Грегори Киз - Пушка Ньютона
– А сам англичанин сознался в покушении? Торси криво усмехнулся.
– Возможно, когда предстал перед Господом Богом. Туда его отправил второй гвардеец, пустив в ход шпагу. Но прежде осмотрел его карманы, и вот что он там нашел. – С этими словами Торси протянул Адриане пули. – Это ни о чем вам не говорит?
– Это может быть катализатор, – подумав, ответила Адриана. – С его помощью легче всего заставить фонарь воспламенить воздух. Но если стрелок сумел попасть в фонарь, не проще ли было выстрелить в самого короля?
– Ответ на ваш вопрос необычайно прост, – Торси понизил голос, – король заговорен от обычных пуль.
– Что вы говорите?
– Да, король неуязвим для пуль, – спокойно ответил Торси.
– Ах вот как! – Адриана нахмурилась, не понимая, как такое может быть. Но от Торси она совершенно не надеялась получить каких-либо объяснений этой загадке, даже если он и знал ответ. – Ну, в таком случае это действительно заговор англичан, – сказала она.
– Я не сомневаюсь в том, что англичане приложили к этому руку, – согласился Торси. – Они знают, что новый король запросит у них мира, и тогда мы потеряем все, чего добились за последние десятки лет. Но, мадемуазель, я чувствую, что жало этого заговора здесь, в Версале. И жало не такое уж маленькое, чтобы уместиться в одном убитом англичанине.
Карету вновь сильно подбросило на ухабе, и в третий раз Адриана заметила, как Николас быстро отвел взгляд в сторону, но задумчивое, даже загадочное выражение осталось блуждать на его лице.
– Потрудитесь объяснить, Николас, что происходит? – разозлилась Адриана. – Зачем вы украдкой за мной следите?
– Прошу прощения, сударыня, – смущенно пробормотал Николас.
– Отвечайте, не тяните, у меня сейчас терпение лопнет, – засверкала глазами Адриана. – Я же вижу, вы что-то хотите спросить у меня, но сдерживаетесь или не решаетесь. Так вот, вопросы, которые замалчиваются, скрывают правду и, значит, таят в себе искусно завуалированную угрозу! – Она замолчала. Вдруг ее осенило, что говорить в такой манере с одним из доверенных людей Торси по крайней мере неразумно.
– Сударыня, еще раз прошу вас принять мои извинения, – смиренно произнес Николас. – Ваши слова – истинная правда. А вопрос о правде и честности меня как раз сейчас и мучает, – сказал Николас так тихо, что она едва расслышала его сквозь стук копыт и грохот колес.
Он опустил глаза, что-то разглядывая у себя под ногами. Помолчал, затем кашлянул и сказал:
– Почему, сударыня, вы прячете от всех свой дар, свои знания? Вот все, что я хотел у вас спросить.
– Торси дал вам какие-то указания на мой счет?
– Всего несколько слов. У меня очень скромные обязанности, мадемуазель, я должен просто оберегать вас. И хотя я не обладаю познаниями в математике или иных науках, я не настолько глуп, чтобы не понимать, сколь велики ваши способности. Но при всем при этом вы зачем-то скрываете их, хотя всем известно, что вы образованная женщина, вы учились в Сен-Сире. Всем известно, что женщины, которые там обучались, пользуются особым почетом в обществе.
– О да, особенно если они усвоили практические науки: как вести любезный разговор, как быть веселыми и услужливыми, если они заучили наизусть некоторые места из Нового, но ни в коем случае не из Ветхого Завета и при этом ничего бы не понимали в теологии. Какую же пользу в таком образовании видит гвардеец, родившийся далеко от Парижа?
Николас нахмурился:
– Я думал, девушек там обучают чтению и математике, и…
– Чтению? Да, но только при этом заставляют любить определенные книги. Математике? Да, но только самым ее азам, не приведи господь, если тебя застанут за какими-нибудь сложными расчетами, и, конечно же, никакой геометрии. Нас учили главному предмету – бояться науки, как грехопадения.
– Но ведь вам все же удалось овладеть серьезными знаниями.
– Это действительно так, – призналась Адриана, досадуя на дрожь в голосе, – но только благодаря королю и мадам де Ментенон. Они отправили меня в школу, где я научилась всему тому, о чем женщина может лишь мечтать. И как же я распорядилась этими знаниями?! Я всё и всех предала, Николас. Мадам де Ментенон перевернулась бы в гробу, узнай она то, что известно Торси.
– А что король?
Адриана покачала головой:
– Король считает меня чистой и безгрешной. Если бы он узнал, что я предала Ментенон и Сен-Сир, то пришел бы в ярость.
– Странно, вопреки той печальной истории, что вы мне сейчас поведали, вы всегда улыбаетесь.
– Я улыбаюсь? – Адриана искренне удивилась.
– Да, даже когда разговариваете с маркизом де Торси. Вы разве не знали об этом?
Адриана растерянно хлопала ресницами, тупо осознавая, что она улыбается даже сейчас.
– Нет, я не замечала, – призналась она.
– Это меня печалит, – сказал Николас.
– Почему?
– Если бы вы улыбались и осознавали это, то этозначило бы, что у вас хорошее настроение, а так…
– Молодая женщина всегда в хорошем настроении, – рассмеялась Адриана. – Серьезная, послушная и в хорошем настроении.
– Вы смеетесь надо мной, – обиделся Николас. Адриана долго и молча смотрела на молодого гвардейца.
– Знаете ли вы, – произнесла она наконец, – что в Сен-Сире строго следили за тем, чтобы нигде не было темных углов? Никаких укромных мест, где девочки могли бы пошептаться! Тайны и секреты в Сен-Сире запрещались. Когда вы были мальчиком, Николас, у вас были секреты?
– Конечно же были.
– Я думаю, что человек становится тебе другом тогда, когда ты открываешь ему свой секрет.
– Сколько лет вы провели в Сен-Сире? – спросил Николас.
– Четырнадцать.
– И все эти четырнадцать лет у вас не было друга?
Адриана тяжело вздохнула:
– Не было. Можно сказать, что появился, но очень поздно, в самом конце моего пребывания там.
Николас понимающе кивнул:
– Простите, мадемуазель, мой вопрос заставил вас вспомнить о печальном.
– Как вы верно заметили, у меня был повод печалиться задолго до вашего вопроса, – сказала Адриана. – Но послушайте, Николас, я вам свой секрет открыла, а вы мне свой – нет.
– Но ведь, по-вашему, если мы обменяемся секретами, то непременно станем друзьями.
– Посмотрим.
Он улыбнулся:
– Ну, тогда я должен немного подумать. Я не хочу, чтобы наша дружба родилась из какого-нибудь пустякового секрета. Это должен быть красивый секрет.
Николас задумался и рассеянно посмотрел на нее. Глаза его неожиданно преисполнились значения, как древние иероглифы. В груди у Адрианы потеплело от этого из глубины идущего света. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, и в этот момент в карету ударила молния.
Окна кареты разлетелись вдребезги. Адриана почувствовала, как осколок стекла оцарапал ей щеку. Карета так накренилась вперед, что чуть не перевернулась, но устояла и, подпрыгивая и дрожа, дернулась назад, останавливаясь. Оглушенная Адриана оказалась прижатой Николасом к стенке кареты. Он тряс ее за плечи, его губы почти касались лица девушки, и, хотя она слышала то, что он говорит, не понимала смысла слов. Адриана кивала головой, надеясь, что он догадается, что она не ранена. По крайней мере она думала, что не ранена.
Карета завалилась на бок, будто у нее с одной стороны сняли колеса. Николас потянулся к дверце и рывком открыл ее, выставив вперед пистолет и шпагу. До Адрианы донеслись звуки какой-то непонятной возни. Затем раздался выстрел, за ним последовал слабый короткий крик, еще одна вспышка молнии…
И наступила тишина.
16. Колыбельная
Бен закрутил последний болтик и отступил назад, любуясь своей работой. Напевая и покачивая в такт головой, он вытер засаленные руки о короткие штаны – и без того уже все в пятнах чернил и грязи.
– Я не знаю, будешь ли ты работать, – обратился он к своему творению, – но то, как ты выглядишь, мне нравится.
Со двора зашел Джеймс, переступив порог печатни и отряхивая пальто, он спросил:
– С кем это ты там разговариваешь? С Богом, что ли? Скажи ему, что я был бы вполне счастлив, если б он не лил мне дождь на голову. – Радуясь свой шутке, Джеймс засиял, как выглянувшее из-за туч солнце. Он снял шляпу и стряхнул с нее капли дождя.
– На сегодня я уже закончил свою беседу с Богом, – ответил Бен. – Но в следующий раз, когда буду говорить с ним, я передам твои слова. Ну, как там курантийцы?
– Ты имеешь в виду «наших» курантийцев? Знай, мы и тебя включили в их ряды.
Бен отвернулся к печатному станку, будто что-то там проверяя. На самом деле он хотел скрыть появившуюся на лице дурацкую улыбку.
– Ну и что они решили? – спросил он.
– Мы решили, что лучше нам всем провалиться на месте, нежели позволить министрам указывать, что печатать, а что нет, – ответил Джеймс.
– Отлично сказано, – заметил Бен. – И если я курантиец, то я с вами заодно.
– Это здорово, потому что, если меня арестуют, ты будешь продолжать печатать.
