы хозяин – коренастый хитроватый старик – не расстался бы с нею так просто. И цену заломил немаленькую – эскудо, пришлось заплатить, и вот теперь, в процессе плавания, вдруг выяснилось, что утлый челнок к тому же оказался дырявым. Аникей утомился выкачивать воду – сидевший на корме Раничев видел, как смуглая худая спина мальчишки исходила потом, потому, ближе к полудню, когда совсем уж нельзя было плыть из-за немилосердно палящего солнца, лодку вытащили на берег, перевернули и заделали щели рваным плащом конокрада.
– Эх, просмолить бы, – Раничев посмотрел вокруг. – Или заткнуть еще чем-нибудь. Взгляд его упал на щегольские сапоги Аникея.
– Нет-нет, мой господин! – взмолился тот. – В чем же я буду ходить? К тому же это подарок князя Федора Олеговича.
– Ну раз подарок, – Иван махнул рукой. – Тогда ладно. Черпай дальше.
Попадавшиеся по пути города – Кордова и Севилья – уже не произвели на Раничева такого впечатления, как раньше – привык к кастильским древностям. Иван теперь меньше смотрел на здания и больше – на людей. Пока плыли, было много времени для размышлений, и Раничев вдруг подумал – а где же литовцы? Что-то не было видно кругом агентов Никитки Суевлева, правда, быть может, они остались в Толедо, справедливо рассудив, что рязанский посланник наверняка вскоре пожалует к королю, тем более и повод есть – пир и охота, обещанные Его величеством рыцарям графа Ортеги.
– А что, господине, разве мы не возвратимся в Толедо? – неожиданно обернулся Аникей.
Иван равнодушно пожал плечами:
– Не знаю, может быть, и придется вернуться.
– А как же король?!
– А зачем нам король? Нам нужно разыскать этого прощелыгу Жоана… вернее, Васко!
Аникей задумался и больше уже не задавал никаких вопросов.
Бросив челнок в Сант-Лукаре – продать его вряд ли бы удалось, да и не хотелось терять время – путники наняли двух лошадей (на третьей решили сэкономить, деньги уже подходили к концу) и подались в Кадис по широкой, идущей вдоль побережья, дороги. Пекло солнце, легкий ветерок раскачивал ветви каштанов, справа расстилалась величественная безбрежная синь океана, проросшая белыми парусами рыбацких фелюк.
Раничев, как и положено кабальеро, скакал впереди, за ним, на одной лошади, трусили его не столь знатные спутники. Аникей сидел позади и все время боялся упасть. Да ведь и упал-таки, слетел с крупа, так, что свалившийся сапог улетел в канаву. Подросток тут же вскочил на ноги и, не обращая внимания на боль и ссадины, кинулся в канаву за сапогом. Иван усмехнулся. Понятно – подарок князя.
Кадис – шумный портовый город – поначалу оглушил отвыкших от многолюдства путников, накинувшись рокочущим гамом рыбного рынка, куда они и направились первым делом, ведомые Ансельмом Лошадником. Остро пахло свежевыловленной рыбой, сверкающим серебром рассыпанной по прилавкам и просто в корзинах торговцев. Конокрад словно бы выискивал кого-то, временами останавливался, присматривался, щурил от солнца глаза. Наконец, вроде бы нашел, улыбнулся:
– Подождите здесь…
Ансельм подошел к толстухе-торговке, одетой в коричневое платье из грубой ткани и грязный кожаный передник, присел у корзины, что-то спросил. Торговка дернулась, посмотрев на Лошадника с удивлением и страхом, отрицательно качнула головой. Ансельм снова заговорил, явно с угрозой, затем, сменив кнут на пряник, вытащил серебряную монету. В маленьких, заплывших жиром, глазках торговки вспыхнула алчность. Жадно схватив монету, толстуха оглянулась и что-то быстро сказала, несколько раз махнув рукой куда-то в сторону порта.
– Идемте, – конокрад вернулся к своим спутникам весьма радостным. – Он здесь. В «Русалке».
– Это далеко? – осведомился Раничев.
– Рядом, в порту.
Пройдя узенькой улочкой, они миновали мавританский квартал и, обогнув большую церковь, вышли к полной судов гавани.
– Пришли, – Ансельм кивнул на грязную таверну с вывеской в виде грубо намалеванной женщины с селедочным хвостом и огромной грудью. Прежде чем войти, конокрад с сомнением оглянулся было на Раничева, видно, прикидывая, примут ли завсегдатаи заведения столь знатного и достойного кабальеро? Осмотр его вполне удовлетворил – когда-то щегольской костюм «дона Хуана» давно уже превратился почти что в лохмотья, завитые кудри свалялись, а подбородок покрылся жесткой щетиной. Лишь небрежно висевший на поясе меч указывал на знатность его обладателя. Аникей выглядел не лучше.
– Входите, – Ансельм распахнул державшуюся на честном слове дверь.
Обстановка таверны вполне соответствовала представлениям Раничева о злачных местах – полутемное, обшарпанное, с обсыпавшейся штукатуркой, помещение, грязный, заплеванный пол, усыпанный огрызками, из-за которых, рыча, дрались две облезлые собачонки. Собравшаяся в «Русалке» публика по внешнему своему виду – а наверняка и по внутреннему содержанию тоже – вполне соответствовала любимому слову г-на Жириновского – подонки! Гнусные, несущие печать всех возможных пороков, лицо… не лица даже, а рожи… недоверчиво уставились на новых посетителей.
– Пшел! – Ансельм спихнул со скамьи у крайнего столика какого-то пропитого старика в лохмотьях и гостеприимно пригласил Ивана.
– Присаживайся, дон Хуан. Сейчас узнаем новости, а заодно и перекусим.
Усевшись, Раничев щелчком сбил с плеча огромного рыжего таракана и невозмутимо спихнул на пол объедки:
