Сергей Шхиян - Боги не дремлют
— Не стоит, — посоветовал я, — здесь еще прохладно, будешь мыться, тогда пусть смотрит на тебя сколько угодно.
Матильда опять нежно улыбнулась стене и сердито посмотрела в мою сторону:
— Его нельзя заставлять ждать, он может обидеться! Принеси мое платье, пусть он посмотрит какая я красивая!
— Прости, но я не только ничего не вижу, но у меня еще отнялись ноги, — сказал я, не собираясь оставлять ее одну. — Пусть смотрит просто так.
— Вот значит ты какой! — обижено сказала она, начиная расстегивать пуговицы мундира. — Значит, мне придется идти самой!
Это все, скорее всего, от вина, понял я, начиная догадываться, в чем заключается тайна этого места. В нем растворен какой-то галлюциноген…
Между тем, Матильда устраивала невидимому зрителю натуральный стриптиз. Она медленно и грациозно, снимала с себя уланский мундир. Даже стащить тесные в икрах сапоги ей удалось достаточно сексуально.
Я не вмешиваясь, наблюдал, чем все это кончится. Наконец она полностью избавилась от одежды и стояла перед стеной, как перед зеркалом, принимая самые что ни есть обольстительные позы.
Зрелище было бы приятное, если бы не тревога за ее голову.
— Я вам нравлюсь? — спросила она, все тот же веник, расточая ему медовые улыбки.
Не знаю, что он ей ответил, но по лицу женщины мелькнула тень озабоченности. Она скользнула ладонями по телу, отдавая предпочтение самым привлекательным для мужчин местам, и сообщила невидимому собеседнику, что уже идет.
Куда она собралась, я понял только тогда, когда силой остановил ее в дверях.
— Матильда, что с тобой, ты куда собралась? — спросил я, затворяя дверь.
— Пусти! Ты мне мешаешь! — с неожиданной злостью заявила она, пытаясь оттолкнуть меня с дороги.
— Голой ты отсюда не выйдешь! — твердо сказал я. — Надевай мундир и иди куда хочешь!
— Но как же ты не понимаешь, — бормотала она пытаясь силой прорваться к двери. — Мне обязательно нужно выйти, он меня зовет!
— Нет!
— Лучше пусти, а хуже будет! Ты не можешь меня не пустить! Будь ты проклят! — неожиданно завизжала она. — Если бы ты только знал, как я тебя ненавижу!
Я больше ничего ей не говорил, это оказалось совершенно бесполезно. Матильда постепенно впадала в ярость: глаза налились кровью и в уголках губ появились пузырьки слюны. Прошлось внимательно за ней наблюдать, чтобы она не смогла вцепиться ногтями мне в лицо. А дело, похоже, шло именно к этому. Картина получалась сюрреалистическая: я стоял в дверях, как голкипер, а обнаженная женщина металась по предбаннику, пытаясь прорваться наружу.
Наконец она бросилась в атаку и умудрилась-таки ногтями поцарапать мне щеку. Пришлось зажать ее так, чтобы она не смогла драться. Однако Матильда не сдалась и рвалась, как только могла, и у нее это неплохо получалось. Временами мне казалось, что я не смогу с ней справиться. Наконец она все-таки обессилила и сразу переменила тактику. Теперь это была сама кротость и нежность:
— Алексеюшка, я тебя умоляю, пусти меня, мне так нужно выйти! Неужели ты такой жестокий?! Всего одна минутка и я вернусь! Потом я все для тебя сделаю! Пусти, ну, что тебе стоит? Для меня это так важно! — ворковала она, заглядывая в глаза и прижимаясь всем телом.
Скоро мне все это так надоело, что я почти согласился выпустить ее наружу. На дворе было градуса три-четыре выше нуля, шел дождь со снегом, и мне показалось, что холод Матильду вразумит быстрее, чем мои уговоры. Не вязать же было ее по рукам и ногам!
— Хорошо, — сказал я, — мы выйдем, только вместе и я буду держать тебя за руку. Согласна?
— Милый, делай что хочешь, только пойдем скорее, он на меня уже сердится!
Бедную женщину била дрожь, глаза остекленели, и выглядела она помешанной. Я открыл дверь и, не давая вырваться, спиной вперед вышел наружу. Матильда попыталась воспользоваться моментом, бросилась в образовавшуюся щель, но я был начеку и не дал ей убежать.
— Не нужно, спешить, — попросил я, — крепко взяв ее за руку. — Идем, только медленно. Тебе не холодно?
Француженка не ответила, дернулась, пытаясь вырваться, не смогла и потащила меня за собой через двор, причем так целеустремленно, будто внутри у нее был компас. Ни ледяной холодной грязи под ногами, ни пронизывающего ветра она, словно, не замечала. Так мы пересекли двор и направились к противоположному дальнему углу усадьбы. Здесь я еще не был, хозяйственные постройки располагались вблизи бани, а тут было что-то вроде огорода.
Ноги глубоко проваливались в перекопанную раскисшую землю, но Матильда этого не чувствовала, тянула меня за собой. Несколько раз она спотыкалась и падала, так что вся перепачкалась. Я даже перестал замечать ее наготу. Наконец мы выбрались из пахоты и добрались до изгороди. Только вблизи я заметил, что в ней есть узкий проход, сквозь который мог пройти только один человек. Матильда словно ждала увидеть эту щель, внезапно рванулась с такой силой, что я выпустил ее руку.
Не будь я готов к чему-то подобному, непременное ее бы упустил, но в тот момент успел сгруппироваться, бросился вперед и в последний момент сделал ей подножку. Женщина покатилась по земле, а я, подскочив к забору и загородив собой лаз, посмотрел, что там такое. То, что, находилось в ней, когда-то было людьми, а теперь зловонными лохмотьями. Я успел разглядеть только французскую форму и казачью бурку. На меня пахнуло трупным смрадом, а зрелище оказалось таким ужасным, что я невольно закрыл глаза и отпрянул.
Прямо за проходом оказалась глубокая яма, уже частично заполненная дождевой водой. Это была типичная ловушка, волчья яма, с острыми металлическими штырями, торчащими прямо из воды. От изгороди над ней перебросили мостик, который доходил только до середины.
— Пусти, будь ты проклят! — закричала Матильда и бросилась на меня, как тигрица.
Грязная, растрепанная, с окровавленными руками, моя страстная подруга, теперь напоминала фурию, богиню мщения. Она, старалась попасть мне в глаза ногтями, скалила зубы, визжала от ненависти. Я растерялся, не зная что предпринять. Казалось, что удержать ее от самоубийства уже невозможно. И тогда я не придумал ничего лучшего, как ударить ее в солнечное сплетение. Только тогда Матильда сникла и опустилась на землю, ловя раскрытым ртом воздух. Пока она не пришла в себя, я схватил ее под колени, поднял, перекинул через плечо и побежал к бане. Она больше не сопротивлялась. Только когда я положил ее на лавку в предбаннике, прошептала с настоящим отчаяньем:
— Если бы ты знал, что наделал!
Говорить с ней в тот момент было бесполезно. Да, я не чувствовал себя готовым к долгим прочувственным беседам. Перед глазами стояло страшное зрелище, а желудок сжимался в рвотных позывах.
Матильда постепенно приходила в себя, но продолжала смотреть бессмысленными глазами. Я не знал, что с ней дальше делать. В бане не было ничего подходящего, чем ее можно связать. Оставлять же ее одну, без присмотра я просто не решался. Оставалось одно, нести ее в таком виде в дом, и там запереть.
Пока я думал, как поступить, Матильда неожиданно села на лавке и с испугом посмотрела на меня. Потом увидела свои исцарапанные руки, грязь на теле, вскочила на ноги и закричала:
— Что ты со мной сделал?
— Кажется, спас тебе жизнь, — ответил я. — Ты помнишь, что с тобой случилось?
— Ты меня бил? — не слушая, спросила она.
— Бил, — признался я. — Как ты себя чувствуешь?
— И ты еще спрашиваешь?! Посему я вся в грязи?
— Я тебя просил не пить вино? Ты не послушалась, вот теперь и пожинай плоды! В нем была отрава, ты временно сошла с ума и едва не погибла!
Матильда недоуменно осмотрелась и спросила:
— А почему я голая?
— Разделась, чтобы пойти к возлюбленному, — с облегчением ответил я. Кажется, дурман у нее выветрился, но я все равно был настороже.
— Ты можешь толком объяснить, что случилось? — жалобно попросила она. — Я совершенно ничего не понимаю!
Я коротко рассказал о ее недавних «глюках» и подвигах, показал свое расцарапанное лицо. Под конец рассказа, сделал вывод:
— В вине, скорее всего, было наркотическое вещество, тебе стало казаться, что здесь какой-то необыкновенный мужчина, за которым ты рвалась пойти куда угодно. В конце двора для таких как мы с тобой дорогих гостей специально приготовлена яма-ловушка. Мне показалось, что там не меньше десятка трупов, — добавил я.
— Это ужасно, то, что ты говоришь, — сжимаясь на лавке в комок, воскликнула Матильда. — Какому извергу могло такое придти в голову?
— Понятия не имею, — задумчиво ответил я. — Самое удивительное, было даже не то, как подействовало вино, а то, что ты рвалась именно в ловушку. Я не представляю, как такое можно сделать. Ладно, общее опьянение, потеря памяти. Здесь же все много сложнее.
— А что это был за человек, который меня, как ты говоришь, звал за собой?
