Сергей Лукьяненко - Дозор (5 романов)
– Полагаешь, мне не стоило вмешиваться в судьбу России? – спросила Арина.
– Да! Нет! Не знаю… – Я развел руками. – А если бы после всех потрясений итог оказался бы лучшим? Не было бы Второй мировой войны, к примеру?
– Я не могла сидеть и ничего не предпринимать… – сказала Арина. – И посоветоваться не могла ни с кем. Что Гесер, что Завулон – каждый стал бы ситуацию поворачивать к своей выгоде. С тобой – могу посоветоваться. Ты нормальный. Ты до сих пор человек.
– Не уверен уже… – сказал я, глядя на идущего вдоль ограды детской площадки чернокожего охранника. Тот бдительно глянул на карусели-качели-песочницы, скользнул невидящим взглядом по нам и удалился.
– Все мы люди, Антон. Кто в большей мере, кто в меньшей. Да, есть ситуации непонятные, когда не знаешь, стоит ли вмешиваться. Но есть же и однозначно ясные!
– Чего ты от меня хочешь? – спросил я.
– Антон, пророки появляются редко. За двадцатый век – восемь случаев. И еще реже удается зафиксировать их первое пророчество до того момента, как оно станет известно людям и обретет силу. Если ты знаешь пророчество мальчика…
– Нет, я его не знаю. Клянусь.
– А можешь узнать? – уточнила Арина.
Я помолчал. А потом резко, будто прыгая в холодную воду, сказал:
– Вероятно – да. Более того, возможно, я могу узнать и первое пророчество Эразма. Хотя оно, вероятно, за эти годы давно свершилось.
– А вот не факт, – сказала Арина. – Полет Гагарина в космос был напророчен еще в семнадцатом веке… Антон, ты меня по-хорошему поражаешь!
– Тебе, как сменила цвет, неймется творить добро, – сказал я.
– Допустим. А тебе разве нет? Антон, в Дозоре никто на такое не решится. Я – готова попробовать. И я клянусь тебе, что если пророчество окажется хорошим или невнятным – мы ничего не станем делать. Пусть исполняется. Но вдруг мы получили шанс действительно направить жизнь людей к лучшему?
– «Мы», – фыркнул я. – Предыдущий раз ты говорила «мы», когда была с Эдгаром и Саушкиным. Кончили они плохо.
– Ты мне не веришь, и это правильно, – кивнула Арина. – Но со мной у тебя появится шанс не тянуть лямку в Дозоре, а сделать что-то по-настоящему важное.
– Я почти уверен, что Эдгару ты говорила то же самое, – мрачно ответил я.
– Подумай, Антон. – Арина открыла сумочку и достала оттуда маленький шарик. – Я пока отправлюсь… к себе. Извини, что не приглашаю – Минойская Сфера переносит лишь одного.
– Мне казалось, она одноразовая, – сказал я.
– Нет, она однозарядная, – улыбнулась Арина. – А я умею ее перезаряжать. Навещу тебя утром, ты не против?
Я пожал плечами. Арина улыбнулась, сжала сферу в кулаке – и исчезла.
Вздохнув, я взял пустые бутылки из-под пива и стал спускаться с деревянного кораблика. В отличие от ведьмы мне придется добираться до гостиницы пешком.
По пути на детскую площадку Арина открыла калитку каким-то своим способом, растерев в пальцах сухую траву и посыпав ею замок, я же никогда не любил возиться с заклинанием «Бильбо» и решил миновать ограду сквозь Сумрак. К моему удивлению, на первом слое Сумрака площадка тоже была огорожена, да и на втором ее окружало что-то вроде полосы высохших деревьев, ощетинившихся колючими ветками в сторону парка. Я с любопытством осмотрел живую (да нет, скорее – мертвую) изгородь. Такие сухие стволы чаще встречались на третьем слое, но там они были разбросаны хаотично – а здесь выглядели сознательно высаженными. Ну или вкопанными в землю. К счастью, тратить силы и идти глубже не потребовалось – эта ограда препятствовала лишь желающим войти на площадку, а не выйти с нее. Кто бы из Иных ни работал с детской площадкой, но он подошел к делу основательно.
Я протиснулся сквозь ветви, отошел немного и вернулся в реальный мир. После сумеречного холода и тишины ночной лондонский парк казался теплым и полным звуков. Где-то вдалеке слышалось тонкое пение свирели. Я пошел через парк, решив выйти поближе к своей гостинице. По пути попалась заботливо очищенная вечером урна, в которую я и сгрузил пустые пивные бутылки.
Что может быть прекраснее, чем вечерняя прогулка в пустынном парке?
Бесхитростная мелодия звучала все ближе и ближе. Внезапно я увидел музыканта – на кривом стволе огромного дерева, изогнутого когда-то давно ветром, так и растущего почти параллельно земле, сидел маленький мальчик, одетый в какие-то причудливые лохмотья. Мальчик самозабвенно играл на свирели. Вокруг него, будто танцуя, кружились огромные светлячки.
– Эй! – окликнул я юного музыканта и от растерянности спросил на русском: – Тебе не поздно здесь находиться?
Мальчик резко повернулся в мою сторону. То ли в свете светлячков, то ли в отблеске далеких фонарей с Бэйсуотер-роуд сверкнули белоснежные молочные зубы. Мальчик спрыгнул с дерева – и исчез. Следом, со звенящим звуком, разлетелись светлячки.
– Твою мать! – выругался я. – Чушь собачья! Я не верю…
Впрочем, договаривать я не стал.
Я, конечно, не верю в фей. Я даже в Деда Мороза давно не верю.
Но все-таки я предпочел промолчать.
Глава пятая
Гремела музыка. Резкая, незнакомая, на мой взгляд – совершенно диссонансная. Но похоже, окружающим она нравилась. Дискотечный зал был набит до отказа – молодежь словно и не танцевала, а колыхалась, подергивалась на месте, задевая друг друга, периодически сцепляясь руками и начиная двигаться в каком-то гротескном, запутанном хороводе. Потолок светился, и это были не лучи прожекторов или дискотечных фонарей, похоже было, что сами панели потолка испускали свет. В какое-то мгновение разноцветные всполохи сменились ровным оранжевым светом, потом потолок засиял небесной лазурью – и превратился в сплошной экран. Над нами было небо, по небу плыли белые перистые облака.
– Что это? – спросил я, уворачиваясь от сцепившейся вереницы подростков.
– Дискотека, – ответили мне.
Я повернул голову. Рядом стоял юноша лет восемнадцати, невысокий, упитанный. Чем-то знакомый.
– Кеша? – внезапно понял я.
– Что, Антон Сергеевич?
Что?
Я не знал «что». Я не понимал, где я и как здесь оказался. Но надо было что-то спросить.
– Где Надя? – Я вдруг понял, каким должен быть мой вопрос.
– Здесь, – пожав плечами ответил Иннокентий Толков. – Где-то здесь…
Я поискал глазами в толпе. Потом понял, что невольно смотрю слишком низко, туда, где должна быть голова десятилетней девочки. А надо смотреть выше…
И почти сразу я увидел Надюшку. Даже странно, как я ее узнал… она была такой же большой, как и Кеша. Но изменилась куда сильнее – голова начисто выбрита, остались только два клочка обесцвеченных до белизны волос над ушами. Длинная узкая юбка с разрезами, доходящими чуть ли ни до пояса, то ли сапоги, то ли ботинки… и совершенно обычная белая блузка. Надя была нелепой, жалкой, даже омерзительной в таком виде… но это была моя Надя. И сердце болезненно сжалось у меня в груди.
Я сделал шаг вперед, распихивая танцующих, схватил дочь за руку и вытащил из цепочки танцующих. На ее руке звякнули разноцветные металлические браслеты, закрывающие все запястье.
– Папа? – удивленно спросила Надя. – Что ты здесь делаешь?
– Что ты здесь делаешь? – синхронно спросил я.
Надя пожала плечами:
– Отдыхаю.
Парень и девушка, между которыми Надя раньше двигалась в цепочке, протолкались к нам. Выглядели они… ну, соответствующе. На парне были блестящие стринги и пушистая рубашка (да-да, именно рубашка и именно пушистая), на девушке – такая же длинная юбка с разрезами и блузка.
Видимо, это модно.
Давно я не бывал в молодежных компаниях.
– Надя, что надо этому эрзацу? – спросил парень. Не то чтобы угрожающе, но с вызовом.
– Иди в аут, – непонятно ответила Надя. – Это мой абу.
Парень глянул на меня неприязненно, но уже помягче. И спросил:
– Какие проблемы, уважаемый?
– Никаких, – ответил я. – И если ты немедленно исчезнешь, то их и не возникнет.
Парень криво усмехнулся. Похоже, я его не напугал. Дурачок. Он же у меня сейчас отправится домой уроки учить и полы мыть…
– Все гладко, Вовик, – сказала Надя. – Уймись.
– Тапай, если вдруг, – ответил Вовик, еще раз зыркнул на меня – и растворился в толпе вместе с подругой.
– Что за дурацкий сленг? – спросил я.
– Обычный, – ответила Надя и шмыгнула носом. Глаза у нее были красные. – Ты зачем пришел, папа?
– Надя, пошли домой, – сказал я.
– Зачем?
– Надя, мама будет волноваться, – попытался воззвать я к доводу, который безотказно работал в ее десять лет.
– А при чем тут мама и ты? – спросила Надя.
И у меня в груди стало совсем холодно и нехорошо.
– Надя, я не пойму, что происходит, – сказал я. Музыка резала уши, небо на потолке-экране затягивали тяжелые темные тучи. – Давай поговорим в другом месте.
