Артем Рыбаков - Дожить до вчера. Рейд «попаданцев»
— Черт! Спасибо за напоминание, Антон. Теперь песню давай!
Взгляд со стороны. Бродяга«Что ж за напасть такая? Что в двадцать первом веке, что тут, в середине двадцатого? Только, понимаешь, чем-нибудь приятственным решишь заняться, как сразу же к начальству зовут!» Недоделанный арбалет, точнее доработанная ложа от негодной винтовки, к которой в очередной раз не удалось прикрепить дугу из рессоры, лег на лавку.
— Что стряслось? — Саша-Фермер так закопался в бумажки, что даже головы не повернул, когда я вошел.
— Ощущения у меня нехорошие, Сергеич, — все так же, не оборачиваясь, заявил командир.
— Конкретика какая, или просто пятая точка подсказывает, что ей приключения совершенно не нужны?
— Второе. Чувствую, надо на ту сторону выбираться.
— Ты ж не хотел.
— А теперь перехотел! Про Вяземский «котел» сегодня ночью вспомнил. А так хоть шанс появится его предотвратить.
— Так можно и по радио…
— Живым людям, которые могут доказать, что знают, поверят больше.
— Это смотря к кому выйдем. Не повезет — и в лесном овраге кончат. Просто так, для профилактики. Тем более что ни одной путевой бумажки, наши личности удостоверяющей, нет.
— Затем и позвал — помозговать, как так сделать, чтобы нас к тем, кто поверит, вытащили. Судоплатову, к примеру…
— Ох-хо-хо… Вершки-корешки… — С одной стороны, не доверять такому высокоточному инструменту, как задница вояки со стажем службы в неспокойных местах длиной в четверть века, не стоит, а с другой — несколько неожиданно переменились приоритеты. Помнится, еще три дня назад время терпело. Хотя…
— Можно попробовать на последний трофей подманить… Уж его-то вывезти должны в обязалово! Сам знаешь — это тушками личного состава можно рисковать направо и налево, а целая пеленгационка, две рации и шифровальные книги — таким разбрасываться не принято!
— Вот и подумай, в каких словах эту новость преподнести. В самом, понимаешь, выгодном для нас свете.
— Понял. Все оформлю в лучшем виде. Над чем, кстати, чахнешь?
— Да вот прикидываю, где бы еще немцам гадостей устроить.
— И как?
— Далековато мы от цивилизации, Сергеич, забрались. А в окрестностях фрицами и не пахнет. Тут даже совхоз не продуктовый, а лесозаготовительный. «Железка», опять же, без дела стоит. Движения никакого. Не мосты же деревенские палить? Так можно доиграться, и крестьянки вилами нас затыкают без всяких полицаев… — Саша улыбнулся: — Я Тоху туда отправил — может, хоть «ленточку» из путей совьем.
— А «партизанские клинья»?
— Готовы черт знает когда! Но я эту кустарщину не люблю, сам знаешь.
— Да, без взрывчатки вилы конкретные. Может, у Москвы поклянчить для начала? Пару мешков сбросить — это не группу из глубокого тыла забрать.
— Попробуй, конечно. Но, Старый, задача-максимум — вытащить нас отсюда. Чую, что-то в ближайшее время нехорошее может приключиться.
— Еще один вопрос: как думаешь, когда «посылочка», что мы у Трошина оставили, на той стороне окажется?
— Спроси чего полегче, командир! С равной вероятностью она может как быть уже в Москве, так и кочевать по лесам у Славки в ранце. Сто тысяч разных факторов могут сказаться.
— Это-то понятно, Саш. Но «свою» кухню ты всяко лучше меня знаешь.
— Пока Лубянка никак не показала, что «посылка» получена, так что единственное, что остается, — ждать. Ну, или попробовать их расшевелить маленько.
Пока чапали до станции, я решил, что нелишним будет Зельцу дополнительный факультатив устроить, так что большую часть пути мы проделали не по дороге, а совсем наоборот — кустами да оврагами. Так что за километр с небольшим налазились по уши. И догонять ему меня пришлось, причем так, чтобы я не засек, и засадами друг друга побаловали. Учебу я затеял не только или, точнее, не столько для бывшего милиционера, сколько для себя. Форму восстанавливать надо быстро, ну, или приноровиться к своему нынешнему полукалечному существованию. Ведь даже залегать теперь приходилось по-другому — опереться на левую руку, как делал раньше, не получится. Она к телу примотана. И на дерево хрен залезешь! Короче говоря — сплошные огорчения! Из радостей лишь то, что вторая контузия на зрении никак не сказалась… Ну и с координацией движений все в полном порядке.
Лешка тоже счастлив — часто меня находил, особенно первые несколько раз, пока я не приноровился залегать, падая на бок.
Вот так, как в бородатом анекдоте, «с шутками и прибаутками», мы добрались до станции. Впрочем, «станция» — для этого богом забытого уголка чересчур громкое слово. Разъезд, он и есть разъезд. Однопутная дорога, пара разъездных путей со стрелками и прочей сопутствующей машинерией вроде механического семафора. Из всех строений присутствовали только будка путевого обходчика да два лабаза, сколоченных из некрашеного горбыля, а железнодорожная инфраструктура, кроме упомянутых сооружений, была представлена заправочным баком для паровозов. Даже платформы здесь не было — лишь коротенький помост, сложенный из некондиционных шпал. Чуть поодаль виднелась куча угля, прикрытая от непогоды пуками соломы. Все это мы рассмотрели, даже не выходя из кустов — тоже в Чингачгуков играли.
Поколебавшись немного, выходить нам на свет божий или так и оставаться выползнями подкустовыми, я, наконец, взмахнул рукой, подавая Зельцу команду идти вперед. Лешка сделал буквально пару шагов и замер, подняв руку, сжатую в кулак на уровне головы, что означало «Замри!».
Что такое? Но спустя несколько секунд я тоже услышал несколько голосов, доносившихся откуда-то слева, скорее всего из-за насыпи железной дороги.
Голоса (их как минимум три) звонкие. Детские или женские. С большой долей вероятности — два в одном флаконе. Уж слишком интонации щебечущие для взрослых барышень… Слова разобрать сложно — значит, до них никак не меньше полусотни метров. Подойти, если они прямо к станции направляются, должны минуты через две-три… — анализ ситуации занял едва ли больше времени, чем требовалось для пары вздохов. Затем правая рука пришла в движение, отдавая распоряжения Дымову. Кое-какие жесты пришлось модифицировать из-за временной однорукости, но Лешка — парень сообразительный, поймет!
К моменту, когда девчонки, которых оказалось действительно трое, вышли к платформе, мой подчиненный уже успел качественно заныкаться за угольной кучей, а я наблюдал за происходящим, с комфортом устроившись в тени огромных лопухов, что густо росли у покосившейся стенки пакгауза. Солнце жарило вовсю, а здесь было прохладно.
— Дуська, мы тебя тут подождем! — Этот голос был заметно «басовитей», чем у других, и потому для себя я обозвал его обладательницу Старшей.
— Да ладно вам, пошли вместе! Деда рад будет! — У этой селянки голос был значительно звонче, и она стала соответственно Колокольчиком.
— Мне мамка не велела — на той стороне немцы. Да и староста увидит — работать заставит! — Сейчас радости в голосе Старшей было сильно меньше.
— Ой, тебе! Нету тут никого! Вон и дед дверь открыл!
Будка обходчика была с моей позиции видна, и, переведя на нее взгляд, я увидел вышедшего навстречу девчонкам пожилого мужчину, одетого в сильно потертую тужурку железнодорожника и форменную фуражку. Если китель был потерт настолько, что из темно-синего стал почти голубым, то головной убор выглядел новым. Эту особенность костюмов «местных» я отметил уже давно — слишком непривычно было по первости. Но потом, пообщавшись с нашими бойцами, понял, отчего так. Кое-какие наши представления о жизни «до войны» совсем не соответствовали действительности, поскольку базировались в основном на кино. А реальная жизнь у народа, в отличие от экранной, легкой не была ни разу. Хорошее пальто стоило больше трех с половиной сотен рубликов, и это если по талонам покупать! А в свободной, так называемой «коммерческой» торговле, и шести сотен могло не хватить![42] Хороший костюм, кстати, стоил примерно столько же. И если учесть, что зарплата рабочего колебалась где-то в районе тех самых трехсот пятидесяти рублей, то понятно, что на пальто или костюм копить нужно было несколько лет. Вот все и носят одежду до последнего. И летом в белом рассекают — ситец, он дешевый, всего трешка за метр, я ценник в одном из разгромленных сельмагов видел. После того как я поделился с ребятами этой информацией, народ, наконец, перестал над Несвидовым подшучивать, когда тот буквально рыдал, что-нибудь из обмундирования выкидывая. Доперло до них, что шинель в пальто перешить можно, и что два десятка утопленных в болоте фрицевских в аккурат на годовую зарплату сталевара тянут.
Кстати, это помогло и с внутренними наградами определиться. Фермер теперь торжественно перед строем часы отличившимся вручал. Не сейчас, конечно, а раньше, когда с отрядом Славки тусовались. И после — когда с энкавэдэшниками Зайцева. Трофейных часов у нас скопилось несколько десятков, и награжденный получал подарок не только полезный, но и весьма недешевый. Ценой в пару месячных зарплат примерно.
