Merlin - Великолепная семёрка
Почетное звание меня сильно порадовало. Конечно, выдав мне такой серьезный аванс, Иван Васильевич повторил просьбу насчет сотни пушек. На этот раз я их пообещал твердо: за зиму было уже отлито полтораста стволов и каждую неделю заводик в Дубне выдавал одну готовую пушку. Заведовала пушечным хозяйством Сойка - она единственная (кроме меня конечно) умела правильно закаливать стволы после расточки. Кроме того, она еще прекрасно освоила фрезерный станок (да, я его сделал) и умела делать качественные резцы. Так что насчет пушек я особо не волновался, благо сроку мне Иван Васильевич дал на это три года.
Но больше меня звание порадовало по иной причине. Теперь я считался вполне самостоятельным уже государственным деятелем. Что способствовало решению еще одной, очень важной для меня, задачи. И я, не откладывая дела в долгий ящик, отправился ее выполнять. В Москву.
Первого апреля я пришел к царю. Сказать что Иван Васильевич очень удивился - это сильно погрешить против истины. То есть приуменьшить ее до микроскопических размеров. Да, царь мои пушки уже видел, одиннадцать штук. А вот сразу две дюжины казеннозарядных увидеть он не ожидал. Тем проще мне удалось достичь задуманного.
В мое распоряжение был передан довольно молодой дьяк, лет так двадцати пяти от роду, обладающий одним существенным достоинством: он достаточно свободно говорил на пяти европейских языках. Причем не на каком-то там польском, а на голландском, французском, испанском, немецком и шведском. Меня интересовал главным образом испанский язык.
Обеспечив парня необходимыми документами и изрядной суммой денег (из царской казны, между прочим) я отправил его в солнечную Испанию. Непростое у него получилось путешествие. Две недели он добирался до Новгорода, затем три недели - до Стокгольма. Оттуда еще две недели плыл до Амстердама. В конце мая он добрался до Виго. В порту Виго он проболтался еще три недели, потом помчался обратно. Обратный путь правда получился несколько быстрее - до Тулы он доехал всего за семь недель. И пятого августа он, довольный донельзя, вошел в мой терем в Дубне. С большой кожаной сумкой.
В сумке у него было то, на что я потратил почти пятьсот рублей. Невероятная сумма по тем временам: пуд пшеницы стоил две копейки. Сахиб Гирей со всей Руси требовал две тысячи рублей, да и то царь не соглашался, не было у него столько. Но потратил я эти деньги не зря: из сумки дьяк достал кулек с двумя стаканами семечек и два десятка картофелин.
Война - войной, а торговля - торговлей. Османские купцы привезли для меня в Брянск ни много ни мало, а двести тонн "черного камня". Образец я еще в прошлом году выпросил у одного ордынца, который часто к османам торговать ездил. Купцы были довольны невероятно - за какие-то камни они получили пятьсот серебряных талеров. Я тоже потихоньку радовался - хромовой руды в окрестностях Тулы я пока не нашел. Вот только доставка этого добра из Брянска в Тулу была непростой.
Сначала на больших лодках камни перевезли по Болве на полста верст вверх по течению. Оттуда до Жиздры посуху двадцать верст. От Жиздры по реке Жиздра - до Оки, потом — снова вверх по течению - до Упы, потом — еще полтораста верст до Дубны… Первые десять тонн пришли в июле, а закончилась перевозка лишь в конце сентября. Но сентябрь меня не только этим порадовал: ордынец, тот самый, приволок мне с далекого Кавказа, из точно указанного места, двадцать тонн другого камня. Ему этот камень копали, дробили и выбирали ручками местные кавказские крестьяне, за что получили, если ордынец не соврал, двадцать рублей. Думаю, что не соврал - в следующем году сказал что вдвое больше привезет. Я же честно ему заплатил за доставку тоже, как и османцам, пятьсот талеров. За двадцать тонн почти чистого молибденита - не жалко.
С саксонских оловянных рудников через Гамбург-Новгород начал мне поступать где-то по паре тонн в месяц и вольфрамит: германцы его из руды тщательно руками выбирали, так как он сильно мешал выплавке олова. С учетом перевозки он обходился мне всего дешевле, около пятидесяти талеров за тонну. Зато у меня наконец появилась быстрорежущая сталь. И нормальный инструмент для металлообработки. Еще из Саксонии поступала никелевая руда, тонн по пять в месяц. Ее коварные немцы продавали с радостью, потому как искренне считали ее "фальшивой" медной рудой. Поскольку ее, в отличие от того же вольфрамита, они просто копали, причем на "моем собственном" руднике, платил я за нее вместе с доставкой всего по десять талеров за тонну. Рудником заведовал специально посланный царем Иваном дьяк, и по его обещаниям уже в следующем году я смело могу рассчитывать на сотню тонн в месяц в течение всего периода навигации. Поскольку все же основным транспортом был морской и речной. Но мне пока и этого хватит.
В Брянске у меня было учреждено уже свое специальное представительство. Царь выделил "для работных нужд" мне целую сотню стрельцов "на мое кормление", из который четверть сразу же в Брянск и отправилась. Там, набрав сотню людишек и собрав из привезенных из Супрутья деталей десяток лодок-"канонерок", они, кроме приема османских купцов, занялись и отправкой "добычных экспедиций" в низовья Дона. Куда плыть и что копать - это я начальникам экспедиций растолковал очень подробно, поэтому у них всё получилось. Хромовая руда мне так быстро и Дубну и доставлена была, что маршрут уже был отработан доставкой руды марганцевой.
Так что осенью сорок девятого года царю была представлена первая пушка совершенно новой конструкции - казеннозарядная пушка с раздельным заряжением и капсюльным воспламенением. Гильзы я делал из латуни, а снаряжались они уже не дымным порохом, а кордитом! А чего бы кордит не сделать, если азотной кислоты появилось в достатке?
И не только азотной кислоты - в Щекино бурый уголь активно перегонялся на всякое. Светильный газ, в котором было много водорода, стал основным сырьем для производства аммиака, ну а дальше процесс был довольно несложным. Попутно получалось довольно много фенола, а так как дерево на уголь я теперь большей частью пережигал не в земляных ямах, а в специальных печах, то и древесного спирта, то есть формальдегида, у меня достаточно появилось.
В сентябре сорок девятого неожиданно удачно исполнились еще два моих проекта. На выклянченной у Ивана Васильевича кусочке земли в районе города Воскресенск (которого еще, понятное дело, не было) я завершил строительство рабочего поселка, названного, не мудрствуя лукаво, Воскресенском. Фосфориты оттуда обещали плодородие полей колхозных поднять на невиданную высоту, а кушать я всегда был горазд. Карьер заработал, но и это, по большому счету, фигней оказалось. Из местных земляных микробов выделенный мне в помощники молодой, но весьма толковый дворянин Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, развлекающийся с помощью сделанного мною микроскопа с микробами всякими, да и вообще не вылезающий из химлаборатории, выделил и даже освоил производство в лабораторных масштабах стрептомицина. Я вообще-то пенициллин имел в виду, но сперва вот так получилось. Тоже не плохо. Лабораторный масштаб давал таблетку в сутки, но я тут же велел целую фабрику строить - нечего народу забесплатно от инфекций вымирать!
Кстати, и аспирин я уже делать научился. Поскольку дерево на уголь всякое брали, попадалось среди дров и много ивы. Кору я велел собирать, салициловую кислоту из нее экстрагировать, а уж потом все просто. Когда же, с появлением нержавейки, я построил установку для карбоксилирования фенола, тут уж аспирина стало просто завались.
Объявив, что день "перехода" празднуется как день моего рождения (никто ведь и на самом деле не знал, когда я родился, поэтому и этот день для дня рождения не хуже других), тринадцатилетие свое я праздновал в обществе девятнадцатилетнего царя. Сам приехал ко мне в Супрутье. А чего бы и не приехать? Полсотни моих пушек как-то очень быстро и эффективно снесли во время зимней кампании дровяные стены Казани и город сдался на пять лет раньше прежнего срока, причем практически без потерь с обеих сторон. Парочка новых снарядов, снаряженных пироксилином (до тротила мое производство пока не дошло) повергла татар в уныние. Когда же они выяснили, что новые власти новых притеснений не готовят, а даже старые несколько уменьшают, то татары даже подумали что зря они раньше не сдались. Ну ладно там красивые латы из нержавеющей стали или рессорные экипажи-тачанки, это удобно, престижно, но, по большому счету, обыденно. А вот ручка-самописка из "синего камня" (чем было, тем карболит и покрасил), вручаемая царем каждому из вновь присягнувших ему татарских князей - это уже не мелочь, а символ. Даже не так, СИМВОЛ!
Поэтому когда Иван объявил, что любой военачальник вплоть до сотника, отличившийся при взятии Астрахани, получит такую ручку (только всего лишь черную), казанское войско единодушно решило эту Астрахань взять, причем с отличием. Но никто черных ручек так и не получил, за исключением двух астраханских воевод. Они быстро смекнули, что с объединенным русско-татарским войском им не совладать, а ручка в кармане всяко лучше головы в отдельном мешке. Впрочем, и им черных ручек не досталось, царь "за доблесть и ум" повелел и их синими наградить.
