Валерий Большаков - Преторианец
– Пирожки! Горячие пирожки!
– О, Рома Дэа!
– Сабейский ладан, недорого! Притирание «Метопий» из Египта!
– Гадаю по руке, по полету птиц, по внутренностям…
– А ты почему не в школе?! Вот я тебе задам!
– Сыр! Свежий сыр!
– Винца не желаете? Водички холодненькой?
– Гу-уси! Гу-уси!
– Дорогу квинквенналу!
– Па-асторонись!
Голые кирпичные и каменные фасады еще больше усиливали шум, а от наплыва запахов кружилась голова. Исключительно шерстяная одежда воняла потом, неисчислимые харчевни струили дым и ароматы, смердело навозом, из общественных туалетов-латрин накатывало аммиаком. И все-таки… И все-таки Лобанов шагал по Великому Городу! Давненько он не задирал голову, чтобы осмотреть здание целиком! А в Риме дворцы и храмы именно высились, мощно поднимая на чащах колонн далекие крыши, уставленные статуями. Гладиаторов провели мимо Большого Цирка на двести с лишним тысяч зрителей, мимо амфитеатра Флавиев – всего лишь на восемьдесят тысяч посетителей, мимо великолепных дворцов на Палатинском холме, мимо сотен и сотен роскошных особняков и семиэтажных инсул, храмов, арок, терм, акведуков, театров…
Все здорово устали, пока, наконец, не добрались до виа Лабикана, где велением Домициана заложили Большую императорскую школу.
– Это школа? – с сомнением сказал Эдик, задирая голову перед мощной каменной оградой, в высоту никак не меньше метров десяти-двенадцати.
– Для особо трудных подростков! – фыркнул Искандер.
– Колония строгого режима… – вставил свое мнение Сергей и получил увесистый тычок в спину.
– Заходь давай… – проворчал Цецилий Статий.
Сергей вошел в маленькую калитку, миновал караулку и оказался в обширном дворе «Лудус Магнус». Сощурившись, он огляделся. Двор замыкали двухэтажные казармы. Покатую черепичную крышу держал строй колонн из дешевого мрамора, а к первому этажу примыкал портик, в него-то и выходили двери каморок без окон – «дортуары» тутошних ученичков. На втором этаже двери камор открывались в галерею.
К новоприбывшим подошли стражники – шестеро громил самого зверского вида – и сняли с гладиаторов цепи – тут не убежишь! Зона!
Двор был почти пуст, только на той его половине, что изображала арену, окруженную колоннадой, тренировалась группа «школьников», отрабатывая удары мечом на столбах.
– Первая позиция! – орал учитель фехтования. – Вторая позиция! Третья позиция! Раз! Еще! Четвертая позиция!
– За мной, – буркнул круглоголовый.
Он поднялся по узкой наружной лестнице на второй этаж и провел всю четверку в парадную комнату, расписанную изображениями гладиаторского оружия и выходящую во двор.
– Ждите здесь, – предупредил качок. Посопев, он скрылся за дверями.
Гефестай, пользуясь случаем, расселся на скамье у стены и вытянул натруженные ноги. Искандер походил-походил и устроился рядом.
– Сидай, Серега, – похлопал он по скамье.
Лобанов мотнул головой: не сидится… Помаявшись, он подошел к перилам. Отсюда весь двор был как на ладони. Занятия шли полным ходом, и «школьников» явно прибавилось – человек пятьдесят или больше махали деревянными мечами, выполняя команды.
– В третью позицию!
– Выше щит! Бей мечом!
– Смотри мне в глаза! В глаза!
– Побыстрее давай! Что ты как мертвый?!
– Шаг вперед! Вторая позиция!
– Быстро!
– Коли в голову! Р-раз!
– Отводи удар!
– Полкруга мечом направо!
– Прыжок назад!
– Вперед!
– В первую позицию!
– Бей!
И точно, казармы… Учебка.
Кто-то задышал Лобанову в спину. Сергей напрягся, но голос Цецилия произнес добродушно:
– Созерцаешь виды?
– Какие мы слова знаем… – пробормотал Сергей и спросил: – Скажи мне, Цецилий Статий, а ты-то в каких тут чинах?
– В школе? – уточнил Цецилий.
Лобанов кивнул.
– Гладиаторы мы, – простодушно ответил Цецилий, – и я, и Азиний Поллион, и Виндекс, и Феликс, и Публиций…
– Как? – не поверил Лобанов. – И вас спокойно отпускают отсюда?!
– А почему нет? – удивился Цецилий, потом до него дошло. – А-а… Вот ты о чем… Мы ж вольные, варвар! Мы – римские граждане!
– И вы, свободные граждане, пошли в гладиаторы?! – изумился Лобанов. – Зачем?! Чтобы сдохнуть на арене, увеселяя чернь?! Не понимаю! Гладиаторов же за людей не считают!
– Ветерок![79] – отмахнулся Цецилий. – Сдохнуть… Можно и сдохнуть, если не повезет. Так это смотря какой жребий выпадет! Ты лучше глянь во-он на того старикана! Вон, что гоняет молодь у двойного столба! Видишь?
Лобанов кивнул, подтверждая, что усмотрел плешивого, но крепкого мужика в возрасте.
– Это Гоар, он из сарматов. Гоар сын Багатара из рода Сахири. Я еще не родился, когда Гоар впервые вышел на арену. И живой же! Пятьдесят семь боев выдержал, завел четырех сыновей, а сейчас сговаривается с одной вдовою… А вон, туда глянь! Там фракиец Целад. Знаешь, как его называют? «Suspirium puellarum… puellarum decus»! А напротив – Кресцент, «puparru domnus; puparum nocturnarum… medicus»![80] Так-то! О нас мечтают девицы и женщины всех сословий, и мы исполняем их желания! Понял, варвар?
– Кстати, меня зовут Сергий.
– Буду знать!
Заскрипела дверь, впуская Севия Никанора Пота. Севий вошел и поклонился входящему следом высокому, дородному мужчине с брыластым лицом, закутанному в тогу с узкой алой каймой, отличительным знаком всадника-эквита.
– Это кто? – спросил Лобанов Цецилия.
– Субпрокуратор школы, – тихо ответил Статий. – Фанний Валерий Мессала! Кланяйся!
Сергей сдержанно поклонился.
– Мое последнее приобретение, – доложил препозит Севий, – отличные экземпляры!
Субпрокуратор слушал «крысоида» невнимательно. Взгляд его маленьких блестящих глаз, расположенных близко к мясистому крючковатому носу, вперился в Эдика, перешел с него на Гефестая, на Искандера и остановился на Сергее.
– Сможешь меня убить? – неожиданно спросил Фанний Мессала. – Прямо сейчас?
– Легко, – ответил Лобанов. – Приступать?
– Попридержи язык… – проворчал субпрокуратор. – Чем владеешь?
– Руками, ногами, головой, – стал перечислять Лобанов. – Еще мечом, кнутом, ножом и арбалетом, копьем похуже, луком – так себе…
Фанний Мессала кивнул, не дослушивая, и бросил Севию:
– Запиши всех, рассели… Проследишь, чтобы диспенсатор[81] вписал их во все ведомости. Одеяла выдашь, миски, чашки… Этого, – он ткнул пальцем в Сергея, – определишь в отряд секуторов. Пусть с ним Кресцент позанимается… Этих, – субпрокуратор кивнул на Искандера с Гефестаем, – к фракийцам! А его, – двойной подбородок указал на Эдика, – в ретиарии! Я смотрю, проворен он…
Эдик скромно потупился.
– Все сделаем в лучшем виде! – прогнулся Севий.
Субпрокуратор кивнул и неспешно удалился.
– Так… – нервно потер ладони Севий. – Начнем с тебя, – он ткнул пальцем в грудь Сергею. Тот стерпел. – Звать как?
– Сергий Роксолан.
– Се-ерги-ий… – старательно вывел препозит на пергамене. – Роксо… Роксалан или роксолан? Как правильно?
– Через «о».
– Ага… А ты у нас кто? – дошла очередь до Искандера.
– Александрос Тиндарид. Звать Искандером.
– Эллин, значит? Так и запишем – Грэкус…
– Я – Искандер! – возмутился сын Тиндара.
– Ладно, ладно, Орк с тобой… И-искан-дер… А тебя как?
– Гефестай сын Ярная сына Кадфиза из Пурушапуры!
Севий попытался произнести, но язык его не послушался.
– А по-другому никак?
Гефестай задумался и сказал с хулиганской улыбкой:
– Портос!
– Подходяще!
Эдик не стал дожидаться вопроса, назвался сам:
– Эдик! В смысле – Эдуардус. Сарматы мы.
– Эдуа-арду-ус… Пойдемте, покажу ваши опочивальни!
«Опочивален» было две, каждая площадью с совмещенный санузел. Простые кирпичные полы, грубо оштукатуренные стены, пара лежаков с натянутой ременной сеткой. Одну каморку заняли Сергий с Эдуардусом, другую, рядом, Искандер и Портос.
– Утром перекусите – и на занятия! – распорядился Севий.
– Вот тебе и весь сказ… – вздохнул Эдик.
3
Рим, взвоз Победы, дом Гая Авидия Нигрина
Кливус Викториа, или, по-русски, взвоз Победы тянул в гору не круче московской Тверской, зато был широк по римским понятиям – метров до восьми поперек, и гладок. Простираясь от Велабра, взвоз огибал Палатинский холм и поднимался на него с севера. Здесь-то, напротив скромного храма Изиды, и раскинулись владения Гая Нигрина, сенатора и консуляра.
Его огромный домина в два этажа не был виден с улицы – высокий каменный забор ограждал немаленький участок, а кованые ворота открывали лишь самое начало извилистого подъезда, зигзагом проложенного сквозь чащу запущенного парка. Ни голоса, ни звука не доносилось из-за ограды, а если кто любопытный чересчур близко подходил к воротам, из-за старых, раскидистых платанов тут же показывался раб-привратник, германец по кличке Киклоп, – высоченный человечище, одноглазый, с перебитым, вечно сипящим носом и весьма дурным характером.
