Андрей Зверинцев - Сын Грома
Раввин вздохнул:
— Тебе повезло. Я знаю, как тебя спасти, почтенный купец. Тебе требуется очищение.
— Очищение, очищение… Истинно говоришь, — обрадовался, услышав нужное слово, Варавва. Он все время искал это слово, но не находил. И вот старик произнес: очищение. — Истинно говоришь, раввуни: очищение, очищение… Оно самое.
— Завтра до восхода солнца приходи в Кедрон-скую долину к источнику Гион, — поучал старец. — Принеси двух живых голубей, ветку кедрового дерева, пучок травы иссопа и сосуд для ключевой воды, которую мы наберем из Гиона… И не забудь захватить деньжат, чтобы очищение прошло успешнее.
Варавва только согласно кивал.
Приготовив все с вечера, он был на месте в назначенное время. Старик ждал, сидя на камне, зябко кутаясь в лиловый плащ. Лицо его отливало синевой, а белые волосы на голове топорщились и шевелились под приподнятым капюшоном. Зрелище не для слабонервных, что и говорить. «А вдруг это бес? — подумал Варавва. — Ведь их столько вокруг. Разве не говорил об этом узникам прокуратора Галилеянин? Говорил! Предупреждал: сколько лжехристов и бесов вокруг, ужас!»
Старик выпростал руку из-под плаща и показал Варавве, как бы в шутку, пугая пожелавшего принять очищение купца, холодно блеснувший нож. Да только разве испугаешь нашего героя ножом? Не нож ему был страшен, а душевная боль. Душевная боль и неизвестно откуда подбиравшаяся тоска.
— Набери в сосуд воды и дай мне одну птицу, — приказал старик.
Варавва выполнил просьбу. Старик наклонился над сосудом, крякнул, оскалился и — на глазах другой птички, возможно веселой подружки, — чиркнул ножом голубку по горлу — чирик! — и стал ждать, пока кровь стечет в воду. Варавва завороженно наблюдал, как капает кровь в сосуд. Затем старик взял из рук Вараввы второю птицу, окунул ее в сосуд с кровяной водой, макнул туда же кедровую ветвь, намочил иссоп, семь раз стряхнул капли кровяной воды на Варавву и тут же выпустил живого, окрашенного кровью голубка на свободу. Голубок встряхнулся, обрызгал лицо принявшего очищение агнца и был таков.
— Ты очищен, — сказал Варавве старик. — Теперь ты — как агнец. И нет на тебе больше вины. Как ты себя чувствуешь?
Варавва перестал следить за упорхнувшей в небеса птицей и прислушался к своему нутру, стараясь проникнуть к себе в самую душу. Но никаких новых ощущений внутри себя не обнаружил. Ему даже показалось, что душа его, если и была у него душа, умерла или улетела вместе с окрашенным кровью голубком.
— Эх, — вздохнул он и сказал старику: — Чувствую опустошенность. Ни в голове, ни в сердце ничего нет.
— Тем более, — неопределенно выразился старик и протянул руку за мздой.
Варавва щедро рассчитался с ним.
— А теперь иди, иди, почтенный, — довольно грубо сказал старику Варавва. — Иди, иди. И не оглядывайся. Я теперь хочу побыть в одиночестве. Как пророк из Назарета.
Глава 16
Успение Марии
Это был день, когда площади и дома иерусалимские наполнились плачем и рыданиями, а улицы заполнились плакальщицами в печальных одеждах и бередящими душу свирельщиками. Вопли терзавших себя до крови женщин и пронзительный свист свирелей погрузили город Давидов в тоску и печаль. В тот день осиротел навсегда дом Иоанна в саду Гефсиманском, где жила Богоматерь после земной смерти Иисуса.
Иоанн навсегда запомнил всегда за-плаканные со дня Голгофы большие глаза Божьей матери. Ее скорбно сомкнутые уста. Знойный месяц елул и день вселен-ского плача. Помнил тот душный день в Иерусалиме, когда Богоматерь, возлегши свои легким телом на одр, предала душу Свою в руки Сына Своего…
Иоанн помнил, это были первые дни месяца елула. Мария позвала его сходить с ней на Масличную, или Елеонскую, как ее еще называют в Священном Писании, гору, откуда Учитель вознесся к Престолу Божию и у подножия которой в Гефсиманском саду стражи схватили Его.
Иоанн помнил, что сидел тогда на циновке и укреплял готовые вот-вот оторваться ремешки на сандалиях своей нареченной Матери. В Ее печальных больших глазах блестели слезы.
— Госпожа моя, ты опять в печали?
Мария повела плечом, будто от холода.
— Который день кто-то зовет меня на ту гору. Гору прощанья. Когда остаюсь одна в доме, слышу Его голос. Он зовет меня к себе, Иоанн. Пойдешь со Мною на ту гору?
— Как прикажешь, Госпожа моя.
И сын нареченный, закончив возиться с обувкой, подергал ремешки на прочность и молча показал Марии рукой, чтобы она подала ему босую стопу свою обуть ее. Ибо подниматься без обуви на гору, где во множестве разбросано много острых камней, весьма болезненно для женских ног, хоть и привыкших ходить нескончаемыми дорогами Своего Божественного Сына.
Мария молча покачала головой.
И он понял, что сегодня ей легче пройти этот путь разутой, как разутым ходил здесь Ее Сын и его, Иоанна, Учитель. Ибо земля, по которой Он ходил, — есть земля святая.
После вознесения Учителя они часто ходили на эту гору. Марии постоянно казалось, что она видит на сухой каменистой земле Елеонской следы ног своего Божественного Сына. Из Писания Она знала, что на этой горе когда-то скрывался от сына своего Авессалома Давид. Царь Иудейский «шел и плакал, голова у него была покрыта, он шел босой». Учитель тоже не раз поднимался на эту гору с учениками. Отсюда Он послал их найти и отвязать привязанную к изгороди ослицу и молодого осла с нею и привести Ему для въезда в Иерусалим. Здесь на камнях Он учил учеников читать «Отче наш». И здесь же — Иоанн часто вспоминал и живо представлял, как все это происходило тогда у подножия той горы, — Учитель окоротил клявшегося ему в верности Симона Ионина, или Петра, или Кифу, как еще того называли. Учитель сказал Петру: «Истинно, истинно говорю тебе: не пропоет петух, как отречешься от Меня трижды». Петр обиделся и стал уверять всех, что это невозможно. Дескать, ему даже смешно услышать от Учителя такое. Петр повернулся, ища поддержки у других учеников, но никто не поддержал его. На деле же все так и случилось, как говорил Учитель. Иоанн был потрясен. Учитель был расположен к Петру едва ли не более, чем к другим ученикам. Он всегда выделял из двенадцати Кифу и Иоанна. И вот случилось-таки: Петр трижды (!) отрекся от Учителя. «Выходит, не зря я с детства недолюбливал рыжебородого Симона», — сказал тогда себе Иоанн и вычеркнул Петра из своего сердца…
Та последняя ночь намертво запечатлелась в его памяти. …Здесь, в Гефсимании, взяв с собой только Петра и обоих сыновей Зеведеевых — Иакова и Иоанна, тихо и печально Учитель говорил им: «Душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодр-ствуйте со мною… Вот приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников». Но тут как раз набежала стража и, крича, светя факелами, размахивая обнаженными мечами, схватила Его, словно разбойника, и потащила в Верхний город к дому первосвященника. Потом в преторий к Пилату. Это была страшная ночь… Сейчас Иоанну кажется, что больше, чем арест Учителя, его потрясло отречение Петра… А потом, уже воскреснув, Учитель на этой же горе простился со своими учениками, благословил их и вознесся на небо, а Богоматерь и ученики, пораженные необычностью происходящего, могли видеть, как преображенное тело Учителя поднималось к высям, пока белоснежное облако не скрыло Его от их мокрых от слез глаз. Здесь прозвучали Его прощальные слова, обращенные к одиннадцати Его апостолам: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие…»
И все они, десять апостолов Христовых, кроме Иоанна и отошедшего в мир иной предателя Иуды, пошли отсюда к народам, не знавшим Бога Живого. Отсюда, с горы Елеонской, и пошел Благовест любви по землям Иудеи, языческим и эллинским странам…
Доброй вести о любви — Божьей любви к людям.
В тот день было ветрено, и Иоанн хотел было взять для Марии теплую, из козьего пуха, накидку, но она отрицательно покачала головой, и он опять увидел блеснувшую у нее в глазах слезу. Молча, выказывая Богоматери свое сочувствие и участие, Иоанн разулся и тоже шел в гору босой, страдая, как и Она, от мелких острых камней, впивающихся в босые ноги.
Молча они прошли через Гефсиманский сад и по пыльной каменистой тропинке стали подниматься в гору. Иоанн шел вслед за Богоматерью, и, когда Она повернулась к нему, он увидел, что Мария плачет и слезы текут по ее щекам. Он понимал: она все больше и все сильнее тоскует по Сыну и земная жизнь вдали от Него источила ей душу. Только слезы и молитвы на месте последнего прощания дадут ей силы продолжать свой земной путь.
Молитвы поддерживали Ее. А однажды Иоанн услышал, как Мария пела. Сначала он подумал, что она молится. И чтобы не мешать ей, не вошел в дом, а сел на каменную скамью возле дома и погрузился в свои мысли. Но мысли не складывались. Он прислушался к голосу Богоматери и поразился. Да, Мария чуть слышно пела. Пела и тихо плакала.
