Семь. Гордыня (СИ) - Морале А.

Понедельник выдался продуктивным. Я взвесил все «за» и «против» и с утра пораньше уже сидел в кресле в кабинете Семёнова. Откладывать на потом не было никакого желания, хотелось решать всё быстро — ковать железо, пока оно горячо.

— Смотри, в цеху чайников работает сорок человек… — проговорил я, тыкая под нос хозяину кабинета загодя распечатанные мною списки. — Я погулял там пару дней, из сорока человек на своих рабочих местах только двадцать. Где остальные?

— Больничные, отпуска… — принялся перечислять директор завода, клацая по клавиатуре старенького компьютера и изучая данные на мониторе. — Уход за ребёнком, направление в санаторий…

— Серьёзно? Мы ещё и санатории оплачиваем? — я покачал головой. — Ладно. Из оставшихся двадцати там реально работает максимум десять, остальные постоянно пьют печеньки с чаем и лясы точат на складе, у них там что-то типа сборного пункта — камер нет, надзора нет, стоит столик, кофейный аппарат, сливки и сладости. Они такие сраки себе уже отожрали, что скоро нужно будет заказывать специальные стулья.

— Что я могу сделать? Пить чай и кофе не запрещено.

— Они не работают. Увольняй их нахрен! Пусть останутся только те, кто будет и кто реально хочет работать.

— В смысле увольнять? — нахмурился Виктор Андреевич. — За что?

— Да мне насрать. Они не работают, — ещё раз повторил я. — Сокращай цех до десяти человек, плюс начальник цеха.

— Но… Но за что? По какой статье?

— Да там можно увольнять за что угодно. Нарушение корпоративной этики, разглашение коммерческой тайны, воровство, саботаж — выбирай любой повод. Не мне тебе рассказывать, — я протянул Семёнову несколько листов. — Вот списки, я уже всё приготовил, тебе осталось настрочить приказ и подписать.

— Но… — он мельком пробежался взглядом по верхнему листу, вчитываясь в фамилии. — Смирнова я не могу уволить, у него трое детей.

— Серьёзно⁈ С каких пор любовь потрахаться и нелюбовь натянуть резинку на член, у нас является козырной картой против увольнения? Он трахается как кролик, а я плати за это со своего кармана? Если он так любит детей и хочет большую семью, то должен уметь позаботиться о них сам. Флаг ему в руки. Пусть заботится, только на за мой счёт. Как мне кажется, к таким наоборот должен быть спрос строже, вместо поблажек. Может, он тогда головой будет думать, а не головкой. Хотя, это вряд ли.

— А Васнецова чем вам не угодила? — пожевав губами, вычленил он ещё одну знакомую фамилию из списка. — Она ценный сотрудник, и работает у нас уже лет десять.

— В чём её ценность? В том, что ты ей пару раз присунул? Вместо работы она сидит в столовке два часа и два часа на перекурах. Ты посмотри на её отметки отлучений с рабочего места. Перекуры каждые десять-пятнадцать минут. Серьезно? Нельзя потерпеть до конца смены?

— Может, выговор? Дадим человеку второй шанс. Нельзя же вот так без предупреждения…

— Нахера⁈ — устало вздохнул я. — Нахера мне оплачивать из своего кармана её второй шанс? Кто она мне? Мать, сестра? Нахер пусть идёт! Пусть ищет второй шанс в другом месте.

— Ладно, — согласился Виктор Андреевич и перелистнул страницу. — Ого! А здесь вы по инвалидам решили пройтись, Алексей Михайлович? Они-то чем вам не угодили? Вы, наверное, не знаете, но за инвалидов мы имеем солидную налоговую скидку, их нельзя трогать.

— У нас есть достаточно инвалидов для налоговых льгот. Лишних за борт. У нас не благотворительная организация. Дальше…

— Ну с инвалидами это явный перебор! — перебил меня директор. — Это же социально незащищённые слои.

— Ты идиот⁈ Пусть их защищает их государство.

— Нет! — упрямо помотал головой мой оппонент. — Я категорически несогласен с этим!

— Ты действительно идиот, — вздохнул я ещё раз. Эта утренняя дыхательная гимнастика мне уже порядком надоела. — Ладно, включи логику. Сколько у нас инвалидов?

— Пятьдесят три человека, — не задумываясь, тут же выпалил мне Семёнов.

— Хорошо. Если мы не уволим сегодня тридцать, через три месяца выгоним на улицу всех. Завод закроется нахрен. У нас нет выбора. Воспринимай это, словно ты спасаешь двадцать три, а не выгоняешь тридцать. У монеты две стороны.

— Ну если так, — недовольно проворчал он, отложив список в сторону. — Спорить с вами бесполезно, как я понял. Но для протокола, мне не нравятся ваши методы, Алексей Михайлович.

— В жопу себе засунь свои протоколы! Когда ты воровал у этих инвалидов и задерживал им зарплаты, тебя это не особо беспокоило.

— Я воровал не у них, — поморщился мой директор.

— Да твоё мнение я и не спрашивал, если честно. Твоё дело — подписывать бумаги и транслировать мои распоряжения. Действуй. Увольняй.

— А сами что же? Не хотите марать руки?

— Да нет. Уволил бы с удовольствием, но не хочу нарушать свою легенду. Я ещё немного поработаю обычным рабочим. Мне нужно понять, как всё функционирует изнутри. Так проще.

— Алексей Михайлович… — замялся Виктор Андреевич, поёрзал в своём кресле и, выпрямившись, сел ровнее. — Я ведь вернул всё, что был должен. Я бы хотел уволиться, если можно.

— Теперь нечего здесь делать, да? — хмыкнул я. — Не наворуешь?

— Я… Я не хочу иметь с семьёй Гордеевых какие-либо дела.

— Почему? Чем мы плохи?

— Я не вижу перспективы работы с вами. Все мои предложения вы отвергаете…

— Потому что они бредовые, — перебил я.

— Я не разделяю ваш методы. И если честно… Я вас боюсь. Ко мне приходили люди вашего отца и провели воспитательную беседу, как они сказали, — Семёнов едва заметно поморщился. — Хотя я и так обещал вам всё отдать и незачем было привлекать для этого своих мордоворотов.

— Нужно было думать об этом раньше, идиот.

— Пожалуйста. Отпустите меня… — он протянул мне лист бумаги. — Это моё заявление об уходе.

— Уже подыскиваю тебе замену. Как только найду, сообщу. А пока сиди на месте и выполняй распоряжения.

Я поднялся с кресла, развернулся и вышел из кабинета. Восемь часов — мне пора на работу.

Глава 11

Я выгрузил на стеллаж очередную партию готового товара и задумчиво облокотился подбородком на руль, прогоняя в уме всё, что я успел сделать здесь за это время.

Две недели пролетели довольно стремительно, и я даже стал привыкать к работе на складе днём, а по вечерам и ночам к возне с документацией. Работать руками и с цифрами мне всегда нравилось. Людей на заводе поубавилось в связи с сокращениями, но оставшиеся труженики начали работать усерднее. Задолженности по зарплате мы погасили из средств директора и из придерживаемых им же денег на банковских счетах. Вдобавок к этому, сделали субботу выходным днём, а оклад и бонусы подняли на четверть. Как ни странно, но рейтинг директора в глазах сотрудников немного подрос, несмотря на то, что его заслуги в этом нет ни капли. Смешно. Как мало людям нужно для счастья.

Мы перестали работать с поставщиками, снабжающих нас откровенным дерьмом, прервали сотрудничество с несколькими сетями, которые часто брали товар в долг, или как сказал Андреич — под реализацию, и очень редко и неохотно отдавали. Но зато систематически и стабильно обеспечивали нас браком, боем, некондицией, залежавшимся и потерявшим нормальный вид товаром. Нахрена нам такие клиенты тире партнёры — непонятно. Лучше делать меньше, но лучше, качественнее и без нервотрёпки. Завоевать весь рынок мы ещё успеем. Ну или не успеем, но хуже уже точно не будет.

Работы предстоит ещё много, а дело двигалось маленьким, миллиметровыми шажочками. В плюс мы всё ещё не вышли, не такие уж глобальные изменения и инновация я внедрил. Но тех денег, что кинул на счёт отец, и что удалось сэкономить — по моим подсчётам должно теперь хватить не на три месяца, а месяцев на пять-шесть. Не густо, конечно, но банкротство откладывается как минимум на полгода.

Нужно либо привлекать капитал, как нудел Андреич, и менять здесь всё к чертям, либо придумать что-то эдакое… И кое-какая мысля на этот счёт у меня имелась. Найти бы время и спуститься в тот злополучный бункер для тщательного обследования, посмотреть, можно ли его приспособить для моих нужд или нет.