Андрей Биверов - 13-й Император. «Попаданец» против Чертовой Дюжины
Но жадно ловившая каждое мое слово настороженная толпа услышала. Услышала и снова испуганно замерла. Вскоре из нее стали один за другим, тоненьким ручейком просачиваясь из задних рядов, выходить люди. Когда их набралось уже достаточно много, я обратился к привлекшему мое внимание своей дородностью и собольей шубой явно богатому купцу.
— Эй, любезный! Да, вы! Не стоит так оглядываться по сторонам, я обращаюсь именно к вам. Представьтесь, пожалуйста.
— Иннокентий Петрович Шорсов, купец первой гильдии, — поняв, что деваться особо некуда, сохраняя достоинство, вышел из толпы богато одетый купчина.
— Так что же, Иннокентий Петрович, значит, склады запирать ты не велел?
— Нет, не велел, — спокойно и с достоинством ответил он.
— Ну а кто ж тогда? Неужто сам захлопнулся? — я притворно удивился. Уже зная, что практически все склады были закрыты, я не сомневался — купец поступил, как и все.
— То приказчик мой Сашка расстарался, подлец, — давно поняв, что запахло жареным, принялся выкручиваться Шорсов.
— Брешет все! Сам! Сам мне сказал закрывать немедля! Как увидел, что соседский склад занялся, так и сказал! — раздался крик из недр оставшейся стоять на месте толпы.
Раздвинув широкими плечами толпу, вперед вышел невысокий, но плечистый и коренастый мужик в расстегнутом до пупа тулупе.
— Да как же я мог тебе такое сказать, коли я в портовом управлении был? — по-бабьи всплеснул руками демонстративно удивившийся купец.
— Врешь! Туда ты уже опосля побег!
Я уже начал жалеть, что отпустил рабочих по домам. Свидетели бы нам не помешали. Но, как оказалось, любопытных оставалось еще предостаточно.
— Не дело это, Александр Захарович, вину на других перекидывать, — донеслось до меня из-за спины.
Я оглянулся. За свитой и полицейским оцеплением беззвучно стояла никуда не думавшая расходиться толпа из рабочих.
— Ну-ка, ну-ка, иди сюда. Говори, что слышал.
— Самого разговора-то я не слыхал. А вот то, как едва пожар занялся и я к складу подбег, так видел, — непонятно ответил работяга.
— Что видел? — поняв, что рабочий закончил, уточнил я.
— Ну, того, как Александр Захарович с Сенькой, сучьим сыном, — сквозь зубы прошипел рабочий, — засов налаживали.
— Язык попридержи! С государем говоришь! — подскочил к говорившему стоящий неподалеку полицейский.
— Отставить! — остановил я уже замахнувшегося стража порядка.
— Что скажешь, Сашка? Было?
— Так я ж и не запираюсь! — развел руками приказчик. — Было. Как мне велели, так я и сделал.
— Ах ты, паскудник! На честного купца клеветать вздумал! — разъярился Иннокентий.
— Где ты тут честного купца увидал?! А ну покажи, дай посмотрю!
— Тихо! — остановил я начавшуюся перебранку. — Кто-нибудь слышал, как тебе склад закрыть приказали? Говори! Нет?
Сашка затравленно огляделся.
— Один я был. Но ведь приказал же! Приказал! Ей-богу, не вру, — вдруг распалился крепыш. — Хоть на кресте поклянусь, — и вправду достав из-под рубахи нательный крест, начал истово клясться он.
— Врешь! Христопродавец! Побойся Бога! — вскричал купец и, подскочив к Сашке, рванул того за рубаху. Оба повалились на снег.
— Разнять! Быстро!
Н-да, вот, значит, как. Купцы приказывают, а крайние у нас приказчики. Ну что сделаешь — не пойман, не вор.
— Значит, так. Тебе, — я указал на Сашку, — пятнадцать лет каторги и потом на поселение в Сибирь. Раз твои слова никто подтвердить не может, и слышать ничего не желаю! — резко сорвал с губ приказчика уже почти сорвавшиеся мольбы о милости. — Тебе, — я указал на немного помятого недавней потасовкой купца, — тридцать тысяч штрафа за то, что за приказчиком уследить не можешь.
— Ой-е, — завыл купец… — Не казни, государь, по миру пойду…
— Все слышали? — обратился я к городовым. — Увести в полицейскую управу! Где портовое управление?
Из толпы «невиновных» несмело вышли чиновники.
— Ну что, толстобрюхие? Небось и слыхом не слыхивали, что склады запирали? Я угадал? — оскалился я.
— Все так! Не вели казнить, государь! — тут же упал на колени один, а за ним и другие чиновники.
— Ну что ж. Не знали так не знали, — участливо сказал я. — Всякое бывает, — на испуганных лицах чинуш робко промелькнула надежда. — Ну а раз не знали, то какой же с вас спрос? За что же вас теперь наказывать? — не замедлил подкрепить их робкую надежду я. С минуту понаблюдав за самой откровенной радостью избежавших наказания подлецов, я припечатал: — Ну разве только за то, что из-за вашего служебного несоответствия люди погибли. Александр Аркадьевич, голубчик, — отвернувшись от все еще ничего не понимающих мерзавцев, мягко обратился я к градоначальнику, — сделайте милость, а сошлите-ка их на каторгу в Сибирь. Лет на пятнадцать. Само собой, чинов, званий и наград надо лишить. И… да! Чуть не забыл! Будьте любезны половину имущества изъять в пользу казны. Не видали и не знали, хотя были должны, или знали, да не донесли, тут мне без разницы, — отрезал я отчаянно взвывшему всем скопом портовому управлению, наконец осознавшему, что их ждет.
Возможно, кому-то покажется, что я стал похожим на одного из кровожадных тиранов. На этих страшных, классически злобных диктаторов, которые с удовольствием забавлялись мучениями ни в чем не повинных людей. Должен заметить, что это не совсем верно. Почему именно компромиссное «не совсем», а не твердое и решительное «совсем не»? Да потому, что, забавляясь с портовым управлением, я испытал странное, непривычное удовольствие — мне было чертовски приятно играть с мерзавцами в кошки-мышки, до последнего оттягивая оглашение приговора. Был ли я в своем праве, усугубляя мучения подлецов ложной надеждой, или излишние страдания были ни к чему? Может быть, нужно было сразу выносить приговор?
Господи, да что за глупости! Конечно, я был в своем праве! Тряхнув головой, я решительно развеял все свои сомнения. В конце концов, излишнее морализаторство и преступная мягкость одного слишком образованного и гуманного императора (не будем показывать пальцем) как-то раз уже поставили мою Родину на колени. Так какие могут быть сомнения, когда господа, валяющиеся в снегу, явно попустительствовали случившемуся недавно преступлению? Попустительствовали жестокому убийству ни в чем не повинных людей? Да, за такое безо всяких сомнений карать надобно! И карать жестко, даже жестоко. Нечего миндальничать и надевать розовые очки. Как, впрочем, и нечего ронять сопли над каждой невинно загубленной душой. Нужно без эмоций и нервов, спокойно (ну, насколько это возможно) принять меры, чтобы такое впредь более не повторялось. Нет, погибших, конечно, жаль, но… множество несправедливостей случается постоянно. Ежечасно и ежедневно. Переживать и скорбеть по каждому — удел монахов и схимников, а не мой.
Вынырнув из своих мыслей и осудив на Сибирь с частичной конфискацией еще с десяток человек и оправдав одного, я понял, что конца этому суду даже не видно.
— Александр Аркадьевич, думаю, вы и сами справитесь, — обратился я к внимательно наблюдавшему за мной столичному градоначальнику. — Чем руководствоваться при вынесении приговора, вы поняли. Оставляю их в полном вашем распоряжении.
— Всенепременнейше, ваше императорское величество, — склонил голову Суворов и добавил: — Если мне будет позволено заметить, то вам и вправду было бы лучше отдохнуть. На вас просто лица нет, — «стоит ли так себя мучить, да еще после недавно перенесенной болезни!» — ясно читалось у него на лице.
Во дворец я вернулся только во второй половине дня. Да, съездил немного развлечься, нечего сказать! На пожар посмотрел!
Тем не менее должен признаться, что поездка оказалась очень даже результативной и познавательной. К примеру, то, что простой русский мужик находится в самом что ни на есть скотском и бесправном положении, я знал. Но одно дело отвлеченно знать, и совсем другое — видеть… А ведь ближайшие десять лет особо к лучшему эти условия менять я даже и не собираюсь. Прикрывшись своими благими намерениями, я безучастно к страданиям народа буду думать лишь знаменитое «Цель оправдывает средства». Ну что ж, пусть так. Пускай. И главное, что в конце цели, как обычно, лежит банальное благо для всего народа, подумал я напоследок с сарказмом и, не раздеваясь, упал на кровать, заснув еще в падении.
Едва проснувшись, я вспомнил свои планы на рыбалку, относящиеся, правда, к уже прошедшему вчера дню. Я поинтересовался у заспанного Владимира, как обстоят дела со сборами, и получил неутешительный ответ. Императрица запретила из-за опасений за мое здоровье. В общем, правильно. Лучше раненых в больнице навещу и прослежу, чтобы Суворов дело до конца довел. Хотя такое вмешательство матушки в мои дела меня немного тревожило.
Глава 9
