Александр Михайловский - Мир царя Михаила
Через минуту дверь открылась, и в проеме появилась фигура этого невысокого плотного человека с маленькой рыжеватой бородкой, круглым лицом и большой залысиной, открывавшей огромный лоб. Он проницательно посмотрел на нас и, видимо, сразу понял, что перед ним стоят соотечественники.
– Вы откуда, товарищи?
– Товарищ Ленин, – сказал Сосо, приподнимая шляпу, – мы из России. Вы должны меня помнить – вы посылали мне письмо в Иркутскую губернию в декабре прошлого года. В нем вы давали советы о том, чем наша партия должна заниматься в самое ближайшее время.
Ленин на минуту задумался, а потом, рассмеявшись заразительным, чуть гортанным смехом, воскликнул:
– Постойте, постойте, вы – товарищ Коба. Помню, как же, помню. Только вам в ссылке в вашей Сибири еще сидеть и сидеть… Так значит, вы сбежали? Ай, да молодец…
Потом он повернулся и крикнул куда-то вглубь квартиры:
– Надюша, Наденька, посмотри, кто к нам пришел! Еще один сибиряк добрался до нас. Помнишь, я тебе рассказывал про товарища с Кавказа. Его сослали в Иркутскую губернию, если я не ошибаюсь… – тут Ленин задумался на мгновение, – в Балаганский уезд. Смешное название, помнишь, мы еще с тобой над этим от души хохотали…
Потом, спохватившись, Владимир Ильич пригласил нас пройти в квартиру. Хоромы у него были, конечно, не боярские. Обычная двухкомнатная квартира, в которой в здешних местах жили рабочие или мелкие клерки. В каждой комнате по небольшому окну, маленькая кухня – в общем, что-то вроде нашей хрущевки. Обстановка в доме тоже была скромная – в одной комнате, по-видимому спальне, которая одновременно служила чем-то вроде гостиной, стояла железная кровать с тощим матрасом, рядом с ней небольшой столик и три стула. В соседней комнате, как я поняла, жила мать Надежды Константиновны, Елизавета Васильевна, тихая симпатичная старушка. Выйдя из комнаты и увидев, что к дочери и зятю пришли гости, она, ни слова не говоря, отправилась на кухню, чтобы, по русскому обычаю, поставить чайник.
Сосо, немного освоившись, представил хозяевам меня: «наш товарищ из Петербурга». Ленин галантно со мною раскланялся, а Крупская скользнула острым взглядом, словно провела ножом по тарелке. Я даже вздрогнула. Ну, да и бог с ней – когда она узнает, с чем мы к ним пришли, ей будет не до ревнивого разглядывания незваной гостьи.
– Вам, товарищи, очень повезло, – сказал Ленин, предложив нам присесть, – еще бы полчаса, и вы бы меня уже не застали. Я собрался поработать сегодня в местной общественной библиотеке. Ну, да и ладно!
Азартно потирая руки, он спросил нас:
– Рассказывайте скорее, что там сейчас происходит в России. Мы здесь в Швейцарии ничего толком понять не можем. Какие-то странные сообщения с Дальнего Востока, странный быстрый разгром Японии, это убийство царя, мятеж гвардейцев… Сумасшедший дом какой-то!
Мы с Сосо переглянулись, и тот, вздохнув, начал свой рассказ с того момента, как прибывшие из Петербурга неизвестные люди вызволили его из Батумской тюрьмы.
Поначалу Ленин и Крупская слушали с иронической усмешкой и плохо скрываемым недоверием. Но потом мало-помалу недоверие сменилось удивлением. Окончательно добили их прекрасные цветные фотографии, на которых были изображения наших бронетранспортеров, стоящих у Зимнего дворца, «спецов» в боевой раскраске с приборами ночного видения на шлемах, и несколько фото с Тихого океана, на которых были запечатлены вертолет, взлетающий с палубы «Москвы», тонущие броненосцы адмирала Того и ведущий на полном ходу огонь по противнику эсминец «Адмирал Ушаков».
Когда же Коба впервые упомянул о нашем вневременном происхождении, его рассказ неожиданно был прерван звоном стекла. В дверях стояла бледная, как полотно, Елизавета Васильевна, а на полу лежал поднос, разбитые стаканы и рассыпавшееся из блюдца печенье.
– Господи Иисусе, спаси и сохрани, – бормотала, крестясь, старушка, – да как же это – из будущего провалиться в прошлое? Не иначе это козни врага рода человеческого…
– А может быть, и божий промысел, – сказал Сосо, – или каких других сил, которые наша наука еще не открыла. Но в то, что это факт, вы, Владимир Ильич, можете поверить. Вот Ирина прямо оттуда…
– Да, – добавила я, – ведь не может враг рода человеческого сказать: «поступайте по совести». Как вы считаете, товарищ Ульянов?
Только тут до Ленина и Крупской дошло, что девица, сидящая перед ними и меланхолично слушавшая рассказ Кобы, и есть гостья из будущего.
– Ирина… простите, как вас по батюшке? – неожиданно охрипшим голосом спросил у меня Ильич. – Вы действительно из века двадцать первого?
– Действительно, – улыбнулась я, – прямиком из будущего. По батюшке же меня именовать не стоит, ибо я еще даже не родилась. А появилась я на свет в одна тысяча девятьсот восемьдесят пятом году. В городе Ленинграде…
Увидев изумленные глаза будущего вождя пролетариата и его супруги, я не удержалась и рассмеялась. Потом извинилась:
– Ой, Владимир Ильич, простите… Да-да, родилась я именно в Ленинграде. Так в вашу честь, товарищ Ленин, переименуют бывшую столицу Российской империи, нынешний Санкт-Петербург.
– А почему бывшую? – тусклым голосом спросил Ленин, опустившись на стул.
– Дело в том, – ответила я, – что в нашем времени столицей России станет Москва. По вашему же, между прочим, указу. А Питер превратится, как писали у нас в газетах, в «великий город с областной судьбой». Это он потом снова станет Северной столицей, и то не до конца.
Чувствуя, что товарищ Ленин полностью сбит с толку и находится в смятении, а значит, надо ковать железо, пока оно горячо, я расстегнула свой ридикюль и достала оттуда старую потрепанную книгу, которую я специально припасла для Ильича.
– Вот, товарищ Ленин, это вам, – я протянула книгу Ильичу, – так сказать, «Хроники ХХ века» в популярном изложении. Отнеситесь к этому серьезно, это не сказка и не обман – это было!
Книга была школьным учебником истории СССР для высших учебных заведений, изданным еще в доперестроечные времена. Каким чудом этот экземпляр сохранился в одной из корабельных библиотек – бог весть. Но она нам очень пригодилась. Мы решили, что не стоит вываливать на Ильича всю информацию сразу. Хотя он в данное время человек физически крепкий и здоровый, не подверженный хворям, но чем черт не шутит… Рассказать ему про то, что происходило у нас в стране в лихие девяностые – и не выдержит у него сердечко. Это хорошо, если инфаркт, и без мучительств. А если инсульт, и парализует, как в тот раз? Предрасположенность-то есть. Нет, не стоит рисковать. Правду надо преподносить дозированно.
Дрожащими пальцами Ильич листал страницы учебника, разглядывая рисунки, карты и диаграммы. У него был такой вид, будто я со всей дури огрела его этой книгой по голове. Он бормотал, читая заголовки: «Коллективизация», «Гражданская война и интервенция», «Военный коммунизм», «Брестский мир»…
Через его плечо в учебник заглядывала Надежда Константиновна, окончательно утерявшая свою выдержку и важность и превратившаяся в обычную снедаемую любопытством женщину.
Я посмотрела на Сосо. Он понял меня и, кивнув, сказал хозяевам, которые совершенно забыли о своих гостях:
– Гм… Владимир Ильич, Надежда Константиновна… Мы, с вашего позволения, пока выйдем, прогуляемся часик-другой по Женеве. А потом снова вернемся. Вы не возражаете?
Ильич в ответ промычал что-то невразумительное, лихорадочно перелистывая страницу за страницей, а Надежда Константиновна лишь досадливо отмахнулась от нас.
– Идемте, голубчики, – дребезжащим старческим голосом сказала нам Елизавета Васильевна, – видите, им сейчас не до вас. Приходите через час, я свежего чаю заварю. – В дверях, она незаметно – во всяком случае, ей так показалось – дотронулась до моего плеча, словно стараясь убедиться – призрак ли я, или человек во плоти.
Оказавшись на лестнице, мы переглянулись с Сосо и дружно, не сговариваясь, рассмеялись.
– Пойдемте, Ирочка, – сказал мне Коба, – прогуляемся в парке. Помните, мы его видели, когда шли сюда. Это недалеко. Товарищу Ленину еще часа два будет не до нас. Вы не против?
Конечно, я была не против…
Два часа спустя. Там же, те жеИрина Андреева, журналистка, спортсменка, да и просто красавица
Два часа пролетели незаметно. Сосо пытался шутить, но у него это получалось как-то натужно, без того искрометного юмора, к которому я уже успела привыкнуть. Чувствовалось, что мыслями он был сейчас не со мной, а там, в квартире на улице Давид Дюфур.
В очередной раз плоско пошутив, он засмеялся деревянным голосом, а потом, взглянув на мое напряженное лицо, вздохнул и спросил:
– Ирочка, как ты думаешь, что сейчас там происходит?
Я только пожала плечами. Было понятно лишь одно – у такого цельного и страстного человека, каким является Ленин, сейчас должна происходить коренная переоценка ценностей. Одно дело – работать во имя какой-то абстрактной «мировой революции», и другое дело – прочитать о том, чем закончилась эта самая революция – войной всех против всех, сотнями тысяч убитых и изгнанных с родной земли, разрухой и всеобщим одичанием.
