Илья Кирюхин - Искушение. Книга 2. Старые письма
В этой комнате все напоминало о его любимой хозяйке. Воздух в комнате был пропитан запахом ее духов. Вокруг лежали ее вещи, в которых можно было соорудить сносное гнездо на первое время. Выбор хомяка пал на гору черного шелка, вышитого золотыми драконами. Это был старый бабушкин халат, который Алиса собиралась превратить во «что-то». Во что, она еще не решила, но распороть халат успела. Попискивая от счастья, что, наконец, он обрел уютное жилище, что клювастые и зубастые враги в страхе разбежались по квартире, маленький герой, свернувшись калачиком, решил поспать.
Не тут-то было. Нечто странное, необъяснимое не давало малышу окунуться в сладостные сновиденья. Он ворочался, попискивал, дергал лапками, пытаясь отогнать эту странность. Ничего не помогало. Наконец, он не выдержал, выбрался из обрезков халата и принюхался в поисках источника своего беспокойства. Источник явно находился в старой коробке, которая стояла на краю кровати. Крышка была откинута, и это обстоятельство подтолкнуло смельчака на необдуманный поступок — Тоторо по свисающей с кровати тряпке забрался на кровать, и, увлекаемый необъяснимой силой, проник в коробку. Там, среди непонятных и ненужных вещей он ощутил СЧАСТЬЕ!!!
Коробка стояла на краю кровати. Хомячок, лишенный регулярных физических нагрузок, страдал лишним весом, центр тяжести сместился и Тоторо в коробке рухнул на пол.
Ощущение близкого счастья тут же ослабло, а коробка, которая накрыла хомячка, стала непреодолимой преградой к этому счастью…
Тоторошка завыл. Вернее, ему казалось, что он завыл. В действительности большую квартиру Ильиных огласил истерический писк на грани ультразвука.
На крик самого маленького обитателя дома тут же сбежалась вся компания.
Крик о помощи был настолько пронзительный и искренний, что Жук рванул, сметая на своем пут все преграды. Одной из них была декоративная подставка с вазой, полной не очень свежей воды с пучком завядших цветов. Подставка упала. Ваза разбилась. Вода разлилась по полу. Но все это было неважно. Малыш пищал из-под коробки.
Пес поддел мордой край коробки и выпустил хомячка на волю, но «герой», увидев перед собой «монстров», оторопело замер.
Последним в комнату приковылял попугай. Для его огромных крыльев не всегда хватало простора, и он предпочитал вышагивать по квартире. Войдя в комнату, Ираклий сразу ощутил в ней присутствие чего-то, что ласковыми волнами согрело душу птицы, наполнив ее сладким умиротворением. Пришедшие в себя после стремительной гонки Жук и Василиса тоже повернули головы с широко открытыми от счастливого изумления глазами в сторону Ираклия. Перед ними в луже затхлой воды лежало неказистое кольцо. Первым пришел в себя Жук. Пес подошел к кольцу и, не раздумывая, плюхнулся брюхом прямо в лужу, накрыв сокровище. Василиса, проурчав что-то нечленораздельное, взгромоздилась на собаку и, вроде как, собралась спать. Ираклий, не взирая на тесноту, взмахнул крыльями и, вспорхнув, опустился на Жука. Собака делала вид, что не замечает беспардонного поведения «поселенцев». Последним к ним присоединился Тоторо. Хомячку было так хорошо от близости СЧАСТЬЯ, что он пробежал по луже и попытался залезть на лапу Жука. В последний момент силы оставили «героя» и, сладко задремав, он съехал толстой попой в лужу.
Когда Ксения стала разбирать этот «акробатический этюд», Ираклий, будучи птицей, «отличающейся умом и сообразительностью»[98], ловко подцепил кольцо лапой и упорхнул в дальний угол большой комнаты.
Илья приехал поздно, но родители еще не спали. Ксения накрыла ужин на кухне. Они уже поужинали, но не расходились: это был лишний повод посидеть вместе с сыном. Узнать о его делах. Хоть как-то проявить заботу о взрослом самостоятельном мужчине, который до сих пор для них был любимым, но непослушным мальчишкой.
За столом разговор не клеился. Илья задумчиво жевал, невпопад отвечая на вопросы родителей. Кирилл уже было хотел встать из-за стола, когда сын как-то странно на него взглянул и задал вопрос, который поразил Ильиных-старших.
— Пап, а что, действительно может что-нибудь произойти? — и, помолчав, добавил, — в смысле Конца Света.
По его взгляду отец понял — вопрос не праздный, за этими словами стоит что-то очень важное для Ильи. Поэтому даже поперхнулся.
— Ты что, серьезно? Какой Конец Света! Если бы все предсказания сбывались, то сейчас на Земле была бы пустыня, похлеще Марса.
Кирилл хотел еще пройтись по СМИ, которые запугивают людей грядущей датой 21.12.2012, чтобы отвлечь от мирового кризиса и житейских проблем, но неожиданно понял, что его сильный, самостоятельный и рассудительный сын, его Илюшок, растерян и ждет от него не слов, не праздного утешения, он ждет совета. Совета, который, возможно, определит его жизнь и судьбу.
И Кирилл неожиданно понял, что не знает, что сказать. В его продолжительной и не увенчавшейся яхтами и особняками на набережной Ниццы, жизни, день предыдущий всегда рождал день последующий. Он знал, что не прыгнет «выше головы», но всегда знал, что ЗАВТРА БУДЕТ. БУДЕТ ХЛЕБ. БУДЕТ ЖИЗНЬ. Да что говорить, когда ему было столько же, сколько сыну, в его голову просто не приходили подобные вопросы.
Кирилл молчал, Ксения вся напряглась, не зная как разрядить обстановку, Илья сосредоточенно жевал, уткнувшись в тарелку.
— Дорогие товарищи, Конец Света не наступит ни в текущем 2012, ни в наступающем 2013-м. Смерть фашистским оккупантам! Нам нет преград на суше и на море! Уррра!
Голос был подозрительно похож на голос диктора Центрального телевидения Игоря Кириллова, с ярко выраженным попугаистым акцентом. Крики неслись из-под стола.
Никто не заметил, как Ираклий пришел на кухню, но все были благодарны приблудной птице за то, что она своими невразумительными криками разогнала тревожный сумрак, накрывший Ильиных.
Первой пришла в себя мама.
— Илюша, ты Ираклию семечек днем насыпал? — Ксения взяла зеленого «говоруна» на руки и благодарная птица стала нежно пощипывать Ксению.
— Упс! Ма, прости, «засранца», — умильно-виноватая физиономия сына все объяснила матери.
— Ребят, вы поняли, что это зеленое «чучело» здесь вещало? — мама встала, чтобы достать пакет с семечками для попугая. Она поставила птицу на небольшой угловой диванчик. Ираклий встряхнулся и с криком: «И-ех, ма!», — расправил крылья.
— Орел! — восхитился Ильин-старший.
— Пап! Что это у него? — Илья смотрел на лапу разгулявшейся птицы.
— Ираклий, где ты взял бабушкино кольцо? — изумлению Кирилла Ивановича не было предела. Последний раз он видел перстенек бабушки Софии еще будучи пацаном, но, увидев его, сразу вспомнил.
— Вот до чего доводит бродяжничество по квартире! — Ксения осуждающе посмотрела на мужа, — хорошо, что это бабушкин мусор, а если эти охламоны будут копаться в моих вещах.
По правде говоря, у Ксении не было «сундуков сокровищ», все «богатства» помещались в маленькой шкатулке, которая стояла на трюмо в спальне. Однако, тем ценнее они были для нее. Не хватало еще, чтобы кошки, собаки и попугаи решили поносить ее личные вещи!
Мужчины одновременно протянули руки к кольцу.
Кирилл сидел ближе к птице и прикоснулся к кольцу на несколько мгновений раньше сына.
Что переживает человек, когда становится богом? Что ощущает бог, когда узнает, что он прозябал в жалком «рубище» человеческого тела, лишенный мощи и величия? Что забывает бог, возвращаясь к человеческой юдоли?
Три мгновенья. Три вопроса, на которые мог бы ответить Кирилл Иванович Ильин, если бы его память сохранила эти мгновенья.
Нет сил дотянуться до протянутых рук сына и жены…
Эпилог. Часть 1
27 октября 2012 года. Тибетский автономный округ КНР. Открытая веранда храма на берегу озера.
На открытой веранде небольшого ветхого храма, на циновке медитировал одинокий монах. Никто не помнил, когда у голубых вод озера Манасаровар возник этот храм. В нем всегда жили несколько монахов, которые существовали за счет подношений паломников, во множестве приходивших к святому озеру.
Безоблачная синь неба потемнела и наполнилась кровавыми красками заката.
— Солнце открыло дорогу ночи. Сегодня будет полная луна, — отрывочные мысли плавно сменяли друг друга в голове монаха, не отвлекая его внимания от главного дела. Дела, которому он посвятил остаток своей жизни — охране тропы к Кайласу[99]. Он поймал себя на мысли, что долгая жизнь среди европейцев не прошла для него даром — даже мыслить он стал на их языке. Монах взглянул на сверкающий четырехгранный розовый алмаз вершины Юнгдрунг Гу Це[100] и, повинуясь бессознательному импульсу, пропел мантру[101]:
— Оммм, — звуки, приводящие сознание в состояние кристальной чистоты, подобной сверканию священной горы в лучах заходящего солнца. Звуки истинного имени божества, которому из поколения в поколение поклонялись и служили монахи этого храма.
