Рэй Бредбери - Марсианские хроники
– Но это же половина Марса! Я хозяин половины Марса! – Сэм стиснул гремучие свитки, тряс ими перед Эльмой, захлебываясь безумным смехом. – Эльма, ты слышала?
– Слышала, – ответила Эльма, глядя на небо.
Казалось, она что-то разыскивает. Апатия мало-помалу оставляла ее.
– Спасибо, большое спасибо, – сказал Сэм бронзовой маске.
– Это произойдет сегодня ночью, – ответила маска. – Приготовьтесь.
– Ладно А что это будет – неожиданность какая-нибудь? Ракеты с Земли прилетят раньше объявленного, за месяц до срока? Все десять тысяч ракет с поселенцами, с рудокопами, с рабочими и их женами, сто тысяч человек, как говорили? Вот здорово было бы, правда, Эльма? Видишь, я тебе говорил, говорил, что в этом поселке одной тысячей жителей дело не ограничится. Сюда прилетят еще пятьдесят тысяч, через месяц – еще сто тысяч, а всего к концу года – пять миллионов с Земли! И на самой оживленной магистрали, на пути к рудникам – единственная сосисочная, моя сосисочная!
Маска парила на ветру.
– Мы покидаем вас. Приготовьтесь. Весь этот край остается вам.
В летучем лунном свете древние корабли – металлические лепестки ископаемого цветка, голубые султаны, огромные и бесшумные кобальтовые бабочки – повернули и заскользили по зыбким пескам, и маски все лучились и сияли, пока последний отсвет, последний голубой блик не затерялся среди холмов.
– Эльма, почему они так поступили? Почему не убили меня? Неужто они ничего не знают? Что с ними стряслось? Эльма, ты что-нибудь понимаешь? – Он потряс ее за плечо. – Половина Марса – моя!
Она глядела на небо и ожидала чего-то.
– Пошли, – сказал он. – Надо все приготовить. Кипятить сосиски, подогревать булочки, перечный соус варить, чистить и резать лук, приправы расставить, салфетки разложить в кольцах, и чтобы чистота была – ни единого пятнышка! Эге– гей! – Он отбил коленце какого-то необузданного танца, высоко вскидывая пятки. – Я счастлив, парень, счастлив, сэр, – запел он фальшивя. – Сегодня мой счастливый день!
Он работал, как одержимый: бросил в кипяток сосиски, разрезал булки вдоль, накрошил лук.
– Ты слышала, что сказал тот марсианин – неожиданность, говорит! Тут только одно может быть, Эльма. Эти сто тысяч человек прилетают раньше срока, сегодня ночью прилетают! Представляешь, какой у нас будет наплыв! До поздней ночи будем работать, каждый день, а там ведь еще туристы нахлынут, Эльма! Деньги-то, деньги какие!
Он вышел наружу и посмотрел на небо. Ничего не увидел.
– С минуты на минуту, – произнес он, радостно вдохнув прохладный воздух, потянулся, ударил себя в грудь. – А-ах!
Эльма молчала. Она чистила картофель для жарки и не сводила глаз с неба.
Прошло полчаса.
– Сэм, – сказала она. – Вон она. Гляди.
Он поглядел и увидел.
Земля.
Яркая, зеленая, будто камень лучшей огранки, над холмами взошла Земля.
– Старушка Земля, – с нежностью прошептал он. – Дорогая старушка Земля. Шли сюда, ко мне, своих голодных и изнуренных. Э-э… как там в стихе говорится? Шли ко мне своих голодных. Земля-старушка. Сэм Паркхилл тут как тут, горячие сосиски готовы, соус варится, все блестит. Давай, Земля, присылай ракеты!
Он отошел в сторонку полюбоваться своим детищем. Вот она, сосисочная, как свеженькое яичко на дне мертвого моря, единственный на сотни миль бесплодной пустыни очаг света и тепла. Точно сердце, одиноко бьющееся в исполинском черном теле.
Он даже растрогался, и глаза увлажнились от гордости.
– Тут поневоле смирением проникнешься, – произнес он, вдыхая запах кипящих сосисок, горячих булочек, сливочного масла. – Подходите, – обратился он к звездам, – покупайте. Кто первый?
– Сэм, – сказала Эльма.
Земля в черном небе вдруг преобразилась.
Она воспламенилась.
Часть ее диска вдруг распалась на миллионы частиц – будто рассыпалась огромная мозаика. С минуту Земля пылала жутким рваным пламенем, увеличившись в размерах раза в три, потом съежилась.
– Что это было? – Сэм глядел на зеленый огонь в небесах.
– Земля, – ответила Эльма, прижав руки к груди.
– Какая же это Земля, это не может быть Земля! Нет-нет, не Земля! Не может быть.
– Ты хочешь сказать: не могла быть? – сказала Эльма, смотря на него. – Теперь это уже не Земля, да, это больше не Земля – ты это хотел сказать?
– Не Земля, нет-нет, это была не она, – выл он.
Он стоял неподвижно, руки повисли как плети, рот открыт, тупо вытаращены глаза.
– Сэм, – позвала она. Впервые за много дней ее глаза оживились. – Сэм!
Он смотрел вверх, на небо.
– Что ж, – сказала она. С минуту молча переводила взгляд с одного предмета на другой, потом решительно перекинула через руку влажное полотенце. – Включай свет, больше света, заводи радиолу, раскрывай двери настежь! Жди новую партию посетителей – примерно через миллион лет. Да-да, сэр, чтобы все было готово.
Сэм не двигался.
– Ах, какое бесподобное место для сосисочной! – Она достала из стакана зубочистку и воткнула себе между передними зубами. – Скажу тебе по секрету, Сэм, – прошептала она, наклоняясь к нему: – Похоже, начинается мертвый сезон…
Ноябрь 2005.
Наблюдатели
В тот вечер все вышли из своих домов и уставились на небо. Бросили ужин, посуду, сборы в кино, вышли на свои, теперь уже не такие новешенькие веранды и стали смотреть в упор на зеленую звезду Земли. Это было совсем непроизвольно; они поступили так, пытаясь осмыслить новость, которую только что принесло радио. Вон она – Земля, где назревает война, и там сотни тысяч матерей, бабушек, отцов, братьев, тетушек, дядюшек, двоюродных сестер. Они стояли на верандах и заставляли себя поверить в существование Земли; это было почти так же трудно, как некогда поверить в существование Марса: прямо противоположная задача. В общем-то Земля была для них все равно что мертвой. Они расстались с ней три или четыре года назад. Расстояние обезболивало душу, семьдесят миллионов миль глушили чувства, усыпляли память, делали Землю безлюдной, стирали прошлое и позволяли этим людям трудиться здесь, ни о чем не думая. Но сегодня вечером умершие восстали. Земля вновь стала обитаемой, память пробудилась и они называли множество имен. Что делает сейчас такой-то, такая-то? Как там имярек? Люди стояли на своих верандах и поглядывали друг на друга.
В девять часов Земля как будто взорвалась и вспыхнула.
Люди на верандах вскинули вверх руки, точно хотели загасить пламя.
Они ждали.
К полуночи пожар потух. Земля осталась на своем месте. И по верандам осенним ветерком пронесся вздох.
– Давненько мы ничего не слышали от Гарри.
– А что ему делается.
– Надо бы послать весточку маме.
– Она жива-здорова.
– Ты уверен?
– Ладно, ты только не тревожься.
– Думаешь, с ней ничего не приключилось?
– Конечно же, пошли-ка спать.
Но никто не уходил. На ночные газоны вынесли остывший ужин, накрыли складные столы, и люди вяло ковыряли пищу вилками до двух часов ночи, когда с Земли долетело послание светового радио. Словно далекие светлячки, мерцали мощные вспышки морзянки, и они читали
АВСТРАЛИЙСКИЙ МАТЕРИК ОБРАЩЕН В ПЫЛЬНЕПРЕДВИДЕННЫМ ВЗРЫВОМ АТОМНОГО СКЛАДА.ЛОС АНДЖЕЛЕС, ЛОНДОН.
ПОДВЕРГНУТЫ БОМБАРДИРОВКЕ
ВОЙНА ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ДОМОЙ,
ДОМОЙ. ДОМОЙ
Они поднялись из-за столов.
ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ДОМОЙ. ДОМОЙ, ДОМОЙ
– Ты в этом году получал что-нибудь от своего брата Теда?
– Будто не знаешь: послать письмо на Землю стоит пять монет. Не очень-то распишешься.
ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ДОМОЙ
– Меня что-то Джейн беспокоит – помнишь Джейн мою младшую сестричку?
ДОМОЙ.
В три часа, когда занималось зябкое утро, владелец магазина "Дорожные товары" вскинул голову. По улице шла целая толпа людей.
– А я умышленно не закрывал. Что возьмете, мистер?
К рассвету все полки магазина опустели.
Декабрь 2005.
Безмолвные города
На краю мертвого марсианского моря раскинулся безмолвный белый городок. Он был пуст Ни малейшего движения на улицах. Днем и ночью в универмагах одиноко горели огни. Двери лавок открыты настежь, точно люди обратились в бегство, позабыв о ключах. На проволочных рейках у входов в немые закусочные нечитанные, порыжевшие от солнца, шелестели журналы, доставленные месяц назад серебристой ракетой с Земли.
Городок был мертв. Постели в нем пусты и холодны. Единственный звук – жужжание тока в электропроводах и динамо-машинах, которые все еще жили сами по себе. Вода переполняла забытые ванны, текла в жилые комнаты, на веранды, в маленькие сады, питая заброшенные цветы. В темных зрительных залах затвердела прилепленная снизу к многочисленным сиденьям жевательная резинка, еще хранящая отпечатки зубов.
