Валерио Эванджелисти - Обман
Они спустились в просторный внутренний двор, который называли Большим двором. Было обеденное время, и по двору туда-сюда пробегали слуги, пританцовывая от холода. Катерина нетерпеливо огляделась:
— Его еще нет.
— Придет. — Похоже, Джулии не терпелось продолжить прерванный разговор, — Вы еще не отказались от мысли отомстить за Молинаса?
— Отказалась? Ты шутишь?
Катерина машинально провела рукой по предплечью, которое она жгла над свечой в прошлом году, в наказание за то, что не смогла впутать Нотрдама в убийство Лоренцино Медичи. Это странное движение она сделала помимо воли и тут же о нем пожалела.
— Вовсе не отказалась. Я знаю, где находится Мишель, и схвачу его при первой же возможности.
— Его жена вам пишет?
— Да, и очень регулярно. Пока он считает ее неграмотной, она может ни о чем не беспокоиться, — Лицо Катерины неожиданно озарилось, — А вот и Пьетро! Пойдем скорее!
Они прошли через двор, направляясь к башне, именуемой Белым Кардиналом. Там появился Пьетро Джелидо в своей аккуратной сутане. Руки сложены, на лице застыло выражение торжественной скорби, которое делало его просто неотразимым.
Приблизившись, Катерина в который уже раз поборола в себе желание поцеловать тонкие, бескровные губы. После беглого рукопожатия в карете она безрезультатно ждала от священника хоть какого-то стремления к близости. Но тот держался особняком и ни разу не намекнул на дорожный эпизод. Казалось, он ждет, чтобы герцогиня сама сделала первый шаг. Но она не находила в себе сил: ее пугала мысль об очередном унижении.
Брат Джелидо даже не поздоровался с дамами.
— Вы добыли информацию, о которой я просил?
Катерина вопросительно посмотрела на дочь, и та кивнула.
— Хорошо, — сказал монах, — следуйте за мной, здесь мы говорить не можем.
Он вывел дам из палаццо на широкую лестницу, ведущую на улицу. Навстречу им попадались духовные лица всяческого звания, окоченевшие от холода нищие, нотариусы с бумагами в руках. Аристократы сомнительного происхождения толпились на лестнице в надежде перехватить какого-нибудь прелата со звучным именем. Крестьяне в полотняных рубахах сгрудились вокруг такого же оборванного священника. Скорее всего, они дожидались, когда в палаццо закончится обед, чтобы вручить старательно составленное письмо с жалобой на налеты дорожных разбойников.
В этот час тепло горящих очагов и запах жареного мяса, доносившийся из дверей, привлекал множество народа к многочисленным тавернам. К одной из таких харчевен Пьетро Джелидо и повел своих спутниц. Поняв, куда они направляются, Катерина отшатнулась:
— Я надеюсь, вы не в остерию нас ведете? Дамам не пристало посещать такие заведения.
Джелидо пожал плечами.
— Какая разница? В остерии вы встретите тех же людей, что и в палаццо. Никто не обратит на нас внимания.
И в самом деле, там, куда они вошли, сутаны явно преобладали над военной формой солдат и нарядными платьями проституток. В общей сутолоке им не сразу удалось найти место. По счастью, в этот момент из-за стола поднялись двое священников и какая-то бледная и худая девица. Джелидо бросил на них недобрый взгляд и поспешил занять освободившееся место у торца огромного стола. Дамы уселись напротив.
Катерина чувствовала себя здесь довольно скверно, у нее слезились глаза от дыма. Подавив кашель, она пробормотала:
— Вот уж никогда не думала, что мне придется сидеть в таверне среди пьянчужек и проституток.
Во всеобщем гаме Джелидо услышал ее слова и нахмурился.
— Зато вы поняли, в каких условиях оказалась Римская церковь. Папство — как эта таверна: везде торгуют телами и душами.
Он обернулся направо, поглядев на мужчин на другом торце стола. Они были одеты в черное и производили впечатление людей ученых, может адвокатов или врачей, и все как один не сводили глаз с Катерины и Джулии, особенно с последней. Один из них, улыбаясь, что-то прошептал на ухо соседу, человеку лет шестидесяти, в низко надвинутом на лоб квадратном берете. Тот сложил трубочкой чувственные губы. Остальные хитро и удивленно изучали женщин исподтишка: видимо, их смутил элегантный вид обеих дам.
Джелидо был явно раздосадован, но сдержался. Он жестом подозвал служанку, совсем еще девочку, согнувшуюся под тяжестью двух кувшинов с вином.
— Когда сможешь, подойди к нам, — сказал он ей и прибавил, понизив голос: — И надеюсь, это воронье перестанет за нами шпионить.
Тут же, как по волшебству, в таверне появился чумазый мальчишка с пачкой каких-то тоненьких брошюрок в руке. Одной из них он отчаянно размахивал, выкрикивая слишком хриплым для своего возраста голосом:
— Пророчества! Пророчества на следующий, тысяча пятьсот пятьдесят первый год! С предсказаниями на каждый день, записанными мудрецом, который знает будущее!
Горожане на правом фланге стола перестали разглядывать дам и начали рыться в карманах в поисках мелочи. Довольный мальчишка сунул деньги в карман и подошел к монаху и двум дамам.
— Самый достоверный сборник! — снова закричал он. — С пророчествами всех несчастий и катастроф!
Пьетро Джелидо бросил ему монету, и его как ветром сдуло. Монах взял брошюру и положил ее на стол. Воспользовавшись тем, что соседи по столу отвлеклись, он наклонился к Джулии.
— Итак, что вы узнали от Алессандро Фарнезе? Если можете, говорите, не двигая губами.
Девушка повиновалась.
— Кардинал сказал не так уж много. Кажется, он обеспокоен той симпатией, которую новый Папа выказывает к императору Карлу Пятому. Но он также выразил надежду, что тот будет вести себя нейтрально, учитывая, что за него проголосовали прелаты, поддерживающие короля Франции.
Катерина вздрогнула. В очередной раз Джулия оказалась недопустимо умнее, чем она считала. Свежая красота дочери была просто обязана соседствовать со слабостью ума, иначе и быть не могло.
— Он так тебе и сказал? — резко спросила она.
— Да.
— Лжешь! Папский легат не мог доверить такие вещи первой же девчонке, попавшей к нему в постель.
Джулия слегка покраснела и продолжила:
— Я следовала вашим наставлениям, мама. Вы сами говорили, что мужчины, находясь с женщиной, доверяют ей такие вещи, которые никогда не доверили бы другому мужчине. Мне было достаточно шепнуть кардиналу, что он кажется грустным и озабоченным. А дальше говорил только он.
Катерина закусила губы. Между тем подошла служанка, и Пьетро Джелидо угостил ее вином, хлебом из миндальной муки и козьим мясом со специями. Потом повернулся к Джулии:
— Он что-нибудь говорил о Тоскане?
— Только мимоходом. Он сказал, что Козимо Медичи коварен. Он не любит сторонников империи, но знает, что королева поддерживает заговорщиков, которых он отправил в изгнание, таких как, к примеру, убитый в Венеции Лоренцино. Когда разразится война, Козимо почти наверняка примкнет к испанцам.
Обычно бесстрастное лицо Пьетро Джелидо выразило неподдельное удивление.
— Война? Какая война?
— Кардинал уверен в том, что король Франции Генрих Второй снова собирается вступить в войну с императором, чтобы отбить Милан и другие итальянские земли, которые потерял. Его преосвященство думает, что это вопрос месяцев.
Катерина была удивлена ничуть не меньше Пьетро Джелидо. С ее дочерью разговаривали как с опытной шпионкой. Кроме того, ее обеспокоило то, что монах буквально впился в Джулию и совсем не обращал внимания на нее. Этого она позволить не могла.
Она уже собиралась вмешаться, как услышала реплику, донесшуюся с другого конца стола:
— Я только сейчас это заметил! Этот альманах подписан моим другом! Нострадамус — несомненно, латинская транскрипция имени Мишеля де Нотрдама, с которым мы вместе учились в Монпелье!
Это произнес усатый человек в квадратном берете. Один из его сотрапезников рассмеялся.
— Я его хорошо помню! Гляди-ка, Мишель занялся пророчествами… Это он подражает тебе, Франсуа Должно быть, прочел твои «Пантагрюэлевы пророчества» тысяча пятьсот тридцать третьего года или «Великое и Благое предсказание» тысяча пятьсот сорок четвертого.
— Нет, Антуан, это написано всерьез. Тут предсказаны наводнения, войны и напасти. Впрочем, Мишель никогда не обладал большим чувством юмора.
Человек, которого назвали Антуаном, взял из рук друга альманах и внимательно прочел титульный лист.
— Гляди-ка, Франсуа, здесь написано: Мишель де Нотрдам из Салона-де-Кро. Может, он там живет. А не навестить ли его? Кто знает, помнит ли он еще Франсуа Рабле и Антуана Сапорту?
Рабле грустно покачал головой.
— Было бы здорово, но мне надо в Париж с моим кардиналом дю Беллеем, а ты должен вернуться в Монпелье читать лекции. Мы уже не так свободны, как прежде. От тех золотых времен осталась всего одна страсть. — Он покосился на Катерину и Джулию. — Да и та становится по большей части платонической. К сожалению.
