Михаил Ремер - Спасти Москву
Он встряхнул головой, гоня прочь страшные видения, и, чтобы хоть как-то отвлечься, принялся расхаживать взад-вперед, примеряясь к боли: а можно ли так, а эдак? Та еще немного потерзала и отпустила. Хорошо. Если бы не холод могильный этот… А как же глупо все получилось!
Из размышлений его вырвал недовольный грохот потревоженных бревен, и на голову тут же полетела труха вперемешку с землей. Не сообразив, что происходит, пленник инстинктивно прикрыл лицо рукавами и тут же слетел на пол.
– Вот он!
– А ну, давай его наверх!
– Да ловчей ты, Гаврила!
– Подымайся, давай. – Старика бесцеремонно, словно тюфяк, выволокли наружу.
– Чудной ты, – донеслось откуда-то справа. Обернувшись на звук, Николай Сергеевич столкнулся взглядами с Сергием Радонежским. – Все по-своему переиначишь да напортачишь. Нянька нужна. Самому никак нельзя.
– Прости, отче.
– Бог простит.
– Я, как светлицу пустой увидел, так сразу понял, что утек ты к князю, – вставил Милован. – А как крики услышали, так и поняли: снова беду на голову свою отыскал ты. А Дмитрий-то бывает горяч. Мы уж и боялись, что не успеем. Князь с тобой поговорить хочет, – так же спокойно прогудел его собеседник. – Интерес есть к тебе у него. Да и Тверд, хвала ему, на крики вышел да словечко замолвил за тебя. Пойдем, – говоривший развернулся и пошел по направлению к знатно срубленным палатам. Прихрамывая и покряхтывая, пенсионер поплелся вслед за ним, чтобы поникшим и ссутулившимся предстать перед взором самого князя и одного из его сыновей. Рядом с ними скромно восседал старец, а чуть поодаль – молчаливые и грозные Тверд с Милованом.
И снова, в домашней теперь уже обстановке, бросилось ему в глаза – полное несходство с привычными изображениями, где Дмитрий Донской представал эдаким дедушкой-добрячком с печальным и немного горестным взглядом. Не похож он был и на скульптурное свое изображение в Великом Новгороде. Прямо перед ним восседал высокий, могучего телосложения человек с характерным лицом, щедро усыпанным оспинами вперемешку со шрамами. Седые, местами выгоревшие волосы, густая борода, потрясающей голубизны глаза, сверлящие насквозь. Узкая полоса плотно сжатых губ, прямой, почти греческий нос и целая паутинка разбегающихся по лицу морщинок, высокий открытый лоб… А еще – тучное тело, никак не вяжущееся с привычными изображениями. Булыцкий невольно вздрогнул, представив князя в бою. Уже, видно, одним своим видом тот внушал страх врагу и веру союзникам.
– Ну, вот и снова свиделись? – прервал размышления визитера Дмитрий Иванович. – Да ты сядь, настоишься еще, – усмехнулся говорящий.
– Спасибо тебе, князь, – не зная придворного этикета местного времени, неумело поклонился тот.
– Люди добрые словечко за тебя замолвили. Их и благодари. Да Бога, что шею не свернул, пока в поруб летел.
Чуть помявшись, преподаватель присел на край скамейки, и теперь говоривших разделял невысокий стол, на который были выложены нехитрые пожитки старика.
– Тохтамыш летом ударит, – чуть поколебавшись, начал старик.
– Говаривал ты. Трижды, если не путаю ничего. Еще чего скажешь? – спокойно отвечал князь.
– Послов он к тебе присылал.
– Тоже знаю, – недобро усмехнулся в ответ тот.
– Он уже получил твой ответ, – продолжал Булыцкий, – и направил к тебе царевича своего.
– Царевича? – Дмитрий Иванович в упор посмотрел на гостя, да так, что тому стоило больших сил не отвести взгляда. – Ак-Хозю?
– Не помню я имени его, – отвечал тот.
– Не приходил тот ко мне.
– Купцов давно видывал? – устало поинтересовался пришелец.
– А тебе-то что? – насторожился Донской.
– А того, что вырежут их по приказу Тохтамыша. Не нужно ему, чтобы раньше времени про планы его кто прознал. И ему хорошо, и тебе беда: с купцами теми все связи уйдут. Ладить потом по новой их все будешь.
– А ты, стало быть, спаситель.
– Ну и спаситель. И дальше-то что?
– Чего еще расскажешь из того, чего неведомо мне? – Донской в упор посмотрел на собеседника.
– Войска изгоном[59] тохтамышевские пойдут. Оно как на охоту сбор объявлен будет, потому и без доспехов многие придут. Ну или в легких. Да и стрел не запасут сколько надо, потому и дружины рязанские да нижегородские присоединит Тохтамыш к войску своему, – замолчал он. – Потом уже в пути узнают все, что на Москву поход это.
– Говаривал, да нет веры словам твоим.
– Значит, стрелам да мечам будет, – отрешенно отвечал тот.
– Ты почто стравить хочешь нас, а?
– Да что ты заладил: стравить, пустобрех, не верю?!
– Ты, видать, не разумеешь всего, так я поясню, – угрожающе начал князь. – Мне сейчас война – кость в горле! Мне бы раны позализать да в княжестве порядок навести, а не брехню слушать.
– Не брехня это!
– Ты не перебивай, ты слушай! Сейчас все против тебя: мир у нас с Тохтамышем! Дарами задобрили его. И россказни все это твои: что без доспехов пойдут войска, и про купцов небылицы, и что придут уж скоро! А мне почем знать, кто ты на самом деле, а?! А может, от Ольгерда ты? Или от Олега? Смуту разводишь так, чтобы мы силы отвели подальше, да в замятне поглубже увязли, а?
– Да не зову я тебя в бой, князь! – взорвался Булыцкий. – Ты просто силы в Москве собери, и все! Месяц переждать делов-то всех. Чтобы не люд простой оборону держал, но дружинники! А потом – куда хочешь! Хоть на Ольгерда, хоть на Орду, а хоть и по домам!
– А чего сейчас смутьянствуешь? Ждать лета еще сколько?!
– Жди, – пробурчал в ответ тот. – Только поздно будет, когда время придет!
– А на кол ежели повелю тебя?
– А хоть бы и туда, – отрешенно отвечал пенсионер. – Ты только ворота хоть не открывай на день третий, когда княжичи молодые придут от Тохтамыша просить! Обманут же!
– Ох и упрям ты! – князь тяжело поднялся со скамейки и костяшками уперся в жалобно скрипнувший стол, словно бы желая навалиться на собеседника. Сам не зная зачем, Булыцкий последовал его примеру, и теперь мужи стояли друг напротив друга, глаза в глаза глядя друг другу.
– Да не упрям. Грех на душу брать не хочу, и тебя от него отвести хочу!
– Чего?
– Да того, что кровь прольется невинная! А тебя до дней твоих конца совесть грызть будет: знал, да палец о палец не ударил!
– Все на своем, значит? Тохтамыш придет?
– Да, – еще раз кивнул пришелец. – Без предупреждения. Разорит всю Московию.
– Знаешь, что с клеветниками делаю? – князь грозно посмотрел на собеседника.
– Знаю, говаривал: на кол или в поруб. Трижды, если не путаю, – передразнил он Донского, – да все равно мне уже. Хоть ты чем грозись, а не боюсь!
– А не худо было бы, прежде чем пустобрехством заниматься, у людей поспрошать да благочинства науки понабраться.
– Не пустобрех я, – под натиском собеседника попытался оправдаться гость, но это получилось у него настолько нелепо и даже беспомощно, что Булыцкий вдруг на мгновение сам поверил, что он – лукавый, пытающийся стравить две великие армии. И ведь в самом деле армия Дмитрия Ивановича измотана бесконечными походами. И хоть после победы на Куликовом поле воодушевлена, все равно силы не те. А тут еще и с Ольгердовичами да князем Олегом конфуз. А у Тохтамыша и армия свежая, и пополнение в виде присягнувших Мамаевых воинов, и обида на Дмитрия за отказ платить дань. Случись схватка, и еще непонятна судьба молодой Москвы, только начавшей расправлять крылья. И кто знает, может, и лучше оно, если Тохтамыш ударит, пока основные силы русских князей будут далеко от столицы.
– Не поверил бы я тебе, – смягчившись, продолжал между тем князь, – кабы не заступничество да дары твои чудные, – князь вдруг сменил гнев на милость. – Покажи-ка.
– Смотри! – на столе появилось корыто с хилым ростком. – Где видел, чтобы посреди зимы зелень вырастала? Ты это просил показать ведь? Так?
– И что будет с ростка этого?
– Помидоры. Их из Америки привезут. Латиняне. Через, – он задумался, – сто лет туда поплывут на больших кораблях… Через океан.
– Америка? Что за княжество? – князь взял в руки торбу и легко встряхнул ее, извлекая на свет огромную картофелину. – Это же сколько с чети снять можно?
– Не чудеса это – селекция. Такие расти будут здесь. Я могу сделать, – почувствовав-таки интерес со стороны хозяев, перешел в наступление Николай Сергеевич.
– Ты? – три пары глаз буквально пожирали странного гостя. – Богу только дано чудеса творить такие!
– Да не чудеса это, – впервые за все время герой почувствовал себя хозяином положения. – И не такое человеку под силу!
– Да ну?! Быть не может!
– Так веришь теперь мне, хоть на лепту маленькую поболе или все так же я тебе пустобрех?!!
– Ты норов свой попридержи, чужеродец! – Донской тяжко приподнялся со скамьи.
– Так что за земли такие, Америка? – мягко сменил тему старец, уводя от конфликта. – Богатые ли? Христианские? Далеко от нас? В союзники годятся?
