Герман Романов - Товарищ Гитлер. Книга 2. Повесить Черчилля!
Будет время подумать в долгой дороге!
Глава вторая
«ЭТОТ МИР ПРИНАДЛЕЖИТ НАМ»
Берлин
— Империи возникают и рушатся, если они подкреплены только одной силой!
Андрей поднялся из-за стола, окинув взглядом просторный и длинный рабочий кабинет рейхсканцлера, в котором практически не было мебели, если не считать стола, кресел и шкафов, затерявшихся, как одинокая копна в поле. Имелся еще здоровенный глобус, но он приказал его убрать подальше — неизвестно почему, но сей географический атрибут вызвал острое чувство искреннего раздражения.
— Еще Наполеон говорил, что штыками можно сделать все что угодно, кроме одного…
Родионов сделал паузу и посмотрел на своего собеседника, маленького, кривоногого, чем-то отдаленно похожего на мартышку. Только глаза блестели, выдавая недюжинный ум.
— Сидеть на них, мой фюрер, — закончил за него высказывание французского императора доктор Йозеф Геббельс.
Что-что, а придурком, в чем изощрялись в его адрес из враждебных лагерей, бывший министр пропаганды рейха никогда не был. Наверное, срабатывал один из стереотипов человеческого мышления, который не предполагает наличие за уродливым обликом ума.
А ведь на самом деле оно так и есть — природа щедро делится другим, если человеку от нее не досталось красоты. Достаточно вспомнить всю едкую иронию, выраженную обойденными слабым полом мужиками и язвительными от зависти женщинами в адрес длинноногих и прекрасных обликом блондинок.
— Потому нужно не захватывать территории, сколачивая разноплеменную империю, а оказывать на них влияние в требуемом направлении, — Андрей усмехнулся. — Людьми идея может двигать, но процесс идет намного лучше и быстрее, если под него подведена реальная экономическая составляющая, что несет осязаемые блага.
— Вы хотите сказать, мой фюрер, что человек видит желудком?!
— Великолепно, Йозеф, вы очень тонко подметили!
Удивление было искренним. Геббельс с момента их первого «знакомства» два месяца тому назад не переставал блистать остроумием. Полемистом и оратором он являлся блестящим, а потому и опасным. Но не для фюрера — тут главный идеолог рейха был верен до конца, что и продемонстрировал в реальной истории.
Идея же упразднить Министерство пропаганды принадлежала Родионову — нехорошее слово, не вызывает доверия, ибо любая пропаганда априори является ложью. Вернее, упразднили не министерство, а данное слово из наименования, а потому доктор Геббельс остался рейхсминистром просвещения, по делам печати и культуры. Ну и продолжал вещать на супротивников, нейтралов и союзников, конечно, но уже от лица правительства и одну «чистую правду».
Занятный человек, весьма занятный. Циник, скрытый жизнелюб, в отличие от сибарита Геринга, и главное — действительно верит в идею Третьего рейха. Тут, правда, Андрей уже отошел несколько в сторону от концепции выдвинутой «прежним» Гитлером, а кое-где дал отмашку попятиться, но сам Геббельс принял это как должное, исходя из принципа «меняются времена, меняются и обстоятельства», и всеми силами старался помочь рейхсканцлеру, уже увенчанному лаврами победителя.
— Нам не нужно воевать дальше, мы можем заполучить все мирным путем. Отсутствие значительных военных трат позволит обустроить страну, добиться действительного социального обновления. А потому мы должны действовать по правилу «все для блага народа». Всего народа, что принял «новый порядок», независимо от уровня доходов или национальной принадлежности. Этот мир принадлежит нам, наследникам легендарной Гипербореи, а не нации торгашей, объявившей себя главной на этой земле и создающей свое благополучие на ограблении других наций!
Андрей вещал, и хотя внутренне посмеивался, но сам искренне верил в то, что говорил. Дело в том, что Геббельс чувствовал фальшь по наитию, а потому приходилось быть честным.
— Раскрашенные ими же самими бумажки они выдают за деньги, пряча вырученное за них золото в своих кладовых. — Рейхсминистр ощетинился, как голодный пес. — Они желают поставить всему миру в качестве идолов фунт и доллар и за них вытягивать промышленные товары, сырье, продовольствие. Они как клопы пьют кровь со всего мира, и этому нужно положить конец! С Британией вопрос решен благодаря вашей гениальности, мой фюрер. Этот народ отрекся от зова крови, подчинившись звону презренного металла, а потому будет наказан за свое предательство!
«Круто закладывает, я бы так не смог. И верно подметил — кризис начался в США, исчезло золото, и они стали втюхивать всему миру свои бумажки с мордами президентов.
Несогласных растоптали в мировой бойне, а союзников подсадили на „бакс“, как наркомана на иглу. И все — цель достигнута — им продают реальные товары, а взамен получают бумажки, которые, по сути, ничего не стоят.
Он умен — замечает все эти тонкости махом и разделяет точку зрения. А потому сработаемся — они с Герингом на пару мне любого нациста затопчут и сапоги месяц чистить не будут, гордится. Нет, нужны они очень, больно дело серьезное затеяно будет!»
Андрей нахмурился — партайгеноссе порядком бесили. И заместитель по партии рейхсляйтер Рудольф Гесс как-то странно стал на него посматривать. Он несколько раз заводил разговор о каких-то тайных партийных делах, а так как Андрей несколько раз невольно прокололся по незнанию, то некие подозрения еще больше усилились. Уж больно нехорошим стал взгляд, словно заподозрил в чем, сволота нацистская. И по имени прилюдно называет, подчеркивая, что он с ним равен, если уж не в государственном масштабе, то в рамках партии точно.
И другие старые партийцы гады еще те, казнокрады, лизоблюды, и, хоть об заклад бейся, предадут при первом удобном случае. Так что кончать их нужно всем скопом, пока своими нацистскими щупальцами не только всю страну не оплели, но и до него не добрались вплотную. Такие партии реформаторов шибко не любят, если кто рискнет на партийные привилегии покуситься, то тому кирдык полный станет и неотвратимый, как мировая победа коммунизма, пусть пещерного, после ядерной войны.
Недаром слухи нехорошие ходили да в статьях писалось, что именно партийная номенклатура, осознав, что реальную власть Сталин хочет передать Советам, изъяв таким образом у коммунистической партии рычаги управления, то его махом траванули как крысу. А разделить с ним яд Родионова как-то не тянуло, уж лучше оппонентов как этих самых крыс потихоньку передушить, благо возможности появились.
Триполи
Жаркий воздух Африки обжигал легкие, привыкшие к берлинской прохладе. Пот стекал ручьями по лицу и спине, казалось, что на тело щедро вылили ведро горячей воды.
Как предстоит воевать в такой жаре, фон Люк не представлял, но он — офицер и должен показать подчиненным истинную нордическую стойкость в пример.
Дела у союзников-итальянцев шли из рук вон плохо. Муссолини объявил войну союзникам в самые последние июньские дни, когда даже тупому стало ясно, что Франция готова капитулировать с часу на час. А потому хитрые макаронники яростно желали оказаться в стане победителей, чтобы насладиться не только славой, абсолютно ими не заслуженной, но и плодами победы, связанными с дележом французских колоний.
— Прямо как торговцы на южном базаре!
Майор с улыбкой посмотрел на черноволосых итальянцев, что с экспрессией разговаривали друг с другом, оживленно помогая жестами, на первый взгляд весьма неприличными.
Но он — немец и не может знать местных тонкостей, а потому Люк удержался от вспышки, недостойной германского офицера, и понял — эти любители пасты такое же производное горячей апеннинской земли, как и их дуче, Бенито Муссолини.
В них нет нордического духа спокойствия, традиционного хладнокровия британцев или хотя бы галльской пылкости. Нет, это закипевшие чайники, что бурлят, выпуская пар из носика, но стоит отключить плиту, как быстро начинают остывать. Как здешняя африканская погода — днем жара до закипания мозгов, а ночью царит пронзительный холод, такой лютый, что зубы выбивают чечетку. Но главное, что поразило немцев, — совершенное нежелание относиться к войне как к трудной и грязной работе.
Нет, взбалмошные итальянцы рассматривали ее как веселый карнавал, в котором они всегда первенствуют, который почему-то должен окончиться признанием их как победителей, с обязательным увенчиванием лавровым венком, в духе прославленных римских легионов и их победоносных цезарей.
К великому разочарованию, все обстояло как раз наоборот. И стоило огромному итальянскому воинству вторгнуться в Египет, как через две недели война для них и закончилась, и не победой, на что рассчитывали стратеги из Рима, двинув 150 тысяч против английских 30, а жутким разгромом, завершившимся стремительным бегством.
