Андрей Величко - Канцлер империи
Наш поход в столовую настолько впечатлил Уэллса, что он посвятил ему отдельную главу. Сначала он распинался на тему о бесплатности оного заведения, но недолго. Зато потом целую страницу описывал, как мы с ним не полезли без очереди! Более того, он не поленился узнать, что я так не поступал вообще никогда, и сделал из этого вывод о моей простоте, доступности в общении и демократизме. Не спорю, что-то такое во мне действительно есть, но главной причиной была планировка столовой — зайдя в коридор между раздачей и ограждением, обойти кого-нибудь впередистоящего можно было только в очень высоком прыжке или на четвереньках.
Следующее, на что Уэллс обратил внимание читателей, был тот факт, что за соседним столом с нами ела компания рабочих (это были механики из гаража), а чуть дальше — четверо высших чиновников. Тут, правда, он дал маху, ибо это были комиссары, причем, насколько я помнил, все третьего ранга, однако его ошибка понятна — ведь их мундиры почти не отличались от моего. И кончалась глава риторическим вопросом — возможно ли увидеть такое в английском парламенте? Который позиционируется как образец демократии, в то время как Гатчинский дворец есть гнездо одноименного Коршуна, то есть самая сердцевина неприкрытой диктатуры.
Наибольший же интерес представлял из себя конец книги. В нем говорилось — при сохранении теперешних темпов развития Россия через пятнадцать-двадцать лет настолько обгонит весь остальной мир, что рыпаться будет поздно. А это значит, писал Уэллс, что в ближайшее время мы станем свидетелями того, как весь этот самый мир будет пытаться предотвратить такое развитие событий — и, скорее всего, силовыми методами.
— Вот хрен вам, — подумал я, — если начнется настоящая война, посторонних свидетелей в ней не будет. Будут только ее поджигатели, солдаты и жертвы…
Глава 19
Я отложил прочитанные по диагонали бумаги из министерства двора. Нет, все-таки пора что-то делать с этой шарагой! Чувствуют, паразиты, что Гоша их вот-вот упразднит, ну и исходят активностью. Вот опять возбудились, все им мой статус в связи с женитьбой покоя не дает. Мол, нехорошо, когда императрица-мать по всем установлениям является всего лишь княгиней, ибо я князь! А значит, меня надо снабдить каким-нибудь оригинальным ярлыком. Дальше у авторов разыгралась фантазия, и их понесло. Среди предлагаемых титулов были «младший базилевс», «рекс-патриос» и даже «василеопатор». Представив себе, во что превратят остряки последнее наименование, я хмыкнул — скорее всего, получится что-нибудь вроде «Вася-епатор»… Однако данное чтиво привело меня к интересному открытию. Я еще немного напряг мозги — не ошибаюсь ли я, и, убедившись, что нет, глянул на недавно появившееся в углу моего стола табло со светодиодами. Оно показывало, кто из обитателей Гатчины в данный момент находится в своем кабинете. Часть светодиодов были просто зеленые, а часть, означавшие особо важных лиц — двухцветные. Например, сейчас светодиод Ли-старшего в данный момент горел красным, что означало — на месте, но занят таким делом, от которого без крайней необходимости лучше не отрываться. Но Татьянин диод светился зеленым, и я, сняв трубку, напросился к ней на чашку кофе.
Отпив пару глотков и сказав Танечке дежурный комплимент, я перешел к делу:
— У меня к вам небольшая просьба. Надо разузнать одну вещь — в принципе я и сам могу, но мне как-то неудобно… Как фамилия моей жены, Марии Федоровны — Романова, Найденова или еще как-нибудь?
Секунд пять Татьяна непонимающе смотрела на меня, а потом, еле успев поставить на стол чашку с кофе, захохотала:
— Ой, шеф, не могу, предупреждать же надо… Какой гриф секретности будет иметь эта операция? И вам только фамилию — может, мне сразу и словесным портретом озаботиться? Ладно, не обижайтесь, сейчас сделаем.
Разумеется, я и не думал обижаться.
— Прямо у нее и узнаю, — потянулась к телефону Татьяна. — Это вам неудобно спрашивать у жены «дорогая, как твоя фамилия», а мне-то можно… Здравствуйте, Мария Федоровна, это Татьяна. Можете уделить мне пару минут? Спасибо, Леночка хорошо, только все уши мне прожужжала «хочу такого котика, как у Насти». А Настенька как?
Дальше Танечка только слушала, изредка вставляя междометия, но наконец смогла перейти к делу:
— Мария Федоровна, мне даже как-то неловко… Но для одного документа потребовалась ваша фамилия, а я, к своему стыду, ее не знаю. И не задавать же подчиненным такие вопросы? Понятно… Да, слушаю вас. Шефа? Через час пойду к нему на доклад. Хорошо, передам. Спасибо, Мария Федоровна, до свидания. В общем, шеф, это действительно не такой простой вопрос. Например, какова была фамилия моей сестры Ольги до замужества?
— Разумеется, Оболенская! — несколько удивился вопросу я. — Потому что никаких бумаг, где написано, что она Кубышкина, в природе уже давно не существует.
— Если считать по бумагам, то ваша жена носит фамилию Романова. Ни одного документа, где она зафиксирована как Найденова, нет. Во всяком случае, Мария Федоровна не знает об их существовании. Выяснить?
— Нет, спасибо, я уже узнал все, что хотел.
Вечером у меня была встреча с Гошей, на которой я хотел в числе прочих обсудить еще и этот вопрос. Состоял он в вопиющем пренебрежении почти всеми величествами своими гражданскими правами! Ибо каждый российский подданный имел право получить паспорт — до всеобщей обязанности дело еще не дошло, но двигалось к ней. А этот документ пока был только у моей племянницы, да и то старого образца!
Но Гоша начал с того, что объявил — он решил наконец-то отправить министра двора Фредерикса на пенсию, ибо надоел. Но в силу длительной беспорочной службы эта пенсия выглядела как пожалование титула графа и назначение на должность Местоблюстителя Двора, которая, впрочем, не подразумевала ни власти, ни обязанностей — только оклад и пожизненное право присутствовать на всех императорских церемониях. Дело было в не только в, скажем так, недалекости бывшего барона, а ныне графа, но и в его приверженности устоям. В частности, он никак не мог одобрить брак Гоши и втайне надеялся, что Маша, понимая всю неравность этого союза, и вести себя будет соответствующе… Ага, разбежался — племянница тут же начала наводить свои порядки, а недовольные с треском вылетели из Зимнего, причем некоторые прямиком в Гатчину. Но окончательно барона подкосила моя женитьба на Мари. Мир в его глазах пошатнулся, и жизнь потеряла почти весь смысл. Неоднократные призывы его величества сделать двор если не прибыльным, то хотя бы безубыточным предприятием он просто не понимал, а если бы и понял, то все равно ничего бы не смог предпринять. И теперь Гоша спросил, нет ли у меня на примете подходящей кандидатуры на роль министра двора.
— Есть, — обрадовал его я, — это Алиса. Вспомни, она же практически не шерстила твоих референтов, а просто упорядочила их деятельность! И неплохо получилось. Для этой же должности она подходит идеально — происхождение выше некуда, но при этом ни своры родственников, ни прихлебателей не имеет. Опять же, есть в ней какая-то благородная прижимистость… Скажешь навести экономию — она наведет.
Гоша сделал у себя пометку и перешел к следующему пункту:
— Паспорта, говоришь? Ладно, действительно, надо получить. Тогда ты их подготовь, ну и вручишь в торжественной обстановке. А потом я в твой собственноручную запись сделаю… Читал я творение про твои титулы. Цирк, конечно, но исходная мысль была правильной — ну не может дядя одного величества, отчим второго и муж третьего быть простой светлостью! Всякие леопаторы — это действительно извращение, надо быть проще. Так как ты теперь член курильского царствующего дома — то ты высочество. А раз в результате сразу двух бракосочетаний ты по двум линиям связан с Романовыми, но при этом не великий князь по рождению — то вводится новый титул, «светлейший князь-кесарь». По рангу соответствует наследнику престола, но прав на этот престол ни у тебя, ни у твоих потомков не появляется.
— Вот спасибо-то! — откомментировал я.
— Рано радуешься. Зато и у тебя, и у твоих потомков есть обязанность быть регентом в ситуации, когда таковой понадобится. Все, теперь можешь выражать свой восторг — ни детей, ни женщин тут нет.
— А ты и так знаешь, что я могу сказать, поэтому давай перейдем к международному положению.
Гоша, видимо, вспомнив соответствующее место у Ильфа с Петровым, улыбнулся.
— В общем, — развил тему я, — ситуация с Китаем вроде окончательно прояснилась. Хотя наши противники и не знают ни про Вьетнам, ни про Афган, они пришли именно к этому сценарию. Втравить нас в войну, которая не будет иметь конца — всех китайцев не перебьешь. А они будут ждать, пока нашему народу не надоест получать похоронки, и всячески способствовать развитию у нас пацифизма и прочих сопутствующих вещей. Кроме того, они надеются, что эта война отрицательно скажется на нашей экономике.
