СССР: вернуться в детство 3 (СИ) - Войлошников Владимир

Хотелось бы думать, что мы имеем дело с необдуманным решением, но я подозреваю, что готовится диверсия в масштабах страны.

Прочти, пожалуйста, и постарайся сделать так, чтобы этот экземпляр попал к товарищу Андропову. Я уже отправила один непосредственно ему, но боюсь, что всю его почту просматривают, и люди, заинтересованные в том, чтобы он оставался в слепом неведении, скрывают от него все факты подобных сигналов.

Я очень переживаю за нашу Родину и очень надеюсь на тебя.

Оля'

Я запечатала конверты, мы доехали до города и сбросили их в первый попавшийся ящик для писем на углу какого-то дома. Ну, что. «Если я не вернусь — считайте меня коммунистом».

Но долго переживать сей торжественный драматизм мне не пришлось. Всё-таки нас больше волновало своё, близкое. Да и хорошие новости тоже проскакивали. Вот, к примеру, двадцать седьмого октября открылось сквозное движение по БАМу, народ снова ликовал, по телику показывали, как забивали золотой костыль, когда соединялись западная и восточная ветки. Смотрели мы это на даче. Точнее, бабушка смотрела и нас крикнула, чтоб мы знаменательный момент увидели.

После того, как баба Рая напрочь отказалась возвращаться в город*, Женя привёз ей телевизор и мощную самодельную антенну. Смотреть в Иркутске всё равно всего два канала можно.

*А зачем? Вода на даче есть.

Свет есть.

Ванная, туалет, все удобства.

Дом деревянный,

как она всегда мечтала,

дышится легко и всё такое.

Меня положение дел

устраивало в высшей степени,

да и маму тоже.

Как бы мы теперь уехали

и на кого всё это хозяйство бросили?

А так всё-таки взрослый с нами.

А вот двадцать девятого октября нас таки попытались грабануть.

ЭКСПРОПРИАТОРЫ, ТОЖЕ МНЕ…

Сперва мы услышали, что Роб, запертый на ночь в своём вольере, где у него была тёплая будка, лает, аж разрывается на части. Выскочили на крыльцо — подросшие цесарки орут в своём углу, как сирены! Вовка метнулся в комнату, обратно — и как был, в тапках, футболке и лёгком домашнем трико, рванул через огород. Я так не могу, мне хотя бы надо сапоги натянуть и куртку набросить, всё-таки у нас снег уже выпал, земля мёрзлой коркой схвачена.

На улице стало слышно, что козы тоже орут. Бляха муха…

Вовкины тапки валялись буквально под крыльцом. Скользить, значит, начал и скинул. В этот момент с дальнего края зверюшника (да, это я так скотный двор называю) грохнуло. В дачной тишине звук прогремел так страшно! Кто-то заорал.

— Оля! Не ходи!!! — крикнула мне в спину бабушка, но я уже бежала. Не знаю, что я собиралась делать в своём восьмилетнем теле — но там мой муж!

— Стой, сука! — закричал Вовка.

У коз!

По улице за забором прохрустела ломающаяся ледяная корочка. Пыхтя и матерясь сквозь зубы протопал один… ещё… Трое! В сторону города побежали!

Мне из-за забора ни фига было не видать.

Я выскочила в козлятник через огород — хорошо, у нас фонари горят по территории, не убьёшься и ноги не переломаешь за просто так — и поняла, что уже поздно. Дверь выгула, выходящая на пожарную полосу, покачивалась нараспашку. Теперь уж точно не догоню.

Из стаек с разноголосым «ма-а-а-а!» выглядывали безрогие морды.

— Тише-тише, всё хорошо, спим…

Дверь за спиной хлопнула, и я подпрыгнула, разворачиваясь.

— Оля! Ты куда одна!

Бабушка! Тоже в домашних тапочках, в наспех накинутом пальто. Вокруг неё суетился Роб.

— Фу, блин, напугала ты меня! В тапках-то скользко. На! — я сунула ей в руки жестянку с сухариками. — Дай им для успокоения души. Только по одному! А я в сараи загляну. Роб! Пошли со мной.

Я успела поймать его за ошейник и прикрыть дверь выгула. Нечего Вовке под ногами мешать.

Со стороны нижнего края нашей противопожарки грохнуло, и следом сразу ещё два выстрела почти подряд.

— О-с-с-поди! — бабушка испуганно схватилась за сердце.

— Стреляет — значит, жив, — «успокоила» её я.

Мы прошли по стайкам — щенок принюхивался, но не ворчал, явно чужих уже не было. Свинобанда дрыхла — где вразброс, где сплошным ковром. На наше появление поднялись отдельные лопоухие морды. Должно быть, сюда не успели залезть. Цесарки почти успокоились — значит, у них точно никого нет, иначе верещали бы почище римских гусей, неутомимо! Кроли́ вообще ничё не поняли. Я, если честно, не уверена — они способны в принципе такое понять или нет? С извилинами в кроличьем мозгу очень скудно.

Дульсинея стояла ближе к воротам, в другой стороне; Вовка придёт — вместе сходим. Не пойду одна. Адреналин начал отпускать, и мне чёт сделалось страшно. Коленки как-то сразу замёрзли, тишина и глянцевая чернота ночи надвинулись со всех сторон… И тут я услышала шаги. Знаете, в лесу, в полнейшем безлюдье, немудрено услышать шаги, тем более, когда идущий ещё и матерится под нос. Вовка! Быстро идёт. Калитка распахнулась, Вова увидел замершую в дверях козлятника бабушку и осёкся.

— Пошли, Роб! — нарочито громко сказала я. — Вова, заходи в стайку, холодно же.

Мы все зашли к козам, в тёплую подсобку. Вовка расписной был — не то слово. Майку увозил в земле и порвал. А вон то, красное, похоже, кровища. Носки мокрые насквозь, чёрные. Стянул — обнаружились такие же чёрные грязные ноги. Должно быть, ледяную корочку где-то проломил — а там жижа…

Вова с характерным шмяком кинул носки в цинковое ведро для не очень чистых нужд и отвернулся к мойдодыру. Мойдодыр, кто не знает — это не метафора и не мебельный монстр, это такая тумба с раковиной. В тумбу обычно устанавливается ведро, но у нас был смонтирован полноценный сток. А вот над тумбой крепился металлический оцинкованный умывальник, плоский такой, как чемодан, с врезанным крантиком. Перед дойкой мы обычно заливали в него тёплую воду, чтоб нормально руки мыть. Была у нас и раковина обычная, с непрерывной подачей воды, но только холодной. На перспективу имелась задумка поставить водонагреватель электрический или хотя бы твёрдотопливный титан, но пока до этого дело не дошло.

После дойки осталось полбака тёплой воды, и в тёплом козлятнике она не успела остыть. Вовка остервенело намылил руки, поставил в раковину одну ногу…

— Я щас, — сказала бабушка и вышла.

— Сколько было? — спросила я.

— Трое, — хмуро пробурчал Вовка.

Я достала из шкафа запасное вафельное полотенце, подвинула низенькую устойчивую лавочку:

— Вытирай и на чистое вставай, и мыть удобнее будет. Попал хоть?

— В одного… не уверен. В одного точно попал, орал он там… И ещё в одного хор-р-рошо попал. Два раза аж. Догнал, поговорил по душам.

— Руки-то чё ободраны?

— Штакетину на бегу от забора оторвал.

— У нас? — удивилась я. У нас, вроде, по тылам штакетника ни у кого нет.

— Не… там, у соседа снизу. Надо будет прибить ему.

Вовка сел на лавку и глубоко вздохнул.

— Попал я в него, когда он через канаву прыгал. Ну, он туда и завалился, — Вова посмотрел на свои ладони. — Бил его, с*ка, пока руки не устали.

— Этой штакетиной?

— Ага. Выбил и имена, и адреса́.

— Чё, прям так сразу и рассказал?

— Не-е-ет. Сперва пытался чё-то… — он снова посмотрел на ладонь и досадливо зашипел, — дай перекись, что ли… Ну вот. Я говорю: я те щас кадык выгрызу и глаза выколю, а потом топором порублю и кину тебя к свиньям, к утру даже костей не останется.

— Звучит убедительно.

Если у него ещё и глаза от злости пожелтели… Вон, до сих пор каёмочки виднеются, а в лунном свете они к тому же отсвечивают, совершенно по-волчьи.

Если вы думаете, что восьмилетний пацан не может уделать взрослого дядьку, примите во внимание следующие факторы. Мужик получил два заряда соли (а, может, и дроби, я не стала уточнять; думаю, Вовка и сам не помнит, чем он там в ярости стрелял). Если дроби — то его так вообще долбануло, что мама не горюй. И вот ему на голову в эту канаву сваливается бешеный пацан и начинает по чём ни попадя лупить штакетиной. Как он её сразу не сломал? Хотя, у соседа не сказать чтоб лёгкий забор, штакетины больше на узкие доски похожи. И вот, незадачливого вора сперва как будто лошадь два раза лягнула, а потом что-то мелкое начинает мелькать вокруг и бить доской. А длинномерами, я говорила, Вова умеет махать высокопрофессионально. Да ещё очень натурально обещает горло выгрызть. А глаза жёлтым светятся.