СССР: вернуться в детство 6 (СИ) - Войлошников Владимир

— Идея проста как всё военное. Малые скорости, сверхблизкое расстояние контакта и телеуправление. Сейчас ищем камеры. Говорят, «Кодак» и «Сони» выпустили уже цифровые камеры с нормальным разрешением. И что главное — очень малого веса…

— Ты откуда всё это знаешь?

— Так готовился. Информацию собирал. У меня эта идея с детства сидит.

— Ну, по чесноку, ты из него, детства, ещё не совсем вышел.

— Да я, можно сказать, в него и не заходил.

— Молодец, за словом в карман не лезешь. Ладно, убедил, будем совместно думать. Идеи прямо к тебе? — белобрысый комод помялся: — Кстати, а вот говорят мясо…

— Какое?

— Что какое? Не понял…

— Какое мясо?

— Какое мясо? Ты чего? Обычное… какое бывает мясо?

Что-то мне этот разговор Карцева и Ильченко стал стремительно напоминать. Ну, сыграем, чо?

— Говорите конкретней.

— Куда уж конкретней! По казармам и общагам ходят настойчивые слухи, что за помощь в реализации этих ваших самолётиков светит приятная мясная премия.

— Не слухи. Правильно говорят. Какое конкретно мясо вас интересует?

Сержант, кажется, обиделся.

— Мясное мясо! Ты идиота-то не включай! Вон как складно задвигал только что.

— Да я ещё не так задвинуть могу. Тут ведь по существу вопрос важен. У нас, к примеру, бывает свинина, козлятина, крольчатина. Но пока, если прямо вот сразу — сало солёное или копчёная курица, — в животе у кого-то громко заурчало. Я этот факт проигнорировал и добавил: — Ещё цесарок могу притаранить. Но их варить лучше. Оно плотное такое мясо, как дичина.

— Бляха муха, я и не слыхал про таких никогда.

— Ну вот. А то: «мясное мясо»! Говорите конкретнее, как завещал нам классик.

— Слушай, ты всегда такой прошаренный?

— Стараемся соответствовать.

— С-с-ука.

— А эту реплику мы отмётем, как неконструктивную.

— Да жрать теперь охота, пипец…

Ржали все. Ну, главное, что не обиделись.

РАЗМЫШЛЕНИЯ О СРОКАХ

22 октября 1987, четверг

«Шаманка»

Оля

Сергей Сергеич, фактически, ждал моего возвращения с учёбы у нашей калитки.

— Хотите поговорить?

— Да, есть некоторые вопросы.

— Ну, пойдёмте чай пить.

Вопросы оказались не очень приятные. Финансово-экономические.

— Ольга Александровна, вы говорили, что в восемьдесят шестом или в восемьдесят седьмом году случился сильнейший кризис фондового рынка.

— Да, верно.

— На этом основании были сделаны некоторые расчёты. Но теперь всё чаще поднимаются голоса в пользу того, что вы ошиблись. Что экономика США переживала быстрый рост четыре года подряд, и лишь в этом году он снизился, однако о кризисе не говорит ничего. Некоторые экономисты утверждают, что Соединённым Штатам удалось избежать даже сколько-нибудь значительного спада, и экономика США снова стоит на пороге бума. Фондовые рынки растут быстрыми темпами, и индекс Доу Джонса за последние два года вырос вдвое.

— Сергей Сергеич, а вы понимаете вот эти слова, которые мне только что сказали?

— В общем и целом.

— А я тогда — вообще контурами. Я не финансист, вы же в курсе, и некоторые вещи могу повторять чисто как попугай. Единственное, что я помню из популярных видео на эту тему: ничего не предвещало. Вообще. Всё было зашибись, люди гребли денежки своими лопатками для денежек, пока в одно прекрасное утро всё не рухнуло со страшной скоростью. Вот этот ваш индекс Доу Джонса — я, кстати, понятия не имею, что это такое — рухнул в чёрный понедельник так, как никогда до этого. Потом он переплюнул, было дело. Но в тот момент он совершил рекорд.

— И, всё-таки, вы утверждаете, что это был восемьдесят седьмой?

— Я так помню. А вдруг восемьдесят восьмой? Между прочим, то, что мы здесь, тоже может сыграть. Мы с Вовой — как два камешка, брошенные в воду. Круги идут. Мы вроде мелкие, а кто это мироздание поймёт…

— Нда… — согласился Сергей Сергеич. — То есть, более точно?..

— Увы.

— Остаётся только ждать.

И надеяться, что америкосов в этот раз не пронесёт, о, Господи…

ЯЗВА Я

23 октября 1987, пятница

Комбинат дополнительной ступени

Оля

Если вы помните, не все в моей группе ЛИ-1 (и даже в подгруппе «литераторов») отнеслись ко мне с восторгом. То есть вся эта писательская слава — она была как бы отдельно, а я — мелкая и нахальная карабатулька — отдельно.

Вот, возьмём этих двух вредин: Юльку Матятову и Ленку Ивановскую. Юлька — вся из себя, нос перманентно кверху. А вторая простоватая, не знаю — как она конкурс проскочила? Может, стих сочинила про Ленина и в журнале «Пионер» напечаталась? В общем, эти две составляли нам с Катькой оппозицию и не упускали ни одного шанса кого-нибудь из нас подкусить. Катька злилась, а я реагировала весьма пофигистически. Да просто лень мне размениваться на школьные склоки, понимаете? Я, как говорится, давно и всё себе доказала.

Но иногда на меня находит. Всегда внезапно.

В этот раз мы пришли на математику — всей большой исторически-литературной группой. Переживать минуты тягости и морального унижения. Группа-то у нас — не просто «не математики». Она наоборот. Как бы сказать, обратно-математический концентрат.

Толку от наших усилий было чрезвычайно мало, и иногда я думала: уж не мучали бы нас. Но, видимо, совсем без математического образования советским гуманитариям никак нельзя. Поэтому страдали все, включая математичку.

Самые ответственные всё-таки из последних сил выписывали формулы и доказательства. А вот некоторые, не будем тыкать пальцем (Юлька с Ленкой), вообще обсуждали какого-то Славика, который должен был позвонить, но, скотина, не позвонил. Почему-то эти две девицы уверились, что раз они прошли конкурс, то теперь их из школы дополнительной ступени не выгонят, и трепались на математике неистово и самозабвенно.

Математичка выходила из себя и на прошлом уроке пересадила их ближе к себе, чтобы лучше контролировать. Решение получилось не сказать чтоб блестящим, потому что оказалась эта парочка прямо передо мной и Катькой. Теперь они изо всех сил изображали высокомерное пренебрежение. Можно было бы игнорировать тупые подростковые заходы, если бы не их натужное шептание.

Я вообще не люблю, когда преподавателей не уважают, а когда вот так — внаглую отвернутся и сидят шипят… Так бы и треснула! Только я хотела громко высказать своё «фи», как математичка, из последних сил (в третий раз) добивающаяся от историка Вити доказательства очередной теоремы, воздела очи горе:

— Что за группа! Бесполезно! Бесполезно вам что-то объяснять! — она трагически потрясла в воздухе огромной метровой линейкой для доски. — Но если эти, — она ткнула в парней, — хоть совесть имеют, то эти две кумушки: «Ля-ля-ля, ля-ля-ля!» Мне иногда интересно, они хоть знают, сколько будет дважды два? А, Юленька?

Но Юленька не слышала. Она как раз рассказывала, как Славик…

Математичка пришла в мгновенную ярость, подскочила, да ка-а-ак даст своим дрыном по парте! Юлька подорвалась с места и вытянулась колом.

— Матятова! Что я тебя спрашиваю⁈ Я уже вас перед самым своим столом посадила, а вы всё болтаете! Отвечай! Сколько⁈

Я слегка пнула в Юлькин стул и подсказала:

— Семь!

— Семь! — испуганно выкрикнула Юлька.

Как над ней ржали…

На перемене она обернулась ко мне, пылая гневом:

— Ты чё, коза…

— Слышь, ты, вша в томатном соусе, три копейки баночка! — слету залепила в ответ я. — Ты если тупая, хоть прикидывайся! В зимнюю сессию зачёт не сдашь — вылетишь из дополнительной ступени со свистом! Так что давай, хоть кулинарией усердно занимайся. Пойдёшь куда-нибудь младшим помощником повара, макароны на дуршлаг отбрасывать!

— Врёшь ты! — испугалась Ленка.

— Не веришь мне — сходи, директрису спроси. Пе́редоросли, блин.

— Передорослихи! — захохотала Катька.

— Передорослицы! — заржал беспардонный Серёга Шубин.

Не знаю, кто там что думает про трепетное отношение мальчиков к девочкам, в смешанных коллективах парни одноклассниц обсмеивают — только в путь!