Василий Звягинцев - Бои местного значения
Катастрофа. Не просто идейная, но и жизненная. Тебя вдруг, как мельника, жизнь положившего на постройку собственной мельницы, прихватывает за рукав жерновами, и тянет, и тянет вниз, туда, где грузно проворачиваются медленно хрустящие камни. Жив еще, но конец очевиден.
И рядом никого, кричи – не кричи.
Но барахтаться надо!
Заковский умел соображать быстро. Ничего не записывая, прикинул, с кем из пока уцелевших друзей, кому еще мог доверять, необходимо встретиться.
Кого сегодня же пригласить поужинать в «Савой», с кем завтра выскочить на дачу с девочками, кто предпочтет баню с веничком и пивом.
Особенно пригодятся те, кто уже примеряет мысленно тюремный, а то и деревянный бушлат. Дать им надежду, намекнуть не только на шанс к спасению, а и на возможность крепко посчитаться с нынешними врагами.
И женщин следует привлечь к делу. Не тех, с которыми развлекался между прочим, а других, давно завербованных, либо ставших к нынешнему моменту женами вполне высокопоставленных людей, либо имевших на них влияние.
Кое-кого придется навестить даже в камерах внутренней лубянской тюрьмы, чего Заковский обычно избегал.
Например – жену одного из разоблаченных врагов народа, который одновременно являлся свояком двух расстрелянных и одного действующего члена правительства, а также не то личным другом, не то любовником сомнительного по сексуальной ориентации члена Политбюро.
Пообещать свободу, в худшем случае – высылку в пристойное место вроде Геленджика или Сухуми в обмен на информацию.
К исходу третьего дня Заковскому была почти ясна картина хорошо задуманной, но внезапно сорвавшейся интриги. За исключением некоторых, но самых важных деталей.
У него не было сейчас прямых подходов ни к Сталину, ни к Поскребышеву, отчего вся собранная информация страдала главным пороком – непонятно было, как ее правильно применить.
Если Сталин в курсе – это одно. Если нет – совершенно другое.
Очередной раз позвонив Шадрину и узнав, что следствие идет успешно, хотя пока и безрезультатно, Заковский впал в подобие прострации. Как велосипедист, летящий к обрыву, но отчего-то не находящий в себе сил резко повернуть или нажать на тормоз.
Зажмурил глаза, вцепился потными ладонями в руль, а в мозгу бьется одна мысль: «А вдруг пронесет?!»
Все, что у него сейчас есть, – крайне ценно. В случае чего этот материал может иметь убойную силу. Вопрос только – для кого?
Вот если Шестаков найдется или пусть только его труп, тогда, сложив все камешки мозаики, можно и к Сталину идти. А пока наркома нет и неизвестно, где он прячется и на кого работает, что прикажете делать?..
Глава 15
Прощаясь у черной трубы подворотни, из которой тянуло резким сквозняком, воняющим помоями, мочой, еще какой-то мерзостью, Антонюк передал Буданцеву тяжелый, аккуратно перевязанный шпагатом пакет размером с посылочный ящик.
Поднес руку к козырьку – несмотря на мороз, бравый сержант носил не шапку, а фуражку – для форсу или просто редко ему приходится бывать на улицах, – еще раз уточнил:
– Так утром на этом месте? В восемь ноль-ноль?
Прозвучало это одновременно и вежливым вопросом, и недвусмысленным намеком.
Подавив внезапное острое желание выругаться, сыщик молча кивнул и почти бегом, оскальзываясь, скрылся в темноте. На своем этаже открыл на ощупь входную дверь, прошел по длинному коридору, тоже наполненному не слишком приятными запахами и шумом, который присутствовал в квартире почти всегда, за исключением поздней ночи.
Шестнадцать человек, из них пятеро детей, даже специально не стараясь, производят огромное количество разнообразных звуков.
Только затворив за собой дверь и накинув изнутри хороший, в палец толщиной, крючок, он наконец расслабился.
«Их» буфет был явно не в пример богаче муровского. Хоть и собирали гостинец для Буданцева наскоро, жадничать не стали.
Он даже загоревал, что некого пригласить на царскую трапезу. Кроме хрустящего белого батона, солидных кусков твердокопченой колбасы, сыра, ветчины и сливочного масла, завернутых в пергамент, в коробке обнаружилась маленькая стеклянная баночка зернистой икры, большая жестяная – шпрот, пачка печенья «Челюскин», цыбик грузинского чая высшего сорта, а еще бутылка коньяка и бутылка водки, две коробки папирос «Дукат» и вдобавок завернутый отдельно, густо пахнущий, темно-золотой копченый лещ.
Да-а, если они там ежедневно так питаются… Хотя, конечно, это может быть какой-нибудь специальный доппаек для старшего комсостава, которым Шадрин пожертвовал, чтобы стимулировать усердие крайне нужного ему сыщика.
Ну, так – значит, так. Угрызений совести Буданцев не испытывал. Считай, нанялся на работу «за харчи», как нанимался в двадцать втором году на лето батрачить к кулакам в селе под Воронежем.
Проснулся он под утро и почувствовал, что больше не заснет. И так целых девять часов придавил без перерыва после более чем плотного ужина в сопровождении трех больших стопок отменного коньяка. Пора и честь знать.
Не вставая и не зажигая света, закурил и стал думать. В хорошо отдохнувшем мозгу была необходимая свежесть и ясность, ощущалось даже нечто вроде веселого азарта. Как бы сами собой начали рождаться версии. Пока – на основании сообщенной Шадриным информации и чекистского протокола первого, по горячим следам, осмотра места происшествия.
Фабула случившегося сразу показалась ему сомнительной. Просто исходя из элементарной логики.
Буданцеву за пятнадцать лет милицейской работы не приходилось сталкиваться со случаем, когда один не слишком молодой человек мог бы без выстрелов разделаться с четырьмя крепкими, хорошо вооруженными парнями, причем не оставив практически никаких следов драки, не пролив ни капли своей или чужой крови. Очень и очень сомнительная версия, явно пришедшая в голову человеку, далекому от реальной жизни. Смертельная схватка пятерых, в ограниченном пространстве квартиры, оставляет столько всевозможных следов. Там бы и стулья поломанные валялись, и застекленные дверцы шкафов разлетались со звоном и грохотом.
Да нет, полная ерунда. В такой суматохе хоть один сотрудник успел бы отскочить в сторону, загородиться столом или креслом, выхватить револьвер. И все – пара выстрелов в потолок или сразу на поражение. Просто не могло быть иначе.
В порядке «приведения к абсурду» можно допустить на миг – в момент преступления каждый чекист находился в отдельной комнате, а нарком – один или вместе с женой, словно человек-невидимка, перемещался из комнаты в комнату, бил и душил ничего не видящих и не слышащих сотрудников по очереди. Бред, разумеется. Кроме оперативников, там ведь находились еще и понятые, и конвойный боец с автоматом в прихожей, они должны были видеть и коридор, и двери каждой комнаты. Если бы что-то началось.
«Стоп! – Буданцев резко сел на койке. – А что, ведь, кажется, такое упоминалось».
Он нашарил круглую шишечку настольной лампы, повернул. Шадрин дал ему с собой для ознакомления протоколы допроса понятых. Раньше он их только проглядел, не вчитываясь. Что тут плела лифтерша? Ага, вот!
«Они все, и милицейские, значит, и товарищ нарком, занимались обыском в другой комнате. А постовой с ружьем стоял возле нас. Потом вдруг ойкнул вот так и упал. Прямо носом вниз на паркет. И ружье полетело. Сильно так брякнуло, я аж обмерла, что как выстрелит? Мы с Андреичем сначала не поняли, к нему было кинулись, а он уже и того, глаза закатил и вроде как кончается. Я в гражданскую сиделкой работала в госпитале, насмотрелась на покойников. А потом из комнаты товарищ нарком вышел».
Интересная вещь получается. Стоял и вдруг упал. И умер. Потом эксперт установил, что смерть наступила от удара тяжелым тупым предметом в лоб. С разрушением костей черепа и обширной гематомой в субдуральное пространство.
Как бы, к примеру, прикладом в лоб ему заехали, прикинул Буданцев. Или обухом топора. Но рядом же никого не было?! Тетка эта и монтер. У него, к примеру, мог быть молоток. Только зачем? Разве только если знал, что с остальными уже покончено. А что он сам показывает?
«По сути заданных мне вопросов могу сообщить следующее. – Это уже другой следователь писал, любитель строгих казенных оборотов, на ходу редактирующий показания свидетеля. – Караульный боец все время находился на одном месте. Согласно устава. Несколько раз делал вид, что хочет закурить, даже доставал из кармана кисет, потом прятал. Я сам служил, знаю, на посту нельзя. В какое-то время, точно сказать не могу, часов не имея, но примерно через час после того, как нас позвали понятыми, мне показалось, что в воздухе что-то мелькнуло, и боец упал. Что мелькнуло, я не могу сказать, потому что не видел. Мы хотели оказать ему помощь, так как подумали, что боец сомлел в шинели от духоты и упал в обморок, потому что стоял долго, а в квартире тепло. Так с постовыми бывает. Я, когда сам в Красной Армии служил, видел. Подняли его и догадались, что помирает. И даже, наверное, уже умер, потому что не дышит. Немного похрипел и перестал. А вокруг глаз как все равно синие круги стали виднеть… Я закричал – помогите, думал, уполномоченные прибегут и «Скорую помощь» вызовут, потому что нам самим на обыске подходить к телефону нельзя, а вышел товарищ нарком и сказал…»
