Ростов-папа. Часть 2 (СИ) - Дашко Дмитрий

— В два раза дешевле хочу…

Начался торг в лучших традициях восточного базара. Мне удалось уломать несознательного гражданина, и он серьёзно подвинулся в цене. Правда, судя по лукавому взгляду, которым меня наградили — в любом случае я был в минусе.

— Поехали.

Мы погрузились в экипаж. Пролётка тронулась с места и набирая скорость, покатила по разбитой дороге.

— А почему у вас вокзал так далеко от города? — спросил я.

— Знамо почему: когда чугунку строили, инженеры взятку запросили — пятьдесят тыщ золотом, а местный градоначальник согласился только на сорок.

— Десятку, значит, не доплатил…

— Ага. Только потом подсчитали — прослезились. Дорогу сюда прокладывать ещё дороже обошлось. — снабдил меня ценной информацией извозчик. — А вам на Лермонтовском куда нужно?

— Дом десять.

— В милицию что ли?

— В неё родимую, — не стал отрицать я.

— На допрос чтоль вызвали или видел чего? — продолжил выпытывать дотошный извозчик.

— И то и то. Я в деревне живу, у нас на праздники мужика одного зарезали: вашего городского. В общем, еду давать показания.

— Это ты его порезал? — обернулся и окинул меня испуганным взглядом «водила».

Наверное, он уже приготовился получить от меня нож в спину.

— Бог с тобой! Окстись! Нет, конечно.

— А… — успокоено протянул он. — А то я даже не знал, чего и подумать. Мне всякие попадались. Помню в прошлом году чуть черепушку мне не проломили, когда цыгане лошадку мою хотели украсть. Насилу отбился. С тех пор вот дрючок с собой вожу.

Извозчик показал увесистую дубинку.

Так, за разговорами, мы незаметно подкатили к одноэтажному каменному строению с зарешечённым окнами полуподвала.

— Вам сюда, — показал извозчик.

Я расплатился и пошагал к крыльцу.

Внутри было темно и накурено. Вдоль обшарпанной стены тянулась длинная скамеечка, на которой сидели, дожидаясь своей очереди, люди. Они переговаривались друг с другом, иногда, кроме русского языка, проскальзывала и украинская речь.

Дежурный — смуглый красавец с длинным казацким чубом вопросительно вскинул голову.

— Здравствуйте! Мне бы к начальнику уголовного розыска товарищу Овчинникову… — Я показал удостоверение.

— По коридору и направо. На очередь не глядите.

— Спасибо!

Я зашагал по узкому коридору, увидел табличку на дверях начальника подотдела угро и, постучав, зашёл внутрь.

Сидевший за столом грузный широкоплечий мужчина — скорее всего сам Овчинников — как раз опрашивал плачущую женщину, почти каждое слово которой сопровождалось всхлипами и рыданием.

— Я на Александровской живу… Муж на фабрике работает, а я хозяйство веду. Слышу — в двери стучат. Думаю — муж с работы пораньше вернулся. Открываю дверь, а там молодой хлопец, лет семнадцать-восемнадцать наверное. Чистенький такой, опрятный. И главное — лицо порядочное…

Она вытерла глаза большим платком и продолжила.

— Спрашивает — «Вам масло сливочное надо? Недорого отдам». Показывает здоровенный такой кусок: как и приволок — не знаю. Я гляжу: масло хорошее, жирное, свежее… А главное — стоит недорого. Взвесили — один пуд четыре фунта. Я, значит, деньги ему платю, масло забираю…

Её тело снова содрогнулось. Овчинников с тоской взглянул на неё.

— То есть вы купили пуд с лишкой масла… Ну и что?

— Купила, товарищ начальник, дура такая! Чтобы масло не стаяло, решила положить на ледник. Стала резать на куски — а там, внутрях, каменюка лежит здоровенная, на тридцать фунтов потянула. Оказывается этот ирод булыжник мне подсунул, только маслом сверху обмазал, чтоб я сразу не догадалась.

— Хорошо, гражданка Еремеева, понял я вашу беду. Постараемся помочь и найти этого субчика.

Он постучал кулаком по стене.

— Мамед! Зайди ко мне.

Я невольно усмехнулся такому способу связи.

Пока Мамед — очевидно один из здешних «оперов» не пришёл, я воспользовался паузой и показал удостоверение.

— Товарищ Овчинников, здравствуйте! Я — Быстров, из ДонОблУгро. Вам должны были отправить телеграмму…

— Всё верно, Быстров! А что — разве тебя на вокзале не встретили? — удивился Овчинников.

— Как видите. Ничего страшного, сам дошёл.

Вошёл Мамед — невысокий, тёмный, с густой вьющейся шевелюрой и не менее густыми усами.

— Вызывали?

— Вызывал. Видишь гражданку, — Овчинников показал на Еремееву. — Допроси её как положено и всё показания запиши. Похоже у нас опять масляные жулики завелись.

— Сделаем! — Мамед посмотрел на женщину. — Пойдёмте со мной, пожалуйста.

Они вышли из кабинета, а я, спросив разрешения, сел на освободившийся стул.

— Вот такие у нас дела, Быстров, — заговорил Овчинников. — Эта гражданочка далеко не первая, кого так облапошили. Причём по всем приметам орудует парочка: молодой парень и мужик постарше. Мы их про себя отцом и сыном кличем — уж больно приметы схожи. То камень маслом обмажут и продадут, то в бетон…

Он так и произнёс это слово — «бетон», но я догадался, что под ним понимаются жестяные бидоны.

— … воды нальют. Масло же лёгкое, поверху плавает. Сразу не разберёшь…

Тут Овчинников опомнился.

— Извини, что своими делами гружу… Так говоришь — не встретили тебя.

— Бог с ним! — отмахнулся я. — Не встретили — так не встретили. Я не в обиде.

— Так-то оно так… Просто я за тобой Веню Дохина посылал, а он такой, в лепёшку разобьётся, но поручение выполнит.

Овчинников снова постучал в стену.

— Мамед!

— Секунду! — донеслось с той стороны.

В дверях снова нарисовался усач.

— Ты Веню Дохина когда видел?

— Часа два назад. Он собирался какого-то товарища из Ростова встречать, а по пути хотел домой к себе заскочить. А что?

— Тогда знакомься, это и есть товарищ из Ростова — Быстров…

— Георгий. Можно Жора, — сказал я.

— Ну, а это наш самый ценный сотрудник угро — Мамед Челик. Хоть папа у Мамеда и был турецко-подданный, но сам Мамед — наш человек до мозга костей!

Мы с Мамедом пожали руки.

— Георгий, если не затруднит — сгоняй с Мамедом к Дохину на квартиру. Что-то мне тревожно, — попросил Овчинников.

Глава 24

Мы вышли на улицу. Воздух постепенно наполнялся весенним теплом. Ничего не напоминало о том, что когда-то здесь лежал снег, разве что вездесущие лужи и грязь. Они были везде, поэтому постоянно приходилось перепрыгивать их и скакать как сайгаки. Естественно, на пользу гардеробу это не шло.

— Далеко идти? — спросил я, в очередной раз отряхивая обделанную грязью штанину.

— А что — спешишь куда-то? — усмехнулся Мамед.

— Я так-то сюда не в отпуск приехал, а по делам.

— Насчёт Федорчука что ли?

— А ты его знаешь?

— Нет, этим вопросом Веня занимался. Так что не переживай, коллега, впустую время не потратишь. Сейчас придём к Вениамину на хату, узнаем, что с ним приключилось, ну и заодно про этого Федорчука всё, что тебе надо, выяснишь.

Несмотря на свою экзотическую внешность и турецкое происхождение, по-русски он говорил чисто и даже без малороссийского акцента.

Хотя, украинский мой спутник знал — это выяснилось, когда Мамед случайно столкнулся с каким-то знакомым и перекинулся с ним парой фраз, причём это действительно была «мова», а не распространённый тут суржик, отголоски которого мне довелось слышать и в Ростове.

— Слушай, а турецким ты тоже владеешь? — спросил у Мамеда я.

— И турецким, и греческим, — с гордостью сообщил он. — Ещё английского чуток, но так… «здрасьте — до свидания, принеси — подай». Когда в порту грузчиком работал — научился. Ты б знал, сколько я на своём горбе всяких мешков перетаскал! Чуть не надорвался! Одна польза — языки учил.

— Да ты прям полиглот! — восхитился я.

— Какой есть! Абы кого к нам не берут, — засмеялся он.

Я кивнул. В милицию принимали грамотных, умеющих устно и письменно пересказывать как содержание книг, так и события. Милиционеры были обязаны знать арабские и римские цифры, и владеть основными правилами арифметики: сложение, вычитание, умножение и деление. К этому добавлялось знакомство с географической картой, понятие о странах света и частях света, знание устава гарнизонной службы, умение ездить верхом. Ну, и конечно, владение стрелковым оружием, включая его разборку и сборку — без этого просто никак.