Андрей Колганов - Жернова истории. Ветер перемен
Он очевидно рад нашей встрече, лезет обниматься, хлопает меня по плечам.
— Наконец-то соизволил объявиться! — бросает он, широко улыбаясь.
— Да погоди ты со своими объятиями! Дай хотя бы раздеться! — с трудом отбиваюсь от него, стаскиваю с себя шапку, пальто, шарф, и пристраиваю все это на вешалку.
— Здравствуй, Лида! — легонько беру ее под локоть, чтобы пройти в комнаты, а она, нисколько не стесняясь Шацкина, обнимает меня за шею и утыкается носом в плечо. Впрочем, все это длится какое-то мгновение, и вот мы уже рука об руку покидаем прихожую.
— Давай, Лазарь, вводи меня в курс дела, как у нашего комсомола идут дела с подрядными бригадами? — начинаю, не тратя время на предисловия.
— Идут, идут, — кивает мне Шацкин. — Со скрипом — с большим скрипом! — но идут. Поддержка Бухарина и Дзержинского через нашу партийную печать пришлась очень кстати, стало полегче продавливать нашу инициативу через парткомы. — Лазарь сделал короткую паузу, и посмотрев на меня с хитрым прищуром, спросил:
— Я не очень ошибусь, предположив, что ты притащил с собой какие-нибудь новые идеи?
— Не ошибешься, — теперь уже моя очередь кивнуть в ответ. — Надо нашу затею из инициативы комсомола, пусть и получившей некую партийную поддержку, превращать в нечто более оформленное и прочно закрепленное.
— Ты имеешь в виду заключение договоров подряда? — сразу схватывает Шацкин.
— Да, и их тоже, — подтверждаю его догадку. — Но не только. В объединенном ЦКК-РКИ есть такое Управление по улучшению госаппарата, которому было поручено руководство всем движением по научной организации труда в стране. А сейчас, когда за дело улучшения аппарата управления взялись всерьез, заводы и фабрики сами обращаются в Рабкрин с просьбами провести у них обследование и работу по рационализации системы управления. Поэтому в НК РКИ создают акционерное общество — Государственное бюро организационного строительства «Оргстрой», деятельность которого будет строиться на началах хозрасчета и самоокупаемости. Вот мне и думается — а не провести ли наши инициативы как часть работ по рационализации управления, а?
Комсомольский вожак задумался на минуту, теребя пуговичку на нагрудном кармане гимнастерки, потом неуверенно пробормотал:
— С чего бы им нашу идею под свои дела подверстывать? Боюсь, просто так, в лоб, ничего не выйдет. Надо какие-то подходы искать…
— Лида, — поворачиваюсь к внимательно слушающей нас девушке, — а никого из твоих знакомых студентов Коммунистического университета в системе Рабкрина не осталось?
— Ну, как же не осталось? — удивляется Лида. — Я же тебе говорила: Пашка Семенов, он же пошел работать инспектором в Московское губернское отделение того самого Управления по улучшению госаппарата в наркомате Рабкрина, про которое ты только что толковал.
— А ты не сможешь выяснить — он, случаем, в «Оргстрой» не собирается перейти? — тут же взваливаю на нее общественное поручение.
— Выясню! — легкомысленно машет рукой Лагутина.
— Отлично! Вот и попробуем через Пашу Семенова проталкивать наши идеи в порядке, так сказать, официальной работы по улучшению аппарата управления. Но это еще не все, — делаю оговорочку.
— И богат же ты на идеи! — восклицает Шацкин. — Чего еще на этот раз придумал?
— Дело непростое, но перспективное. Очень скоро широко развернутся работы по стандартизации производства, — поясняю ему, — и надо подключить к этому делу инициативу рабочих. Создать рабочие бюро по стандартизации и рационализации производства. Производственные совещания влачат жалкое существование, а тут будет реальный фронт борьбы за качество продукции и совершенствование технологической дисциплины. Вот только надо крепко подумать, как все это увязать с материальным интересом рабочих, чтобы рационализация не стала всего лишь предлогом к повышению норм и урезанию расценок. Не то рабочие будут от такой рационализации шарахаться, как черт от ладана!
— Ладно, — тянет Лазарь, — попробую своих ребяток, кто экономику изучал, в это дело запрячь. Пусть покумекают… Ну, и задаешь же ты задачки, — бросает он под конец.
— Да ты не расстраивайся так, Зуря! — спешу «успокоить» его. — Если это дело у нас пойдет, я тебе еще идей подкину. За мной не заржавеет!
В ответ тот заливисто хохочет:
— С тобой не соскучишься! Хорошо, — добавляет он, отсмеявшись, — давай каждый покрутим в голове эту идейку, а послезавтра встретимся, и уже конкретно обговорим наши дальнейшие шаги.
— Годится! — и мы все вместе отправляемся в прихожую, чтобы проводить Лазаря, вечно спешащего по своим комсомольским делам.
Оставшись с Лидой наедине (Михаил Евграфович, как всегда, засиживался допоздна в ИККИ), набираю в грудь воздуха, беру девушку за плечи, разворачиваю к себе лицом и выпаливаю:
— Выходи за меня замуж!
— Зачем? — непритворно удивляется она. — Вот выдадут нам бумажку с печатью. И что это изменит?
— Тогда перебирайся ко мне, — продолжаю гнуть свою линию. — Это уж точно кое-что изменит!
Лицо Лиды грустнеет, и она тяжело вздыхает (что для нее было не характерно: вздыхать по всякому поводу — это была как раз моя привычка):
— Не могу, Витя (и Витей она меня почти никогда не называла — все Виктор да Виктор). Поверь, очень хотелось бы, но не могу. Как я папу одного оставлю? — с горячностью стала объяснять она. — Ведь он у меня как большой ребенок, толком за собой присмотреть не может.
— Понимаю, — уныло отзываюсь я. А что мне еще остается? Только понимать…
Лида, видя мое настроение, тут же виснет у меня на шее, и громко шепчет на ухо:
— Хороший мой… Ну, не сердись, не будь букой. Мы же все равно вместе!
Обижаться на девушек — совершенно никчемное занятие, и я, чуть поскрипев сердцем, оставляю все обиды в стороне, и целую ее в ответ…
На следующий день, 3-го февраля, согласно полученной повестке, у меня запланирован визит в городской военный комиссариат. Потолкавшись по коридорам и выслушав несколько противоречивых указаний, нахожу, наконец, кабинет, где важно восседает пожилой дядька, к которому, собственно, мне и нужно. Весь его вид говорит о том, что он — старый служака, выпестованный еще прежним режимом, хотя, скорее всего, обретался в невеликих чинах.
Глянув на мою повестку, он важно объявляет:
— Вам надлежит прибыть на сборы начальствующего состава с 9-го по 22-у февраля сего года в город Тверь, в 143-й полк 48-й Кашинско-Тверской дивизии Московского военного округа.
Хотя я уже решил для себя, что от сборов отлынивать не буду, все же пытаюсь внести ясность — а вдруг удастся сохранить эти две недели для работы, которой становится все больше и больше? Поэтому робко намекаю:
— Но почему на сборы? Ведь я же не военный.
— Как так — не военный? Вот тут у меня значится, — он хлопает ладонью по тоненькой канцелярской папочке, выбивая из нее некоторое количество пыли, впрочем, небольшое, — что вы служили военкомом дивизии!
— Это какая-то ошибка! — получаю возможность возразить по существу. — Никогда военным комиссаром не был. И уж комиссаром дивизии — точно.
— Как так? — снова удивляется служака, смешно топорща пышные усы. — А кем же вы тогда, позвольте поинтересоваться, служили?
Честно отвечаю:
— Не комиссаром, и не дивизии, а заместителем командующего Западным сектором Войск внутренней охраны Республики по политчасти.
— Все едино, хрен редьки не слаще! — парирует служака. — Эта должность как раз военкому дивизии и приравнивается.
— Но почему тогда меня направляют на сборы в дивизию РККА, если я в ВОХР служил? — бросаю на стол свой последний козырь.
— А потому, милейший, — назидательно говорит работник военкомата, наставив на меня указательный палец, — что войска ВОХР в сентябре 1920 года были преобразованы в войска ВНУС. Оные же, в свою очередь 19 января 1921 года были переданы Военведу, за исключением войск ВЧК, железнодорожной и водной милиции. Но вы-то, я так понимаю, не из водной милиции и не из ВЧК, сиречь ОГПУ? — насмешливо интересуется он.
Остается лишь кивнуть в ответ.
— Потому и призывают вас на сборы в 48-ю дивизию, — заключает служака. — Вот, получите предписание и распишитесь. Рано утром в понедельник ваша группа отправляется с Николаевского вокзала. Сбор у комнаты военного коменданта станции. Билеты будут у старшего группы. На этом все.
— Разрешите выполнять? — немножко ерничаю, ставя закорючку в журнале и забирая у него из рук предписание.
— Выполняйте! — с усмешкой провожает меня взмахом руки старый служака.
Последний день перед сборами, воскресенье, 8-го февраля, естественно, провожу с Лидой. Она вычитала в «Известиях Административного отдела Московского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов», что Общество строителей международного красного стадиона устроило на Ленинских горах (бывших Воробьевых) снежную и ледяную горы, и специальную горку для лыжников. Кроме того, там построена теплая лыжная станция, поставлены пять юрт и буфет с горячей пищей.
