Алексей Витковский - Витязь
«Они ж тут все друг друга знают, как у нас в станице… А Ольбардовы ребята – народ известный. Навроде наших папанинцев или, скажем челюскинцев… Их всех поименно помнят, да и в лицо… значит, увидят – кого не хватает. Кстати, новых физиономий тоже не пропустят…»
Ольбард, сойдя на берег, обнялся со здоровенным чернобородым детиной, у которого на поясе висел меч с позолоченной рукоятью, затем, повернувшись к остальным, поклонился им, а они ему в свою очередь. Причем вышло это так одновременно, что неясно было – кто поклонился первым. Савинов просто обалдел от этого зрелища. Он даже представить себе не мог, что князь с простыми людьми будет вести себя как с равными. «Однако…» Впрочем, он быстро вспомнил, что это Север, что недалече Новгород, где и через двести лет князей будут менять как наемных служек. Даже таких, как тезка Невский. И народ здесь вольный – кланяться кому попало не станет, да и терпеть кого ни попадя тоже. И уж если Ольбарда здесь любят и на сторону от него не тянут – значит, достоин князь такого доверия… Кстати, меч здесь на поясе был чуть ли не у каждого второго мужчины. Богато живут – это оружие не в пример дороже топора.
Тем временем все отведали хлеба-соли, а затем пустили вкруговую здоровенный ковш-братину с медом. Савинов в свой черед принял тяжеленный расписной ковш, выпил. Крякнул – мед оказался на диво крепок. Тут, видимо, официальная часть закончилась, воины смешались с местными. Поднялся гомон, кто-то хлопнул Сашку по плечу, и тот глазом не успел моргнуть, как оказался за столом. И началось. Блюда менялись одно за другим. Стали поминать погибших, потом пошли здравицы. Кто-то так ловко подливал меда в Сашкин рог, что он успевал заметить только руки в красивых браслетах. С непривычки он быстро объелся, а перемены все несли и несли. «Можно подумать, что они неделю готовились к нашему приходу». Звенели струны – кто-то уже пел былину. Сашка пытался сосредоточиться на ее смысле, но тот как-то ускользал. В голове звенело. «Ох, крепок мед!»
Было хорошо. «Можно даже сказать – комфортно». Внутри разливалось приятное тепло. Солнце ласково припекало, и ветер шевелил отросшие волосы. «Хорошо, не в помещении пьем. Уже сморило бы…» Пахло всем сразу – травой, свежестругаными досками, хлебом, медом, жареным мясом и другими вкусностями. Рука сама собой потянулась к блюду с пирожками, хотя живот уже был набит под завязку. Пирожки оказались с зайчатиной. Потом кто-то приобнял его за плечи: «Здрав будь, Медведко!» Рог сам оказался в руке. Выпили. «А ведь привяжется прозвище», – рассеянно подумал Савинов. Хотелось откинуться на спинку и отдохнуть, но у лавок спинки как-то не предусмотрены: «Упущеньице». Он облокотился о край стола. Некто, сидящий рядом, что-то вдохновенно рассказывал. Голос был знакомый. «Наверняка привирает», – почему-то подумал Сашка. Смех, снова звон струн. Кто-то толкает в бок:
– Олекса – расскажи как там, на небе? – Опять смех, возгласы: «Тише!», «Дайте послушать!».
В ушах гул. Сашка отмахнулся.
– Звезды там! – В ответ хохот, шутки. – Чего пристали? Не видите – я ж лыка не вяжу!
Снова знакомый голос. Кажется, это Лют.
– Тогда спой! Петь-то можешь?
Он хотел было отказаться, но с удивлением понял – не прочь!
– Гляди, брат, – сам напросился!
– О чем песнь-то?
– О воинах! – «Тихо! О воинах петь будет!»
Савинов уперся ладонями в столешницу: «Ну держитесь! В вашем репертуаре такого нету!»
Как на грозный Терек выгнали казаки,
Выгнали казаки сорок тысяч лошадей!
И покрылось поле, и покрылся берег
Сотнями пострелянных, порубленных людей!
Любо, братцы, любо! Любо, братцы, жить!
С нашим атаманом не приходится тужить!
Песня понесла его вдаль. И слышался уже гром конских копыт, свист пуль и казачий клич. И гнулся, гнулся под ветром седой ковыль, а древние курганы волнами уходили к горизонту. Бескрайняя степь под бескрайним небом, воля, смерть и казачья судьба… Жернова истории с грохотом и скрежетом проворачивались. Пули сменились стрелами, белели кости… И летела, летела кавалерийская лава…
Потом тишина. Песня закончилась. Кто-то шепотом сказал: «Ух ты! Во дает!» И его тут же попросили еще. И он спел им «Нiч яка мiсячна», потом про Сагайдачного, а напоследок – «Вставай, страна огромная!»… От последней песни слушатели просто взвыли от восторга и потребовали повторить…
А потом он обнаружил себя сидящим на пригорке где-то в стороне от веселья. Солнце тихо клонилось к горизонту. Вечер. В голове потихоньку прояснялось. Мягкая трава манила прилечь, и Савинов действительно прилег. И стал смотреть в пламенеющие облака. На душе угнездилась странная, щемяще-приятная печаль. Ласточки чертили небосвод серпами крыльев. Воздух пьянил своей свежестью. Хотя, может быть, это все еще действовал мед… Через некоторое время до него дошло, что ветерок, шевелящий волосы, делает это как-то слишком осмысленно. Он запрокинул голову и встретился взглядом с ясноглазой девчонкой. «Интересно – давно она здесь? А браслетики-то знакомые…»
– Что, сокол ясный, печалуешься? Али есть по кому?
«Какой голос приятный. Да ведь дите еще – лет пятнадцать… Или здесь – это уже не дите?» Он сел. Девушка не отодвинулась. Улыбаясь, спросила:
– Испить не хочешь ли? – и протянула небольшой кувшинчик. В нем оказался квас, на диво прохладный и бодрящий. Савинов с удовольствием отпил, смахнул капли с усов и примостил кувшинчик в траве. Девушка сидела, подогнув под себя ножки, перебирала пальчиками косу (ух и роскошную!), перевитую синей лентой, и довольно-таки беззастенчиво его разглядывала. В глазах ее танцевали бесовские искорки. «Вот отрава!» – восхищенно подумал Сашка и тоже принялся ее разглядывать. «Пожалуй, да, – взрослеют здесь рано» – в ее ладной фигурке не было и следа девичьей хрупкости. Не была она и толстушкой – где надо тонко, а где надо… М-да. Мысли приняли совершенно определенное направление. Если бы Сашка умел – то покраснел бы. Потому что просто почувствовал, как ход его мыслей совершенно отчетливо отражается на лице. Щечки девушки зарумянились, но шальных глаз своих она не отвела. И было видно – ни капли не смутилась, наоборот – довольна, что понравилась. Савинов поймал себя на желании подсесть к ней поближе и воровато оглянулся.
Сей же момент выяснилось следующее. Дома, да и столы, за которыми самые стойкие еще продолжали веселиться, оказались совсем рядом – по ту сторону пригорка. И Савинов со своей малолетней искусительницей рассиживались на виду у всего честного народа. «Оп-па!.. Так ведь и женить могут! Черт знает их обычаи…» Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, он спросил:
– Как звать-то тебя, ясноглазая?
Она рассмеялась – как бубенцы рассыпала.
– Ясной и зовут! А девчата Яськой кличут, да только мне не очень нравится… Я охотника Борича дочь!.. А тебя я знаю – Гудой песнь про тебя пел. Ты Олександр Медведкович, – грядущее зришь, сабля твоя железо рубит, а боги тебя из Сварги на землю послали, чтобы князю помогал! А в бою в медведя оборачиваешься и себя не помнишь!.. Сказывают, ты весскую засаду едва не один одолел…
«Ой наврали!.. А прилипло-таки прозвище косматое!»
– Брешут про засаду, Ясна! Все там здорово бились, и я не из первых был.
– Так ведь не помнишь ты!
– Ну что-то все-таки помню… А не боишься меня? Вдруг вот ведмедем перекинусь…
«Дурацкий вопрос. Ни шиша она не боится. Интересно ей».
Она снова засмеялась:
– Чего бояться-то? Я ведь не враг тебе! Вот будь я воином с секирою и ищи смерти твоей – тогда боялась бы ужасно!
«Ну надо же! Черти послали на мою голову специалистку по берсеркам!»
Тут Ясна вдруг прервала его мысли, взяв за руку.
Шепнула: «Пойдем!»
Сашка поднялся и пошел следом за ней. Ладошка у нее была горячая. В голове мысли устроили чехарду. Уже почти ночь. И не было никаких сомнений – куда она его ведет. И зачем. Но какая-то часть ума, словно боясь сглазить, твердила: «Да вовсе нет! Это не то, что ты думаешь! Опомнись! Она же еще дите! Наверное, просто хочет что-то показать…» Может, и помогло – не сглазил.
В густеющих сумерках они спустились с пригорка, и Ясна повела его куда-то в сторону от домов. Уже почти в полной темноте они прошли мимо больших стогов сена. В ближайшем кто-то возился. Слышался женский смех.
«Да мы тут не одни такие», – подумал Сашка.
Ночь вкусно пахла свежим сеном вперемешку с полевыми цветами. Звезды на небе были такими же огромными, какими они видны из кабины самолета в ночном полете… Темнота вокруг казалась безопасной, наполненной теплом и смехом.
Несколько раз на пути попадались милующиеся парочки. Местные девчонки времени не теряли. Савинову показалось, что он узнал кого-то из своих…
В это время из-за стены леса выползла луна, и сразу стало видно, что они вовсе не уходили от домов Волочка, а просто обошли их по кругу. Здесь лес подступал к жилью ближе всего, и одна из усадеб стояла слегка на отшибе, у опушки. Сашка сразу почуял, что это то самое место. «Похоже, батин дом». Но в дом они, конечно, не пошли, а влезли по приставной лесенке на сеновал. Дух здесь стоял просто одуряющий.
