Юрий Корчевский - Боярская честь
— Бери татарина за ноги, поволокли в избу — допросим.
Я взял пленника за руки, Федька — за ноги, и мы потащили его в избу. Там бросили на пол, как куль.
— Фёдор, запри дверь.
Федор громыхнул запорами. Так оно надёжнее.
На столе стоял кувшин с недопитым постояльцами квасом. Я вылил его на лицо пленника. Татарин — или кто он там был — завертел головой, открыл глаза.
— Ты кто такой?
Татарин попробовал пошевелить руками. Я пнул его в живот.
— Оглох? Думаешь — я церемониться с тобой буду? После того, как твои дружки всех постояльцев и прислугу перерезали?
Татарин завертел по сторонам головой. Интересно, что он хотел увидеть — убитую прислугу?
Я вытащил нож, вонзил его в плечо пленнику. Татарин взвизгнул, затем тонко завыл.
— Заткнись, не то обстругаю, как Буратино.
Вмешался Федька.
— Как кого обстругаешь?
— Ты лучше за окнами поглядывай, не ровен час — ещё гости пожалуют.
— Сколько вас было? — Я пнул пленника.
— Десяток, — процедил сквозь зубы татарин.
Оп-па! Шестерых мы с Федькой положили,
значит, четверо ещё где-то пакостничают.
— Где они?
— В соседней деревне, до утра сюда подойдут.
— Кто вы такие, как здесь оказались?
— Из улуса мурзы Ахмеда.
— Казанского ханства?
Татарин кивнул.
По большому счёту, я узнал, что хотел. Время не терпит, вскоре должны заявиться остальные. Теперь понятно, зачем пришли — пограбить. Да ведь как нагло — Москва совсем рядом, в часе езды на лошади. Меня это поразило.
— Деньги искали? Пленных хотели захватить?
— Как получится, урус.
— Кроме вашего десятка ещё татары есть поблизости?
Татарин отвернулся. Ну — ты сам выбрал свою дорогу. Я вонзил ему нож в грудь.
— Федь, слышал — ещё четверо должны подъехать. На коне бы их встретить — так темно и неизвестно, с какой стороны заявятся. Что думаешь?
— О мушкете думаю. Зря не взяли.
— Сам об этом подумал. Вот что. Я пойду пистолет заряжу, а ты пошарь в комнате хозяина.
Федька вскинулся:
— Я не тать.
— Не деньги искать тебя прошу. Не может быть, чтобы хозяин для защиты ничего не имел. Может, пистолет найдёшь или самострел.
— А, понял.
— Оружие ищи. Ножи, сабли брать не надо — у нас у самих этого добра навалом.
Я поднялся наверх. Двери в комнаты постояльцев были распахнуты, кое-где сорваны с петель. Заходить я туда не стал — зрелище не из приятных. Молодец, Федька, упредил татар, иначе и нам лежать бы с перерезанными глотками.
Я зарядил пистолет, повесил на пояс вторую саблю. Перевернул убитого татарина. Нет, пистолета у него не было — пара кривых ножей да сабля. Я поколебался, но снял с его пояса ножи и подвесил себе. На худой конец — метнуть в противника можно; не жалко — чужие.
Спустившись по ступенькам вниз, я увидел Федьку. Вид у него был чрезвычайно довольный.
— Гляди, боярин.
Холоп поднял со стола арбалет, называемый на Руси «самострелом».
— Отлично! А болты к нему есть?
— Аж три штуки нашёл.
— Три штуки мало.
Федька пожал плечами — сколько было, не на осаду же хозяин рассчитывал.
— Пользоваться умеешь?
— Обижаешь, боярин.
Федька умело потянул рычаг взвода, называемый за свою форму «козьей ножкой», наложил болт.
— Вот что, Федя, думаю — в избе обороняться будем. Окна небольшие, быстро в них не пролезть, да и мы дремать не станем. Наше дело — до утра живыми остаться и по возможности супостата побить. Эко обнаглели, на исконно русской земле разбойничают.
Федор приложил палец к губам:
— Тс-с!..
Я задул светильник. Не то мы были бы видны, как на сцене.
Послышался стук копыт, и во двор въехали конные. Не ошибиться бы в темноте. А ну как припозднившиеся путники приехали? А мы их живота лишим?
Сомнения развеялись сразу, когда один из верховых заорал.
— Талгат! Юсуп! Где вы?
— Стреляй, — прошипел я Федьке.
Холоп ударом руки распахнул створку окна и нажал спуск. Болт с пяти метров вошёл татарину в грудь весь, по оперение. Я выстрелил тоже. Трапезную заволокло дымом. Снаружи послышались крики.
Федька своего точно поразил. Думаю, я тоже не промахнулся — дистанция невелика. Правда, в темноте и за дымом не разглядишь.
На улице тенькнула тетива, Федька отшатнулся от окна.
— Пригнись, боярин, он мне чуть ухо стрелой не оторвал.
В моё окно тоже угодила стрела. Я осторожно приподнял голову над подоконником. Во дворе — никого, но это не значит, что татары ушли.
— Федька, заряжай арбалет, думаю — они сзади, в избу пробраться хотят. Да стол переверни, прикройся им со стороны лестницы. Я — на второй этаж, гляну там.
Я опрометью кинулся наверх, в нашу комнату. Зарядил пистолет, сунул его за пояс. Так надёжнее. Осторожно выглянул из окна. Никого, только смутно сереют сараи.
О! Треск какой-то из противоположной комнаты. Никак — гость незваный через окно лезет?
Я улёгся на пол, прячась за дверным косяком, достал пистолет, направил его на дверь. Дверь тихо стала отворяться. На пороге возник вислоусый татарин.
— Сдохни, собака!
Я спустил курок. Грянул выстрел. Враг схватился за грудь, упал, ноги его в конвульсиях засучили по полу. После свинцовой пули в тридцать граммов в грудь он не жилец — можно и не проверять.
Снизу заорал Федька, и я рванул по коридору к лестнице. Но холоп уже бежал мне навстречу. Что за ерунда? Проём лестницы, ведущей вниз, осветился неровным светом.
— Беда боярин, факел в трапезную зашвырнули.
Дальше можно было не объяснять. Полы деревянные, пропитаны жиром от дичи — вспыхнули мгновенно.
— Суки, живьём хотят нас из избы выкурить. Ты, что, боярин, ещё одного замочил? — вскричал Федька, обнаружив новый труп.
— Ага, через окно влез. А ты своего убил?
— Нет, там он не один — ещё человека три. Соврал, значит, татарин.
Времени у нас немного — как, впрочем, и у татар. Изба скоро полыхнёт вся. Татары подождут немного, когда мы сами из неё выползем, дабы свершить месть, а потом уйдут. Пожар ведь будет виден издалека. Конечно, пожар — ещё не повод для тревоги: избы горели часто, но побоятся вороги у горящей избы задерживаться.
Дым валил по лестнице вверх — видимо, разбитые окна второго этажа создавали тягу.
— Самострел захватил?
— Взял, да только в нём — последний болт.
— Собирай вещи, надо выбираться из избы.
Федька забрал из комнаты свою перемётную суму, затем я положил в свою суму три тяжёлых мешочка с деньгами. Не след оставлять деньги в горящей избе.
Дым становился гуще, начало щипать глаза. Как бы изба, бывшая для нас защитой, не стала ловушкой, а может быть, и погребальным костром.
— Вот что, Федя. Давай подловим татар на живца.
— Это как?
— Ты с самострелом спрячься здесь, у разбитого окна. Я отойду на три комнаты, разобью окно. Татары шум услышат, ринутся посмотреть. Тут уж ты не промахнись.
— Однако, боярин… Татарва стреляет метко — даже в темноте и на голос.
— Ты можешь предложить что-нибудь другое?
— Тогда поберегись, боярин. Удачи!
Я пробежал по коридору, заскочил в комнату, полную едкого дыма, обернул руку полой ферязи и локтем ударил в окно. Затрещали, ломаясь, переплёты, посыпалась слюда. Я отпрянул от окна. Вовремя! В окно ударила стрела, едва не задев меня и впившись в стену. Следом раздался щелчок самострела, и татарин во дворе повалился наземь. Татарин был ранен, скорее всего — тяжело, встать не мог, только стонал. К нему метнулась тень. Не иначе как сотоварищ раненого вытащить хочет.
Я прицелился, с трудом поймав на мушку центр спины, спустил курок. Окно заволокло дымом. Я перебежал в комнату Федьки, осторожно выглянул в окно. На земле темнели два тела.
— Ну что, Федя, теперь можно выбираться, вроде — всех побили.
Федя выбрался из окна на выступ бревна, я передал ему его перемётную суму, затем — свою, и выбрался сам.
Спрыгнули. Тишина, только в избе огонь трещит, да окна красным светятся.
— Федор, беги к лошадям, седлай. Только будь осторожен.
Я же побежал вокруг постоялого двора, сжимая в рук саблю. Конечно, с пистолетом было бы удобнее, но он разряжен и заткнут за пояс.
Нигде никакого движения. И только я выбежал из-за угла, как прятавшийся там татарин нанёс удар саблей поперёк моего живота. Я ощутил сильный удар, боль и на рефлексе вонзил свою саблю ему под подбородок. Провернул, выдернул. Татарин рухнул мне под ноги. Твою мать! Федьку предупреждал, а сам так глупо попал под удар.
Я огляделся, вокруг — только трупы. Этот-то откуда взялся?
Я придвинулся к окну — от пожара здесь было светлее. Рубашка была рассечена, в крови. Я поднял рубашку. Что за диво? Удар был сильный, а на мне — лишь порез. В глубине раны был виден только подкожный жир — даже мышцы живота не задеты.
