Евгения Белякова - Песочные часы с кукушкой
«вышлите денег в амер долларах Banco de America в Манагуа столица Никарагуа тчк важные сведения напал на след тчк буду телеграфировать зпт почта здесь работает плохо тчк народные волнения зпт оккупация США тчк преданный вам Петр тчк»
Пробежав взглядом текст телеграммы еще на почте, Карл Поликарпович пошатнулся и, прислонившись к стойке, за которой сидел служащий, посмотрел на него потерянно, затем слабым голосом спросил:
– Никарагуа… это где?
– Центральная Америка, сэр. – Ответил без запинки служащий. – Между Коста-Рикой и Гондурасом.
И вот теперь перед Клюевым лежало письмо. Первое письмо от Петруши после той безумной телеграммы, следуя указаниям которой Клюев все же выслал триста долларов на имя Певцова.
Потертое, все в цветных штемпелях, с экзотическими марками. И катастрофически тонкое. Карл Поликарпович, не найдя на столе нож для писем, дрожащими пальцами надорвал конверт, и мысли его были только об одном – чтобы не нашел он внутри сухой официальный документ, в котором говорилось бы о неожиданной кончине иностранца из России от какой-нибудь тропической болезни. Увидев четкие, стройные буквы петрушиного почерка, Клюев выдохнул, от облегчения слезы навернулись на глаза. Он достал платок, промокнул влагу, чтоб не мешала зрению, и, поднеся листок к лампе, принялся медленно читать, стараясь не упустить ни малейшей детали.
«Карл Поликарпович! – писал Петр, – благодарю Вас за высланные мне средства, они очень помогли выбраться из страны. Это письмо я оставляю клерку в отеле, с наказом отправить как можно скорее, и направляюсь далее в Штаты. Расследование мое продолжается, и, пользуясь технической терминологией, набирает обороты. Пока о результатах сообщать рано – во-первых, они обрывочны и не составляют полной картины, а во-вторых, я опасаюсь, что, будучи изложенными на бумаге, они перестанут быть столь убедительными, как они видятся мне. Масштаб открытий представляется колоссальным. Я надеюсь через месяц, в крайнем случае, два, лично доложить Вам о выводах, к которым я пришел. На всякий случай я изложу на бумаге свои соображения по поводу мистера Х., и положу в банковский сейф где-нибудь в Штатах – на случай, если со мной что-нибудь случится. Их тогда передадут Вам. После США я отправлюсь снова в Италию, а потом в Россию, но уже вооруженный теми фактами, что открылись мне в Центральной Америке. Умоляю, не предпринимайте никаких действий касательно мистера Х. до моего возвращения, и не делайте никаких выводов.
Искренне Ваш, Петр Певцов».
Клюев не знал, что и думать. С одной стороны, эти умолчания, намеки и скрытность помощника внушали тревогу, но с другой – Петруша просил пока не волноваться и подождать его возвращения… а Певцову фабрикант доверял. Вернее, силе его мышления и практичности. Настолько, что, спрятав письмо, решил пока сдержать естественный порыв помчаться тут же на Николаевскую и потребовать от подлого француза объяснений. Но Карл Поликарпович понимал, что его активность в данном вопросе может разрушить дружбу с Яковом. А ну как Петруша ошибся? Или подразумевает не страшные деяния и преступления, а просто какие-то махинации со стороны Жака?
Клюев взял себя в руки – хотя не удержался от того, чтобы пойти к дому Шварца, в надежде застать того без следующего по пятам Жака. Столкнулся с этой парочкой у самых дверей, стушевался отчего-то, будто застали его за чем-то постыдным, и даже почувствовал некое облегчение, когда Яков с сожалением, сетуя на занятость, отложил встречу «на более подходящее время».
Клюев вернулся к насущным делам – к «Сцилле», немецким инженерам и своей фабрике, которая требовала постоянной заботы. И дома было не все гладко: Настасья Львовна прихворала, несерьезно, по счастью, но надолго. За хлопотами Клюев даже подзабыл о своем «сыщике» за границей – от Петруши не было вестей, кроме коротких телеграмм «Все в порядке. Расследую дальше», и острота ситуации постепенно стала сходить на нет. Иногда Карл Поликарпович даже сомневался – а не раздувает ли он из мухи слона? Ну, числятся за Жаком какие-то темные делишки в прошлом, велика важность. Яков, хоть и был наивен во многих вопросах, в людях все ж разбирался хорошо, и не стал бы привечать, скажем, вора или, боже упаси, убийцу.
Время текло быстро и незаметно – подошел к концу январь, в ворохе дел, бумаг, ветров и штормов пролетел февраль. Наступила весна – ранняя еще, но в этих теплых местах довольно нахальная.
А к середине марта вернулся Петруша.
Клюев не ожидал появления помощника – тот не предупреждал его ни телеграммой, ни письмом. Последняя его весточка была из России, и Певцов собирался обратно во Францию.
Карл Поликарпович сидел в кабинете, занимаясь тяжелой, но приятной работой – подсчетом прибыли. Часо-чайник расходился хорошо, даже более чем. «Пожалуй, – подумал Клюев, – слова Якова о том, что „Сцилла“ будет стоять в каждом доме, не так далеки от истины. Через год так уж точно».
В дверь кабинета постучали. Клюев буднично сказал «Войдите» и не сразу поднял взгляд на посетителя. Да и когда, оторвавшись от счетов, посмотрел на вошедшего, поначалу недоуменно нахмурился. Незнакомый ему человек стоял у двери, сминая в руке шляпу. Его загар был цвета какао, длинные волосы спускались до плеч; белый костюм с гвоздикой в петлице был неуместен для визита, хотя соответствовал внешнему иноземному виду посетителя. Светлый же плащ незнакомец перебросил через другую руку, в которой держал пухлый портфель, перевязанный бечевой.
Клюев глянул на гостя мельком, опустил глаза на конторскую книгу, поставил нужную запятую и, только закрыв ее, снова посмотрел на молодого мужчину.
– Чего Вам уго… – начал он и вдруг, завидев странно блестящие глаза незнакомца, Карл Поликарпович вскочил, как молнией ударенный.
Он кинулся к Певцову, до неузнаваемости изменившемуся, сграбастал того в медвежьи объятия, заливаясь краской стыда от того, что не признал его сразу.
– Петруша! – Вскричал Клюев. – Ах, я дубина стоеросовая! А сам то! Не узнать!
Придерживая помощника за плечи, словно тот мог испариться, как видение, посланное клюевской совестью, или призрак, Карл Поликарпович отстранился, чтобы вглядеться в Петрушу. Певцов в ответ улыбнулся с неуверенной, ностальгической нежностью человека, который после долгих лет скитания вернулся, наконец, на родину – но сомневается, что та его примет в таком вот, новом обличье, потрепанного и повзрослевшего.
«Ох, морщинки-то у глаз, враз на десять лет постарел», – с жадностью рассматривая помощника, подумал Клюев. До этой минуты он не отдавал себе отчет, насколько привязан был к Петруше, волновался за него и скучал.
– Ты садись, садись… только с парохода? Чаю, может? Хотя, что это я, конечно, чаю… и борща… – засуетился Карл Поликарпович, усаживая Певцова в кресло. Затем выглянул за дверь, но, натолкнувшись, как в стену, на гул станков, кинулся к телефону, связывающему его кабинет и цеха. Набрал двойку и зычно крикнул в трубку: – Варвара! Горячий обед ко мне, срочно! Двойную порцию! И чаю!
Было время Великого Поста, потому простоту еды Клюев постарался возместить количеством.
Певцов, прижав к груди портфель, сидел и все так же смущенно улыбался. Кухарка явилась в рекордные сроки, будто стояла внизу с подносом, ожидая призыва начальства. Петруша набросился на еду, не спуская портфеля с колен, а Клюев умиленно наблюдал за помощником, подперев щеку широкой ладонью. Когда тот утолил голод и перешел к чаю, фабрикант несмело спросил:
– Ну, как ты?
– Хорошо, Карл Поликарпович, – хрипловато ответил Петруша. – Я и впрямь с парохода сразу к вам, решил домой потом заглянуть.
– Ну, ты пей, пей… не спеши, подуй.
Певцов закончил трапезу, и Клюев опять позвонил, чтобы забрали посуду, да чай обновили. Дождавшись, пока кухарка уйдет, он с надеждой посмотрел на помощника.
– Карл Поликарпович… – Петруша отставил чашку и, подвинув ее на край стола, открыл портфель и извлек толстую тетрадь со вложенными листками. – Вот, это те сведения, о которых я говорил. Только… Сначала я скажу кое-что, потом вы почитаете, и затем уж будете решать, повязать меня сразу, да отправить в лечебницу для душевнобольных, или погодить…
– Какую лечебницу, о чем ты? – Взволнованно пробормотал Клюев.
– Выслушайте сначала, Карл Поликарпович. Я вам писал, что спрятал кое-какие данные в банке, в Штатах – но там, если сравнивать с этими бумагами, сущая безделица. Главное я открыл в России и Италии. Но… В общем… Карл Поликарпович, я и сам поначалу не был уверен в собственном разуме, уж слишком это дело невероятным кажется. И, поверьте, я старался не опираться на слухи, хотя именно они навели меня на след, а только на факты, которые все вот здесь… – Певцов погладил документы, осторожно, как какое-то живое существо, притягательное и одновременно опасное. – Вы мне пообещайте, Карл Поликарпович…
