Вячеслав Хватов - Последняя субтеррина
Ворон подъехал к южным воротам и, отсалютовав знакомому охраннику, пригнул голову, чтобы въехать вовнутрь.
— Могли бы и ворота открыть почетному гражданину города, — показал он знаками на универсальном языке глухонемых подоспевшему начальнику смены. — Держи, как и обещал, — Ворон вынул из седельной сумки большие ножницы.
— Да я бы перед тобой, Ворон, не то что ворота открыл, и ковровую дорожку расстелил бы, но ты же знаешь, безопасность, прежде всего! — Нурредин развел руки в сторону, потом, наклонившись, изобразил, что раскатывает дорожку, и тут же встал в стойку стрелка, несколько раз согнув и разогнув указательный палец.
— Да ладно, шучу я. А ты, Нурредин, неисправим. Все будто в своем театре играешь. Я тебя прекрасно и по губам понял.
— Да я не играю. Просто не все из приезжих наш язык знают, вот и приходиться паясничать. Привычка. А ты мне больше ничего не привез?
— Ты не думай, про песочные часы я не забыл. Прихватил тут в одном доме колбу от них, да раскололась она, когда мы с Эзопом в траву плюхнулись.
— Что, опять черные наемники? Это откуда ж такие безумные выискались, на «Белого ворона» нападать?
— Потом за чаркой, другой расскажу, а пока извини, спешу.
— Понимаю, понимаю. Твоя-то, небось, заждалась, пока ты на своем кауром по Фрисландии носишься. Кстати, давно хотел у тебя спросить, почему ты его так странно назвал?
— А ничего странного в его кличке нет. Читал я тут книгу про одного древнего мудреца. Там картинки были, и знаешь, на лице у этого древнего такое точь-в-точь же пятно, как у моего коня. И умный он, зараза, как тот Эзоп.
— Понятно, ну бывай.
— Бывай, — Ворон слегка хлопнул Эзопа по крупу и направился в одну из узких кривых улочек.
Спешившись у бара со смешным названием «Однорукий бандит» (все-таки жителям города не откажешь в чувстве юмора — умеют они посмеяться над самими собой), Ворон снял с Эзопа мешок с трофейным оружием и седельную сумку и, перепрыгнув через канаву с нечистотами, направился к крыльцу. Оставлять свое добро на улице он не хотел. Несмотря на строгие порядки в Городе глухих от мелких воришек не был застрахован даже он, «Белый ворон».
Глава 22. МАРИ
В самом баре народу было мало. Ночная смена дозорных уже видела десятый сон. Наемники — эти прожигатели жизни если и подтянутся, то ближе к вечеру, а основной работающий люд вообще сюда заглядывает редко. Вот закончится трудовой день на плантациях, на конюшне, в мастерских и на ферме, которая расположена за пределами крепостных стен, тогда в салон, может быть, зайдет несколько работяг, промочить горло местным пивком, а пока, помимо скучающего за стойкой бармена, да пары забулдыг, похоже едва ли не ночующих здесь, в баре никого не было.
— Приветствую тебя, «Белый ворон», — старый Яап отставил в сторону и без того чистый стакан, который он вот уже полчаса надраивал от нечего делать.
— Ну и ты не хворай, дружище.
— Что будешь пить?
— Как обычно.
— И не стыдно тебе здесь мозги пропивать, пока Мари тебя дома ждет? — к посетителю подошла грузная негритянка. С ней, местной официанткой и по совместительству женой Яапа, Ворон никогда не препирался. Он даже немного побаивался ее. Все-таки почти теща.
Вот и сейчас он не стал спорить, и если бы «почти тесть» не прикрикнул на Смальду, вечер был бы безнадежно испорчен.
— Отвянь от него, Смальда. Не видишь разве, человек с дороги, устал и должен восстановить свои силы.
— Все вы, мужики одинаковы, — Смальда махнула рукой и взялась за веник. — Вам бы только шататься где-нибудь целыми днями, да «горькую» пить.
Ворон расслабился и, отхлебнув из глиняной кружки отменного качества пива, откинулся на резную спинку старинного кресла.
«Почти тестем» и «почти тещей, Яап со Смальдой были потому, что Мари была им не родной дочерью. Вообще об этой истории Ворон мало что знал — его нынешние «почти родственники» о своем прошлом предпочитали не распространяться. Он слышал только, что старый бармен был родом то ли из северного Брабанта, то ли из западной Голландии, откуда и приковылял на своей одной ноге вместе с приемной дочерью. Слышал так же, что там, откуда он пришел в Город глухих, Яап тоже был барменом и ноги своей лишился, когда на его бар кто-то напал. Мари так с тех пор и не говорит. Ни одного слова не проронила. Мари…
Ворон улыбнулся.
Встреча с ней перевернула всю его жизнь. Скажи ему еще пару лет назад кто-нибудь, что он женится, и как примерный семьянин будет возвращаться сразу после каждой своей ходки к одной и той же женщине, (ну или почти сразу) Ворон рассмеялся бы этому человеку прямо в лицо своим беззвучным смехом. А ведь так оно и вышло!
А сколько же ему пришлось за ней бегать? Любая другая была бы на седьмом небе от тех украшений, что приносил понравившейся ему девушке матерый наемник. Любая… А Мари одевала их только для того, чтобы дойти до городской ратуши и отдать их там в фонд новых поселенцев, который организовал покойный ныне пастор Микаэль.
Гордая!
Гордая и неприступная. Ни словечка не промолвит, ни взглядом никого не одарит. Вот только, как ни странно с Вороном-то и заговорила на их языке. А Яап и Смальда и рады радехоньки свою дочу с плеч спихнуть. Хотя мало кто пожелал бы отдавать свое чадо за наемника. Уж слишком опасная профессия. Только свадьбу сыграешь, глядишь, а дочка уже в черном платке. Но засиделась. Другие в тринадцать-четырнадцать замуж выходят, а Мари тогда двадцать три было. Многие к этому времени уже и ласты склеивают.
«Все у вас долгожителей не как у людей», — говорили соседи. Хорошо еще в Городе глухих к долгожителям относились совсем не так, как в других местах. Там-то у молчаливой, «не такой как все» Мари просто не было бы шансов выжить.
Ворон допил пиво и, оставив на стойке бара два винтовочных патрона, вышел на улицу. Пора домой.
Погода испортилась. Набежавший ветер мощными рывками пытался лишить остатков кровли здание, в котором когда-то располагалась администрация клиники. Грохот кусков проржавевшего металла, наверное, был слышен и у северных ворот. По небу на перегонки неслись серые, как и глаза у Ворона, облака, на которые еще час назад не было и намека.
Когда показались первые хижины жилого квартала, Эзоп прибавил ходу, еще издалека учуяв родное стойло.
Мари, закутавшись в теплую шаль из козьей шерсти, стояла на пороге. Каждый раз она словно чувствовала, что он вот-вот появится.
У меня научилась.
Ворон спрыгнул с Эзопа и поймал пытающуюся увернуться от него жену. Когда, наконец он поставил ее на землю, Мари тихонько подталкивая его зашла за Вороном в маленькую уютную комнатку. На столе, дымясь, словно жерло вулкана, стоял чугунок с рагу из баранины, с одной стороны от которого притулилась краюха свежеиспеченного хлеба, а с другой в отблесках пламени камина переливалось теплым рубиновым светом настоящее франкское вино, наполнявшее собой настоящий стеклянный кувшин.
— В честь чего гуляем? — Ворон положил ладони на плечи жены.
Мари показала два пальца и тут же ткнула ими Ворона в живот.
— Два года, — он стукнул себя ладонью по лбу, — а ведь я помнил об этом! Помнил, помнил, да забыл, — Ворон засунул руку за пазуху и извлек оттуда блестящий металлический кругляш.
Мари тут же выхватила подарок из его рук и, взяв за тоненькую цепочку, пристроила кругляш к уху.
— Нет глупая, это не серьга, а часы, — Ворон взял подарок и, повертев его, на что-то нажал. Глядя на приоткрывшуюся крышечку, Мари захлопала в ладоши.
— Они, правда, не работают, но мне говорили, что должна играть какая-то веселая мелодия.
Мари закивала.
— А вообще часы нужны были Прежним, чтобы считать время. Сам я не умею, но вот одна девочка по имени Маша, не помню где, и когда говорила мне… Что с тобой?
Мари изменилась в лице.
— Рууд, — прошептали ее губы.
— Маша, — перед Вороном поплыло неясное видение. Маленькая комнатка в дальнем конце бара-бункера, огромный белый циферблат на стене напротив кровати…
— Боже, — она запустила пальцы в волосы цвета вороного крыла, — что с твоими волосами, Рууд? Они были чернее смоли…
— Маша, — Ворон задыхался, — я так долго тебя искал, Маша. Это я теперь помню.
Они сели прямо на расстеленную на полу козью шкуру. Ворон вдруг, вспомнив еще что-то, засуетился и неловкими движениями извлек из-под нательной рубахи какой-то мешочек на кожаном шнурке. Пальцы его тряслись, и поэтому кожаный узел все никак не поддавался. Мари осторожно взяла у Ворона мешочек, ловко развязала его, и на ее ладонь выкатились две половинки обыкновенного пожелтевшего от времени Байера.
— Ты хранил его эти десять лет?
— Да!
— Дороже подарка у меня никогда не будет, — она взяла одну половинку, а вторую аккуратно положила обратно в мешочек и протянула мужу.
