Ротмистр Гордеев 2 (СИ) - Дашко Дмитрий

Романов козыряет и бежит по окопу выполнять полученное приказание.

Ко мне подтягиваются вооружившиеся трофейными «арисаками» бузулукцы.

Поднимаю с тела Аннибала слегка подгоревший «мадсен». Закоптился, но вполне в рабочем состоянии. Хлопаю по плечу одного из бузулукцев.

— Фамилия?

— Рядовой Богатырёв, вашбродь.

Н-да, Богатырёв, а статей вовсе не богатырских.

— Найди моего ординарца Кузьму Скоробута. Он — домовой. Его с подопечным журналистом — сюда. И кого-нибудь из моих вольноопределяющихся. Понял?

— Так точно, вашбродь.

— Тогда шевели помидорами.

— Чего?

— Бегом!

Бежит, едва не путаясь в полах шинели.

Смотрю в бинокль на линию японских окопов. Там идёт активное шевеление. Точно готовятся к контратаке. Интересно, сколько у нас времени до её начала?

Богатырёв возвращается с моим домовым, Гиляровским и вольноопределяющимся Хрипуновым. Золотой медалист Александровского лицея, между прочим. Сирота. Отец умер, когда Алексею было девять лет. Мать, оставшись вдовой, умудрилась вытянуть четверых детей и всех определить в Лицей.

— Алексей Степаныч, как можно быстрее доберись до эскадрона. Пусть Цирус первым делом пошлёт вестовых — одного в штаб, двух к Коломнину и Шамхалову с докладом обстановки — позиции бузулукцев мы отбили, японцы готовят контратаку. Необходимо подкрепление. Сам Цирус должен немедленно выдвинуться с оставшейся часть эскадрона сюда. И боеприпасы по максимуму пусть захватит.

— Уже бегу, господин штабс-ротмистр.

— Как дела, Владимир Алексеевич? — поворачиваюсь к журналисту. — Целы?

— Цел, Николай Михалыч.

— А это что? — показываю на разорванный пулей рукав его бекеши.

— Вскользь прошла.

Тайком показываю Кузьме кулак. Домой смущённо тупит глаза.

Гиляровский протягивает мне мой наган.

— Спасибо, что одолжили. Очень выручил.

— Подержите пока у себя. Японцы готовятся к контратаке. Наган вам ещё пригодится.

— Ничего, найдётся, чем встретить, — Гиляровский показывает затрофеенный им японский револьвер «тип 26» переломного типа и винтовку.

— Глядите, Владимир Алексеевич, японский револьвер с норовом. Барабан фиксируется только при взведённом курке. В остальное время свободно вращается на оси. Могут быть часты осечки, — предупреждаю я.

— Ничего, разберёмся.

— Господин штабс-ротмистр!.. — Подходит Власьев. — Ваши ракеты — это нечто! Даже я чуть не обделался от их рёва.

— Прибыли?

Мичман кивает.

— Мины все отстреляли? — знаю что все, но на всякий случай.

— Все. Ракет на один залп.

— Подстрахуйте Трубецкого. У вас боевого опыта больше.

— Добро. Только не в ущерб его самолюбию…

— Само собой. В порядке советов более опытного боевого товарища.

Власьев уходит к нашему мобильно-огневому взводу.

Из японских окопов выплёскиваются на поле боя цепи стрелков с винтовками наперевес. С их стороны бьют пулемёты, поддерживая атакующую пехоту.

Где Цирус с подкреплением?

— Подпускать поближе. Огонь по моей команде!

«Банзай» наступающих тонет в ужасающем рёве последнего нашего ракетного залпа. Первые шеренги японцев, как корова языком слизнула. Но задних это остановило разве что на минуту. Крики офицеров, свистки японских унтеров, и шеренги врага снова устремляются на наши окопы.

— Залпом! Пли!

Свинцовый рой находит своих жертв среди наступающих. В шеренгах бегущих на нас японцев появляются прорехи.

— Залпом! Пли!

Ствол «мадсена» раскаляется. Последний снаряженный магазин на сорок патронов идёт в дело.

Палим вразнобой — уже не до залпов.

Свинцовый ливень хлещет по нашим окопам. Еле успеваю пригнуться за бруствер. Пара бузулукцев по соседству оказываются не столь расторопны. Их тела с пробитыми головами сползают на дно окопа.

Осторожно выглядываю. На нас по полю мчатся в японских порядках конные таратайки с гочкисами. Всего пара штук, но… быстро учатся японцы. Ухватили идею тачанок.

Мой ручник выдаёт последнюю короткую очередь. От борта одной из японских тачанок летят щепки. Возница взмахивает руками и валится под колёса, сражённый пулей. Вторую тачанку заваливаю с третьей попытки миной из власьевского миномётного ружья. Но японцы уже в двух шагах. Спрыгивают в окопы.

Пошла рукопашная махаловка.

Краем глаза вижу, как дядя Гиляй, расстреляв все патроны и не успевая перезарядиться, перехватывает винтовку за ствол и орудует ею, словно дубиной, расшибая головы окружающих его японских стрелков.

Скоробут вьётся рядом, прикрывая короля журналистов с трофейным револьвером в одной руке и штыком в другой.

Глазеть по сторонам некогда — на меня с бруствера прыгает низкорослый раскосый противник со штыком наперевес. Отмахиваюсь стволом миномётного ружья. Металл скрежещет по металлу. Пытаюсь двинуть противника прикладом в зубы, но тот ловок и увертлив. Его штыковой выпад проходит буквально в паре сантиметров от моего бока — еле успеваю отскочить в сторону.

Мы с противником замираем напротив друг друга, тяжело дыша. Его штык направлен мне прямо в лицо. Он делает выпад. Успеваю отскочить назад, спотыкаюсь о тело мёртвого бузулукца и падаю навзничь. Штык врага летит мне в грудь. Успеваю прикрыться стволом своего миномётного ружья. Японец падает рядом со мной с размозжённой головой.

Не понял… Кто ж его так⁈

Гиляровский протягивает мне руку, держа в другой свою трофейную винтовку с окровавленным прикладом.

— Чего разлёгся, штабс-ротмистр, подъём!

Хватаю журналиста за руку и рывком возвращаю себя в вертикальное положение.

— Я ваш должник, Владимир Алексеевич.

— Сочтёмся, Николай Михалыч.

Не успели справиться с передовыми шеренгами японцев, накатывают следующие.

В окопах настоящая мясорубка. Рубимся шашками, кинжалами, топорами и сапёрными лопатками. Редкие выстрелы из дробовиков.

Трубецкой пытается нас поддержать пулемётным огнём. С тачанок бьют пулемётами поверх окопных брустверов команды Будённого и Жалдырина. Пули косят бегущих на нас по полю японских пехотинцев. Но врагов слишком много.

Лихо Одноглазое выскакивает на бруствер, ворочая тяжеленым «гочкисом», как ручным пулемётом, бьёт короткими злыми очередями по врагу. Бьёт метко. Противник, хоть и пытается достать белорусскую нечисть своим огнём, но на то Горощеня и Лихо, чтобы забирать чужую удачу себе. Сейчас это работает на нас.

За нашими спинами громкое «Ура!»

Подмога во главе с Цирусом сверху наваливается на японцев в наших окопах. Выстрелы, мат-перемат, взрывы гранат. Пулемёты, получившие новый боезапас, весело плюются свинцом. Вторая атака отбита. Если бы не Фёдор Фёдорыч… Успели вовремя, иначе нас бы тут всех положили.

Спешно рассредоточиваю пополнение по позициям. Цирус выгреб всё — даже кашевары здесь с винтовками наперевес.

Выслушиваю доклад о потерях. Лучше всего у Трубецкого — не потеряли ни одного человека, оно и понятно — прямого соприкосновения с противником у них не было. Хуже всего с бузулукцами — из их дюжины уцелели только двое. Эскадрон потерял пятнадцать человек. Из них десяток — из нового пополнения.

Ответственность — на мне. Оплакивать будем потом, а на будущее делаю вывод: боевую подготовку необходимо усилить.

Вой снарядов. Грохот разрывов. Первый залп японцев изрыл воронками поле перед нашими окопами.

— Ложись!

Второй залп прилетел точнее. Пара снарядов приземлились в наши окопы. Есть и «двухсотые» и несколько «трёхсотых». Да, не зря артиллерию называют богом войны. Если продолжат окучивать нас в том же духе — скоро перемешают всех с землёй.

К счастью артподготовка надолго не затянулась. Ещё пара залпов, один из которых ушёл в перелёт, и новые японские цепи пошли в атаку.

Встречаем пулемётным и залповым ружейным огнём. Нам везёт: японцы идут в наступление цепями, как принято здесь в соответствии с последними веяниями военной науки. Что ж — прекрасная цель для наших пулемётов.

Расстреливаю остаток боезапаса из миномётного ружья. Берусь за трофейную «арисаку». Несмотря на серьёзный урон от нашего огня, японские цепи всё ближе.