Шапка Мономаха (СИ) - Воля Олег
Руку поднял Казаков. Пугачев кивком разрешил ему говорить.
— Матвей Федоров Казаков, государь. Помощник главного архитектора. Я полагаю, что ежели у торговцев да крестьян будет полная свобода перемещения по держав, то многие в столицу подадутся. Так что десятикратному росту за сто лет я не удивлюсь.
Пугачев одобрительно покивал.
— Все верно, Матвей Федорович, от полутора миллионов и выше. Я тоже так считаю. А еще через сто лет и все пятнадцать миллионов будут в Москве жить. Правда, граница ее будет намного дальше, чем сейчас.
Баженова такие прогнозы даже напугали. Он не вполне мог представить себе город в полтора миллиона жителей, а что пятнадцать и вовсе были за гранью мыслимого. Откуда только у самозванца такие идеи могли взяться?
А Пугачев тем временем продолжал:
— И если уже сейчас город утопает в говне и грязи и страдает от нехватки воды, то что с ним будет при удесятерённой численности? Кроме того, эти полтора миллиона человек захотят по городу разъезжать в экипажах, а городское хозяйство будет обслуживаться неимоверным количеством ломовых извозчиков. Что будет твориться на дорогах? Именно эти проблемы надо решать государству, а не городить бесконечные, никому не нужные дворцы, разрушая при этом исторические памятники.
При последних словах Пугачев, нахмурившись, посмотрел на Баженова. У того холодок пробежал по позвоночнику при этом взгляде.
— Прежде чем начнем обсуждение планов, давайте уясним, в каком состоянии сейчас город, — перевел свой взгляд на Кожина самозванец. — Пётр Никитич, вы доклад подготовили?
— Разумеется, государь, — встал и поклонился, судя по всему, переметнувшийся на сторону нового властителя старый чиновник и дворянин. Он кинул взгляд на листок бумаги в своих руках и начал:
— Как уже упоминалось, численность населения всех сословий в городе — округленно — сто шестьдесят одна тысяча обоего полу. Домовладений после чумы и прошлогодних пожаров числится теперь восемь тысяч восемьсот семьдесят восемь. В дворянском владении двадцать семь процентов. У духовенства тринадцать процентов, остальное у купечества и разночинцев.
Кожин оторвался от листка и добавил:
— Дворянские домовладения в среднем в семь раз крупнее прочих. Да и каменных домов у дворян много больше. Подробную роспись я не успел сделать. Но в течении седмицы сделаю.
— Хорошо, — кивнул Пугачев. — А сколько всего каменных домов по Москве?
— Тысяча двести девять. Из них половина в пределах Белого города, пятая часть относится к Немецкой слободе, а остальное раскидано по Земляному городу и Замоскворечью.
Доклад, прерываемый вопросами Пугачева, длился почти час. Кожин сыпал цифрами текущего числа трактиров, постоялых дворов, мануфактур и кузниц. Перечислял количество мощеных улиц и процент кровель, крытых черепицей. Дошла речь и до кирпичных заводов.
— Кирпичных заводов было с сотню, а теперь числится сорок три, да не все работают исправно. Суммарно кирпича они изготавливают в год всего восемь миллионов штук, хотя рядились на десять. Цена на них за последний десяток лет возросла вдвое. До пяти рублей за тысячу доходит. Известь также вздорожала от шестидесяти копеек за бочку до рубля двадцати копеек. Белый камень с доставкой обходится по шестнадцать рублей за сотню, а бутовый — четырнадцать рублей за кубическую сажень. С такой дороговизной ни о какой масштабной стройке думать не приходится.
Заключил чиновник и недобро посмотрел на заводчиков. Те набычились, нахмурились. Один из них поднял руку и, увидев кивок Пугачева, поднялся.
— Я, стало быть, купец второй гильдии Переплетчиков, царь-батюшка. И про цену готов сказать вот что. Работников на заводы кирпичные очень много надобно, а где их взять? Идут, конечно, крестьяне, те, которые на оброке в работники, но токмо в сезон. И плату требуют. Это же не казенные заводы, что могут нагнать с деревень работников даром. Опять же: на обжиг кирпича требуются дрова. И много. На обжиг миллиона штук уходит восемь сотен кубических саженей дров. А это по рублю за сажень с подвозом. Вот и выходит цена за кирпичик. И ведь наценку я по уговору с казной не выше семнадцати процентов ставлю. Почти в убыток себе работаю.
Чиновник и заводчики углубились в пререкания, а Пугачев внимательно их слушал. Баженов же все эти цифры знал, ибо в комиссии их собирали и обсуждали постоянно, и наблюдал за самозванцем.
Наконец споры утихли и доклад закончился перечислением доступных залежей известняка, песчаника и кирпичных глин.
— Ну что же. Это даже хорошо, что Москва по большей части деревянная. Не так обидно будет сносить дома, — усмехнулся Пугачев. — С каменными будет сложнее. Для столичного города с миллионным населением нынешние улочки очень тесные и кривые. Отныне регулярные улицы надо проектировать на тринадцать саженей ширины, а переулки не уже шести. Но кроме них городу потребуются прямые и широкие проспекты и бульвары шириной до ста саженей.
Такие цифры Кожину показались совершенно неразумными, и он не сдержал восклицания.
— Да зачем же так много то?
И наверно пожалел о своей несдержанности, увидев недовольный взгляд самозванца.
— Я, конечно, понимаю, Пётр Никитич, что в «европах» так не строят, — усмехнулся тот. — Но у нас надо к проектированию подходить не с точки зрения моды, а с точки зрения климата. Скольких в Санкт-Петербурге людей уже зашибло насмерть льдом, падающим с крыш? Почему не сделать широкий газон между домами и тротуаром? Что нам мешает? В той же Голландии, откуда Петр моду градостроительную привез, таких снегопадов отродясь не бывает, как у нас. Даже в Петербурге. А уж что говорить про Москву. Вот вам и по сажени с каждой стороны. Далее. Между дорогой и тротуаром тоже надо делать газон с кустарником, дабы экипажи не поливали пешеходов водой да грязью. Вот и ещё по полсажени минимум. Итого только на газоны с тротуарами должно на улице отводить пять саженей ширины. Ну и для проезда экипажей по четыре в ряд семь-восемь саженей. Итого до тринадцати саженей рядовая улица. А насчет проспектов…
Пугачев сделал знак рукой казачку справа от себя, и тот откинул ткань с доски. Взорам собравшихся открылся рисунок двухъярусного конного экипажа, несуразно большого для нарисованной двойки лошадей.
— Это, господа, экипаж конной железной дороги. Или, по-простому, «конки», — пояснил самозванец. — Основной общественный транспорт в Москве на ближайший век. Двигаться сей экипаж будет по железным лежням, что позволит пароконной упряжью перевозить груз, эквивалентный для двух десятков обычных экипажей. Это сделает перевозки дешевыми и доступными для самых малообеспеченных жителей. А самое главное, позволит соединить центр с окраинами и даже с пригородами регулярным сообщением.
По жесту самозванца казак перелистнул плакат с рисунком конки и открыл взорам следующий. На нем был дан разрез улицы с домами, газонами, тротуарами и проезжей частью. Но в центре нарисованы были два вагона этой конки на параллельных путях.
— На рядовых улицах пути для конки могут быть утоплены в мостовую, дабы не препятствовать движению телег и экипажей. А вот на магистралях для них надо предусмотреть выделенные полосы. Кроме того, магистрали должны иметь ширину для движения шести или восьми в ряд экипажей помимо конки. Отсюда и ширина проспектов. Можете считать, что на вырост проектируем.
Снова сменился рисунок, и на этот раз лист демонстрировал схематично перерисованный план города, составленный инженер-майором Горихвостовым. Его покрывали красные линии и зеленая штриховка. Линии, конечно же, показывали проспекты, но проходили они прямо сквозь кварталы застройки.
— Это, конечно, предварительный, ориентировочный генеральный план. Вам предстоит его проработать, исправить и дополнить. Но, как видите, логика в нем простая. На месте стен Белого и Земляного города появится широкие бульвары. Их следует замкнуть в кольца через Замоскворечье. Для этого предусматриваются мосты как через саму реку, так и через обводный канал, который ещё следует выкопать. Радиальные проспекты мной нарисованы ориентировочно. Их надо примерить к местности, дабы не было крутых подъемов и спусков. Но в случае необходимости где надо сроем и подсыпем. Если существующие улицы безболезненно расширить не удастся, то проспект прокладываться будет параллельно. Прямо по кварталам.
