Юрий Корчевский - Воевода
Мы прошли около версты, когда из кустов нас окликнули:
— Стой!
Я схватился за саблю.
Но из кустов раздалось:
— Сабельку-то опусти, боярин. Мы тебя сразу признали, как ты только появился. Свои мы, дозор вологодский. Ты пошто пеший?
— Татары напали, лошадь у новика моего увели.
— Это где же? — удивились в кустах.
На дорогу выехали трое конных.
— Верстах в трех отсюда. А что, выстрелы были не слышны?
— Думали — показалось.
— Лазутчики татарские рыщут, не иначе кого в плен взять хотят, о силах наших вызнать.
— Надо Плещееву доложить.
— И побыстрее, не ровен час — захватят еще кого. Надо бы лес прочесать.
— Это уж как воевода решит.
До лагеря было недалеко, и вскоре я уже сам рассказывал Плещееву о нападении. Тот аж зубами заскрипел.
— Наглецы, под носом у нас промышляют. Сейчас же одну сотню подниму, пусть все в округе прочешут. Лошадь тебе дам, при случае — вернешь.
Мы поскакали в свой лагерь.
Когда Федька принимал у Василия лошадь, то удивился:
— Василий, ты же уезжал на Ветерке? Лошадь-то, никак, чужая?
— Чужая, Федор, — ответил я за сына. — Василия без малого крымчаки в полон не взяли. Найди ему оружие получше — саблю, нож да пояс справный.
— Сделаю, боярин. Эка, не повезло парню.
— Это еще как сказать — не в плену ведь и живой. А сабля и лошадь — дело наживное.
Я собрал бояр и в двух словах рассказал о лазутчиках татарских.
— Кто хочет со мной на вылазку? Дело добровольное, никого не понуждаю. Думаю, где-то рядом силы татарские собираются. Лазутчики не иначе как «языка» взять хотели. Далеко от основного отряда они не уходят. Вот и надо прощупать — где тот отряд, велик ли?
Вызвались все. Меня охватила гордость за своих конных. «Молодцы!» Однако и оголять лагерь не гоже. Вдруг — нападение?
Я оставил за себя боярина Денисия, как товарища воеводы и как наиболее опытного ратника. Со мной пошли две сотни конных, и в их числе — моя десятка вологодская. Вновь принятых холопов я не брал — выучки нет, полягут почем зря.
Василий уже надел новый пояс с ножом и саблей. Я непременно хотел взять и его с собой: пусть поучаствует в разведке, а выдастся — и в бою, в силу свою поверит — срубит хоть одного татарина. Оставь его сейчас в лагере — сломается парень, бояться будет.
Я перезарядил пистолеты, взял свежего пороха. Напомнил десятку проверить и взять с собой мушкеты.
Мушкет при столкновении с противником — средство сильное. Залп — и куча раненых и убитых, да и моральное, психологическое давление огненного боя на врага мощное. У татар огнестрельного оружия не было — луки со стрелами да сабли. Боялись ли они его применять или, может быть, больше полагались на привычное оружие, которым воевали еще их отцы и деды? К тому же тяжеловаты мушкеты, в бою хороши только коли картечью заряжены: точность боя пулей невелика — стволы-то не нарезные. И еще один недостаток — осечек многовато. На десяток выстрелов — две-три осечки. Хорошо, если противник далеко, успеешь курок взвести да свежего пороха на полку у замка подсыпать. А в ближнем бою — так там одна надежда на саблю и остается, да на удачу еще, коли благоволит она тебе. Потому всадники других десятков, кроме сабель, при луках были, а когда внапуск на строй врага шли — копья применяли.
Сейчас предстояло провести разведку в ближнем порубежье. И тихо подойти к татарам. Лучше застать их врасплох, не готовыми к бою. А уж тогда только броском бой завязать, «потравить» неприятеля, рассеять по оврагам и перелескам да подмогу вызвать, или — порубить всех, если сил своих хватит. Не исключал я и возможность заманить на засаду, под «огненный бой», бегством притворным. Ну, обстановка покажет. А пока я знал — обнаружить неприятеля и подойти незамеченными будет непросто — воевать в степи они умеют. И пока неизвестно — много ли их переправилось через Оку с того берега?
Мы выехали колонной, пересекли речку вброд. Куда вести конников? Я даже приблизительно не представлял, где могут быть сейчас крымчаки. Идти в сторону вологодцев? Смысла нет: после моего появления Плещеев наверняка сотню-две конных выслал. А направлюсь-ка я влево, за холмы.
Так и сделал. Выслал вперед троих дозорных, чтобы упредить успели, коли татар заметят. Наказал скрытно ехать, не шуметь — не дать себя обнаружить.
И едва мы проехали версты три, как они во весь опор назад летят.
— Татары! Сотни полторы, лагерем стоят и подвод много.
— Как же вы их узрели?
— Берег высокий, а они на лугу стан разбили. Вот и улыбнулась удача.
— Вас их дозоры не заметили?
Вроде нет.
— Нарисуй на земле.
Бояре столпились вокруг нас, и дозорный довольно четко набросал на пыли прутиком — где река, где луг с татарами, где табун расположили.
— Вот что, мыслю я — надо зайти с двух сторон. Возьмем их в клещи, чтобы никто не ушел. Здесь берег высокий, в лоб на холмы они не попрут. В первую очередь надо со стороны их табуна зайти, чтобы их от лошадей отсечь.
Я обернулся к боярам, нашел глазами сотенного.
— Вельяминов, бери под свою руку сотню, иди в обход. Как готов будешь — шумни. А до поры — скрытно к ним подбирайся.
— Чем?
— Пистоль али мушкет есть?
— Пистоль есть.
— Вот и стрельни из него, для нас сигналом будет. Навалимся с двух сторон. Коли удастся их к лошадям не пустить, все должно получиться. Пеший татарин — не боец. С Богом!
Вельяминов с сотней ушел. Стук копыт вскоре стих.
Мы отошли по дороге назад на полверсты, спустились с берега, пересекли реку и повернули направо. Теперь двигались по лесу. Ехали осторожно, стараясь не шуметь. Когда завиднелась опушка, встали.
Я обратился к своему десятку.
— Вот что, хлопцы. Как только сигнал услышите, все дружно вперед. По скоплениям татар — сразу огонь из мушкетов. Пусть не убьем, зато раним многих. Уже легче будет другим конным бой вести. Остальных — саблями. Не щадить никого, пленных не брать. Понятно?
Кивнули.
Стояли долго — не меньше часа, ждали сигнала Вельяминова. Выстрел ударил неожиданно.
Сотня рванулась вперед.
В татарском лагере удара не ожидали. Дозорные-то их за дорогами смотрели, да потому и проглядели — мы со стороны леса подошли. Подскакали поближе, с тридцати метров из мушкетов ударили по мечущимся в панике крымчакам. Вопли, крики, стоны. Попытались татары за возами укрыться, да с другой стороны уже сотня Вельяминова напирает.
Поняли татары, что они в ловушке, и что к лошадям не пробиться. Дрались отчаянно, осознавая — последний их час пробил. Да разве устоять пешему против конного! За полчаса и порубили всех. Некоторые пытались через реку уйти, так догнали их. Никто, ни один человек не вырвался из ловушки. Раненых добили.
Все перевели дух и вдруг, не сговариваясь, кинулись к подводам. Я и останавливать ратников не стал.
Подводы были полны мешками с горохом, Репой, сушеным мясом и рыбой, много было и Домашней утвари.
— Продукты не трогать! Все на пропитание ополченцам оставим. А остальное — по жребию поделим.
Одно немало омрачало — были и у нас погибшие и раненые. Убитых своих схоронили здесь, на высоком берегу. Поклонились воины, прощаясь с товарищами, погибшими за государево дело, за землю свою. Приметили могилу; выпадет еще раз здесь быть — крест христианский героям воздвигнем.
А теперь возвращаться надо, чтоб засветло с медленным обозом добраться, раненых на телегах не растрясти.
Возвращались уже в сумерках.
— Ну как, Василий? Удалось тебе кого- нибудь из татар срубить?
Ответил Федька.
— Он, как берсерк, в толпу их влетел. Саблей крушил, как заводной. Я уж и сам опасался приближаться. Ты на кафтан его, боярин, взгляни. Весь в крови, а на самом — и царапины нету!
— Молодец, Василий! Не посрамил отца да честь боярскую!
В лагере с нетерпением ждали нашего возвращения. Мало того что мы вернулись в лагерь с малыми потерями, так еще и обоз трофеев пригнали. Раздали сразу кашеварам мешок гороха, мяса сушеного, и вскоре поплыл над станом ароматный запах. А то ведь поднадоела всем перловка. А горох еще щедро приправили салом.
Пока варилась в котлах еда — а на дровах над костром да в большом котле приготовить — дело долгое, ратники обменивались впечатлениями от боя. У всех было приподнятое настроение — татарву бьем, и пока успешно, помаленьку трофеи множатся. Почему бы и не быть радости? Жив, здоров, сыт — много ли воину в походе надо?
Вкушая ужин из трофейных продуктов, мы все подняли по чаше вина за упокой души погибших товарищей. И закончили вечер благодарственным молебном Господу о победе над иноземцами, за успех государева дела.
Сон свалил уставших воинов, и только дозоры на подступах к бивуаку бдели, перекрикиваясь в тишине ночного леса.
Из шалашей доносился храп сотен ратников, где-то, совсем близко, ухал филин. Я поправил кошму, укрывавшую безмятежно спавшего Василия, и провалился в дрему.
