Сергей Шхиян - Ангелы террора
Мне пока нечего было ему сказать в ответ, и я просто молча слушал, что он еще добавит к сказанному. Он продолжил свой «анализ»:
— Шура пишет, что вы его далекий родственник. Почему «далекий», а не «дальний»? А вот ваша спутница мне более понятна, она, скорее всего, недавно приехала из одной из наших южных губерний, вероятно, Николаевской или Херсонской. Поймите, голубчик, меня правильно, я не хочу вторгаться в вашу жизнь или неволить вас разъяснять мне перечисленные несуразности, но живу я один, живу скучно, и всякие новые впечатления мне любопытны. К тому же в ваших сложных, как я догадался, обстоятельствах, вам может понадобиться деятельный помощник.
Я сначала растерялся и не нашелся, что ответить, но потом подумал, что мой собеседник прав, тем более, что, остановившись у него, я подвергаю его опасности, и он вправе знать, на что идет.
— Хорошо, — сказал я, — я вам объясню, почему Александр Иванович назвал меня своим «далеким» родственником. Надеюсь, рассказ вас не разочарует, да и помощь мне действительно может понадобиться.
Мне пришлось начинать, как говорится, от печки, с самого начала — кто я и откуда. Илья Ильич умел слушать, и по его заинтересованной, оживленной реакции было непонятно, верит ли он моей бредовой для обычного человека истории.
Когда я дошел до эпизода с пленением меня крестьянами, нас прервала заглянувшая в гостиную Аннушка. Илья Ильич тут же поменял выражение лица с заинтересованного на светски любезное, как будто мы с ним говорили об обычных бытовых пустяках.
— Аннушка, голубушка, заходи, пожалуйста, — обратился он к ней, как и раньше, немного заискивающе. — Василий Тимофеевич рассказывает, какие замечательные вишни растут у них на Полтавщине, тебе тоже будет интересно послушать.
Аннушка слушать о полтавских вишнях не захотела и, не задерживаясь, ушла.
Я, по возможности, лаконично пытался досказать свою историю. Однако, эпизод с фальшивыми документами так заинтересовал Поспелова, что он перебил меня и попросил показать паспорт. Я передал ему документ, сделанный Гутмахером на компьютере. Илья Ильич так и вцепился в него взглядом.
— Очень хороший паспорт, даже лучше настоящего, — похвалил он. — Только, к сожалению, бумага у нас немного другая. Любой внимательный полицейский тотчас заподозрит фальшивку. К тому же за шесть лет пользования он остался новешеньким.
— Я его еще ни разу никому не показывал. Да, признаться, мне пока было не до полицейских, — ответил я и перешел к дальнейшему повествованию.
И опять мне не удалось довести рассказ до финала. Вернулись обе наших дамы, раскрасневшиеся, деловые, и сообщили, что наши апартаменты на антресольном этаже готовы. Мы всей компанией отправились осматривать новое жилище. Не знаю, как другие гостевые комнаты, но антресольные представляли собой комфортное, я бы даже сказал, роскошно обставленное жилище со всеми удобствами, даже собственной туалетной комнатой. Пожалуй, единственным «конспиративным» неудобством было отсутствие отдельного выхода на улицу. Все помещения в доме выходили на две лестницы в фасадах, которые спускались в общую прихожую.
— Надеюсь, вам здесь будет покойно, — сказал хозяин, получив удовольствие от произведенного впечатления. — Район у нас тихий, люди здесь живут мирные, небогатые, да и армейские казармы совсем рядом, в крайнем случае, наше славное воинство защитит. Однако, я смотрю, после бессонной ночи вам следует отдохнуть. О экономике вашей Полтавской губернии мы договорим вечером.
Я попытался, было, рассыпаться в благодарностях за приют и заботу, но хозяин эту тему не поддержал и удалился со своей домоправительницей, оставив нас с Татьяной Кирилловной наедине.
— А почему Илья Ильич вспомнил о Полтавской губернии? У меня там живет тетка, — сказала она.
— Я жил когда-то в Полтаве, — неопределенно ответил я, не углубляясь в родственные и временные категории. Потом сделал заслуженный комплимент:
— Тебе очень идет женское платье.
— Спасибо. А почему вы, ты, сказал, что мы муж и жена? — забыв о тетке, запнувшись, спросила девица Раскина. «А как бы иначе мы могли поселиться в одной комнате», мог бы сказать я, но ответил по-другому:
— Для конспирации. Извини, я не спросил твоего согласия…
— Я, я согласна… — воркующим голосом ответила Татьяна Кирилловна.
Мы оба замолчали. У меня возникло чувство, что мои слова девушка восприняла, как формальное предложение руки и сердца. Положение создалось пикантное, я немного растерялся и не знал, как достойно выкрутиться из щекотливой ситуации, и потому пошел по пути наименьшего сопротивления, обнял девушку и поцеловал ее мягкие, податливые губы. Татьяна Кирилловна доверчиво прижалась ко мне и томно закрыла глаза, видимо, в предвкушении предстоящего наслаждения.
Широкая расстеленная постель была рядом, но я сумел обуздать накатившее желание и легонько отстранился от юной соблазнительницы.
— Сначала пойдем в ванну. Потом ты отдохнешь.
Потом…
Однако, как всегда бывает в таких случаях, человек только предполагает.
…Потом, безо всякой ванны и отдыха, мы катались по постели, полураздетые и сумасшедшие.
Откуда взялась такая необузданность и жажда любви у юной провинциалки, я не знал. Обычно девушек ее возраста больше интересует романтика отношений, долгие ухаживания, бесконечные разговоры об их замечательных достоинствах, стихи, цветы, а секс только любопытен: что-то слышали, тайное, запретное, хочется попробовать…
Татьяна же Кирилловна демонстрировала просто-таки африканский темперамент. Конечно, наши отношения пока не выходили за рамки приличий ее времени. Никакой французской, как тогда говорили, любви у нас не было, все по правилам морали, в традиционных позах.
Однако, даже после нашего начального опыта, я чувствовал, что не только меня, но и ее такие, говоря обиняками, традиционные контакты, не устраивают. Явно наши души жаждали чего-то более откровенного, острого, глубокого и сильного.
Вообще с Татьяной Кирилловной у нас все происходило не по правилам. Она мне не понравилась вначале нашего знакомства, и не скажу, чтобы я был от нее в восторге теперь. Внешне девушка не укладывалась в мои категории интересной женщины, внутренне — тем более. Я не понимал ее странные духовные метания от толстовства к революции. Да и узнать я ее, честно говоря, не успел. Просто толком поговорить нам все время мешали разные экстремальные обстоятельства. Даже сегодня, когда мы всю ночь были только вдвоем: в поезде я спал, она бодрствовала; в гостинице наоборот, как только ушел предприимчивый Митрич, Татьяна Кирилловна уснула, не раздеваясь, а я бдел на сторожевом посту. Утром нас больше волновала проблема не любви, а безопасности. Выйдя из гостиницы в начале восьмого утра, мы три часа колесили по городу, меняя извозчиков, чтобы запутать свои следы.
Лежа рядом с усталым, расслабленным телом девушки, я вспомнил чувства, которые были у меня к Але: нежность, жалость, отцовское стремление защитить и только после этого желание. Теперь же желание доминировало. Причем не в той форме, как с Коллонтай — соревнование самца и самки в получении большего наслаждения, у нас с ней было нечто другое, что я пока не мог объяснить словами.
И еще меня вдруг начал волновать нравственный аспект развивающихся отношений. Впервые я подумал, что, кажется, по-настоящему изменяю жене. Женатым человеком, несмотря на то, что между мной и Алей стояла непреодолимая временная пропасть, я продолжал себя считать. При всей условности брака она оставалась моей женой. Теперь в моей жизни очередной раз появилась другая женщина, это вдруг стало досаждать и беспокоить. При всех свалившихся на мою голову проблемах мне недоставало только разлада с самим собой.
Татьяна Кирилловна уже спала, уткнувшись носом б подушку и смешно выпятив голую попку. Остановив себя на этой минорной ноте, я отправился в ванную комнату смывать с себя налипшие грехи. Я наполнил огромную ванну не успевшей достаточно согреться в чугунном титане водой, влез в нее и погрузился в расслабляющую истому. Впервые за последние дни мне сделалось спокойно и от этого немного грустно. Не нужно было спешить, притворяться, бороться за выживание. Потянуло на философствование о смысле жизни. Так я лежал в ничегонеделанье с полчаса, пока вода совсем не остыла. После чего прекратил сибаритствовать, наскоро вытерся и растянулся на недавнем ложе страсти.
В доме было тихо и безопасно. Мысли начали путаться, и я заснул крепким спокойным сном.
Проснулся я поздним вечером, когда за окном было уже темно. Боевая подруга по-детски сопела у меня подмышкой. Однако, стоило мне пошевелиться, как она подала свой голосок:
— Горячая вода осталась?
— Не знаю. Сходить посмотреть?
— Я сама.
