Александр Грозный. Исчадия Ада (СИ) - Шелест Михаил Васильевич

— Как же он охотится? — подумал Санька и тут же сам себе ответил, улыбнувшись. — Да не охотится он. Отдыхает. По лесу бродит. Хорошо в июньской тайге.

Обилие зелёных оттенков от нежно зелёного до насыщенного тёмного радовало глаз, а присутствие запахов разноцвета разрывало лёгкие, заставляя вдыхать грудью как можно глубже. Стрекот насекомых и пересвист птиц добавляли телу приятных ощущений, наполняя мозг раздражающей информацией. В данном случае — приятно раздражающей. Даже усталость, жара и обилие кровососущих насекомых, пытающихся впиться в человеческое тело, тоже выступали в качестве необычного раздражителя, хоть и неприятного, но нового и временного, а потому тоже в последствии вспоминавшегося с улыбкой. Как неотъемлемый элемент сценария. Многие мужики, выезжавшие в тайгу так и говорили: «Хочется упасть лицом в муравейник».

Санька много повидал разных «охотников» до таёжного отдыха, и эти мужики: Устинов, Селиванов, Яковенко и их приятели были не худшими их образчиками. Чтили, они, так сказать, «покон». Не злоупотребляя своим присутствием в тайге и ведя себя исключительно пристойно. Это даже по меркам Саньки, бывшим когда-то и лесником и охотоведом.

— Э-э-х, хорошо-то как, — проговорил Санька. — Ружьишко бы и походить по этому лесу.

Тут Саньку словно оглоблей по голове ударило. Ружьишко-то хорошо было бы и в тот мир перенести, если можно, конечно. Если бы получилось сие, то это было бы ну очень интересно и полезно. И не ради войны. Где ему взять столько оружия, чтобы можно было укомплектовать войско? Нет! Для личного, так сказать, пользования.

— Ха! — воскликнул Санька возрадовавшись. — А ну ка, ну ка… Где тут моя мелкашечка прикопанная.

Не зря ведь он, Санька, умер именно на этом месте. Тут схрон его был. Чуть в сторонке от пенька ручей протекал, а у ручья камень лежал. Большой такой камень-валун… Рядом с ним лежал камешек чуть поменьше, что прикрывал дыру, прокопанную Санькой и идущую глубоко под валун. Там и лежала его незарегистрированная мелкокалиберная винтовка, доставшаяся ему от его напарника-охотника.

— Поржавела наверное, — проговорил, недовольно скривившись, Санька.

Он дождался, пока человек из этого мира уйдёт и снова сам материализовался в этом мире, но уже возле камня. Ощупав валун, до конца не веря тому, что сам такой же материальный, как и он, Санька легко сдвинул камень и сразу увидел торчавший из под валуна промасленный брезент ружейного им самим сшитого чехла.

Винтовка, почищенная и смазанная, находилась на месте. Он её редко брал на путик, больше доверяя обычной «горизонталке» двенадцатого калибра. Той и белку, годной на приманку для соболя, можно «бахнуть», и рябчика с глухарём, и от тигра отбиться, если не повезёт с ним встретиться. Один ствол обычно был заряжен патроном с мелкой дробью, другой — патроном с пулей-жаканом. Патрон последней надежды, так называл его Санька. Ведь этот латунный патрон был снаряжён таким количеством пороха, что легко сажал на задницу даже сто килограммовых мужиков. Шутил иногда так Санька с особо неприятными ему субъектами, приехавшими в тайгу «побарогозить», а не отдохнуть.

Однако, где сейчас его двустволка-горизонталка Санька не знал. Припрятали мужики, скорее всего. А может и отдали полиции.

— Смотря кто нашёл меня. — размышлял Санька. — Если молодёжь, вроде Устинова или Санечки Яковенчика, то, скорее всего, отдали, Яковенко — юрист, не нужны ему тёрки с ментами, а если матёрый Петрович или Вовчик, то они навряд ли отдали правоохранителям ствол. В тайге стволов много не бывает. Скорее всего, кто-то из них, Петрович или Вовчик, по моему путику и пошёл, когда не вернулся я в барак. И запрятали, скорее всего, ружьишко в том старом бараке, где я и обитал. Найдут при обыске, так и чёрт с ним с ружьецом. Хозяин спрятал. А не найдут — так и ладно.

Вытащив из чехла и осмотрев ствол изнутри, Санька изъяна не обнаружил и невольно машинально взял из промасленного мешочка патрон, вставил его в патронник ствола. Потом он дослал затвор, прижал приклад к плечу, поймал в прицел какую-то «метку» на стволе дерева, стоящего на берегу ручья метрах в тридцати и нажал на спусковой крючок. Треснул выстрел и Санька своим изменённым зрением увидел, что пуля попала точно в цель.

— Славян! — тут же раздался крик. — Мы же договорились не стрелять!

Устинов или не ответил, или ответил, да Санька его не услышал. Видимо его напарник был ближе к Саньке и Санька от неожиданности «задёргался», не зная, что делать. Подхватив чехол с всунутой в него винтовкой и мешочком с патронами, Санька быстро перешёл в ноосферу этого мира.

— Ты смотри ка, получилось, — отметил он, видя, что из материального мира винтовка с патронами исчезла, как, кстати, и из его рук. Предметы, которые он брал с собой в тонкий мир для перемещения, в ноосфере куда-то исчезали и проявляясь только после того, как их выложат в мире обычном. Хотя, это если он сразу перескакивал в «эфирное» состояние, а если «таял» постепенно, то мог и сохранить их в своих руках. Так он иногда подшучивал над кем-нибудь разбрасывая хлеба молящимся, как, например, над Кирилловскими монахами.

— Дошутился, мда… Шутник, — вздохнул Санька, вспомнив, что у него сейчас творится в Москве. А вспомнив, понял, что возвращаться ему туда совсем не хочется.

— Может тут остаться? — подумал Санька.

В принципе, даже тех праведников, что он поднял, уже было больше, чем тогда, когда он, Санька, там был один такой светлый.

— Ага, такой «белый и пушистый»… Кхе-кхе!

Но ведь это факт. Старцы ведь сами друг друга поднимали. Он, Санька, создал сейчас в том мире энергетическую «сеть» с аккумуляторами и, главное, собирателями энергии. Несколько кикиморок вместе с Мартой стали способны принимать энергию солнца и наполнять ею свои аккумуляторы. За счёт них сейчас сеть и работала, в том числе поддерживая силы восставших праведников и некоторое количество простых, э-э-э, воскресших.

— Вот, млять! — выругался Санька. — Простых воскресших, млять! Дожил, что уже некоторые воскресшие стали у меня простыми!

Что-то не нравилось Саньке быть мессией в русском царстве-государстве. Это же сейчас столько условностей!

— Мама дорогая! Одни хождения вокруг меня священнослужителей все нервы вымотали. И ведь сам уже начал верить во всю эту хрень. И ведь эта хрень так и будет продолжаться. Кстати, как там Марта? — спросил он сам себя.

— Нормально, светлый князь, — услышал он. — Трупы, по мере их появления, убираем на погост. Кровь зачищаем. Всё, относительно спокойно.

— Ого!

Санька удивился тому, что у него «есть связь» с его старшей воительницей.

— Как вы там без меня? — спросил он.

— Почему без тебя. Не важно, что ты сейчас в ином мире. Все, кому надо, чувствуют тебя. Как и ты должен чувствовать всех и каждого.

Санька удивился, попробовал посмотреть на мир глазами Адашева и увидел перед собой ноосферу того мира. Это было удивительное ощущение — видеть сразу два тонких мира. Причём, как оказалось, миры-то были идентичными, только сдвинутыми по шкале времени. Он видел одну планету, но с разными природными ландшафтами, городами, живыми и неживыми объектами. Ха-ха! Это словно смотреть то одним глазом на одну фотографию, то другим на другую. Место на картинках сфотографировано одно и то же, только с разницей в почти пятьсот лет.

— Ха-ха! — рассмеялся Санька. — Это, как стрелять с двух рук из пистолетов, глядючи на них обеими глазами. Стрельба по-македонски, кхе-кхе! Забавные накладки.

Он крутанул один «глобус», пытаясь найти на нём Москву, и вдруг голова его закружилась так, что его едва не вырвало. По крайней мере такие у него возникли ощущения.

— Хрена себе! — простонал Санька, пытаясь восстановить восприятия реальности. — Нахрен, нахрен такую карусель. Не готов я ещё в космонавты. Фу-у-у-х…

Санька наконец-то поймал в «объектив» местную «реальность» и сосредоточился только на ней. Тот мир отступил, но видеоряд от сознания Адашева поступал. Он беседовал о чём-то со Старицким. Вернее, — спорил. Старицкий хмурился и что-то отвечал короткими фразами.