Евгений Красницкий - Внук сотника
Глава 5
Осень 1124 года. Село Ратное
Уже тронув телегу, Мишка спохватился: а где же Чиф? Вот уж у кого не было проблем! В деревне осталось всего три собаки, все три жили на Нинеином подворье, и все три были суками. Чиф и сам по себе был хорош, но тут, благодаря обстоятельствам, он и вообше автоматически заделался «первым парнем на деревне». Если же учесть, что благодаря своей принадлежности к тварям бессловесным рамками моногамии он ограничен не был и формальными супружескими обязательствами не обременен… не жизнь – малина!
Когда Мишка, вслед за Нинеей, бежал к дому покойного Велимира, он краем сознания отметил, как откуда-то вывернулся Чиф и припустил вслед за хозяином, а потом, когда Нинея схлестнулась с отцом Михаилом, рванул в сторону леса, словно за ним черти гнались. Наверно, почувствовал каким-то своим звериным чутьем, что здесь творятся вещи запредельные, и ударился в панику.
Мишка призывно засвистел и закрутил головой, высматривая пса. Чиф выскочил из ближайших кустов, но к телеге не подошел, а затрусил параллельным курсом, настороженно принюхиваясь. Мишка, прекрасно изучивший все его повадки, понял, что пес все еще напуган и в любой момент готов прянуть в сторону. Все понятно: сегодня хозяин открылся Чифу с совершенно новой, доселе неизвестной стороны – непонятной, а потому опасной.
– Чиф, Чиф, хороший мой, не бойся, иди сюда! Ко Мне, Чиф, ко мне!
Мишка нашарил в котомке с едой завернутый в тряпицу хлеб, отломил кусочек и протянул псу. Очень осторожно Чиф приблизился, долго обнюхивал угощение и руку, его протягивающую, наконец, видимо не обнаружив никаких тревожных признаков, аккуратно, передними зубами, захватил хлеб и не разжевывая проглотил. И все! Страхи мгновенно улетучились, настороженность пропала – хозяин свой, такой же, как всегда, мы куда-то едем, жизнь прекрасна!
«Непрошибаемый оптимизм! Просто позавидовать можно. Вот бы и вам так, сэр. Так нет! Вечно обвешаетесь проблемами, как собака блохами. Вот и сейчас голова пухнет, только перечислить – и то тошно делается.
Во-первых, экстрасенсорные способности. Они у меня действительно есть или проявляются только в присутствии Нинеи, и только тогда, когда она активно ворожит? ТАМ я ничего подобного за собой не замечал, но после всех пертурбаций, которые устроил мне Максим Леонидович, могло, конечно, произойти все, что угодно. Только вот сейчас эту проблему я не решу, да и неизвестно, решу ли когда-нибудь вообще.
Во-вторых, отец Михаил. Сколько ему осталось? Нинея, скорее всего, не ошиблась, да и кашляет он очень уж скверно, тут и врачом быть не нужно, чтобы понять. Жалко-то как, не старый еще – сорока нет. Эту проблему я тоже, наверно, не решу, но попытаться обязан. Подключить к этому тетку Настену, Юльку… Блин!!! Юльку нельзя! Она же обязательно попытается свои новые навыки применить – отдаст попу кусок своей жизни!
Господи! За что Ты ставишь меня перед ТАКИМ выбором? Продлить жизнь отцу Михаилу и укоротить Юльке или оставить все как есть и смотреть на медленное угасание своего друга… Сволочь!!! Развлекаешься с рабами своими, мать Твою! Эксперименты ставишь, как на крысах? А вот хрен Тебе! Считай, что крыса попалась нестандартная! Найду выход, а Ты там хоть удавись, если есть на чем! Богохульствую? Да, богохульствую! А на кой Ты мне разум дал, способный до богохульства додуматься, и даже до того, что Тебя нет? Вот этим-то разумом… Разумом…
Вот именно, сэр Майкл! Кончайте истерику и беритесь за ум, коли вам его с барского, пардон, Господнего плеча отвалили, да еще устами Екклезиаста, на пару с Нинеей, напомнили, что пользоваться этим органом бывает иногда очень пользительно. И не хрен лаяться на того, кто сей инструмент вам презентовал, независимо от того, существует Он или нет! А для начала возьмите да покормите отца Михаила – хоть и малая, но польза».
– Отче, проснись!
– Я не сплю.
– Поесть надо, приподнимись, я помогу.
– Мы далеко отъехали?
«Ну да, он же меня кем-то вроде сталкера считает, вроде как я его из Зоны вытаскиваю. Ну, кино!»
– Далеко, отче, далеко… Ну-ка давай сядем.
– Не надо, я – сам.
Мишка достал из котомки хлеб, копченого леща, несколько вареных репок, луковицу.
«Смотри-ка, знает Нинея монашеский рацион, ничего скоромного не положила».
– Это Беляна дала?
– Конечно, у Нинеи я бы и не взял!
– Как же ты, отрок, столько времени в вертепе дьявольском обретался? Язычеством антихристовым не испоганился?
– Да нет вроде бы… Поешь, отче Михаил.
– А молитву перед трапезой сотворить? Отвык уже?
– Прости, отче, о тебе же беспокоюсь, ослабел ведь совсем…
– Телом, но не духом! Повторяй за мной!
«Возлюблю Тебя, Господи, крепость моя!
Господь твердыня моя и прибежище мое; Избавитель Мой, Бог мой, – скала моя; на Него и уповаю; щит мой, рог спасения моего и убежище мое.
Призову достопоклоняемого Господа и от врагов моих спасусь».
«Семнадцатый псалом. Длинный, блин, больше пятидесяти стихов. Это когда Давид спасся от Саула и других своих врагов. Как раз к нынешней ситуации… Стоп! Почему к нынешней? Это же песнь победителя!»
«Я преследую врагов моих и настигаю их, и не возвращаюсь, доколе не истреблю их;
Поражаю их, и они не могут встать; падают под ноги мои…»
«Это кто ж ему под ноги пал, Нинея, что ли? Похоже, у тезки крыша протекла, впрочем, неудивительно: в его-то состоянии, да после таких приключений… Не спешите с диагнозом, сэр! Человек, как известно, выглядит дураком в двух случаях. Тогда, когда он действительно дурак, и тут комментировать нечего. И тогда, когда цели его неизвестны. Он себе что-то такое делает, по своим планам, а окружающим кажется, что дурь творит, пока результат не появится.
Зачем его к Нинее понесло? Блин! Нинея же мне сама сказала: он за мной приехал! Вызволить невинного отрока из рук колдуньи. Так он же своего и добился! Проник в логово нечисти, покропил святой водой место самоубийства (это он так Нинею на поединок вызывал), а потом одолел ее – вырвал меня из колдовских тенет!
Господи, так меня же и не держал никто, и Нинея отступилась, потому что я влез, а то бы лежал ты сейчас грузом двести… Отче святой, ты же с ветряными мельницами воевал, Дон Кихот ты мой чахоточный, жизнью рисковал, думал, что меня спасаешь! Ну до чего же ты человек золотой, как же я люблю тебя…»
Мишка вдруг ощутил комок в горле и вроде бы даже влагу в глазах.
– Вижу: умилила тебя молитва Господня, отрок! – по-своему истолковал Мишкины чувства отец Михаил. – Значит, не проникла еще мерзость языческая в душу твою, вовремя меня Господь привел.
– Вовремя, отче, еще как вовремя! Поешь хоть немного, отче, смотреть больно, как ты изнемог. Ну, пожалуйста, рыбка вот, хлебушек…
Отец Михаил поклевал, как цыпленок, и снова лег, закрыл глаза. То ли уснул, то ли задумался.
«А я-то, дурак: „сталкер, сталкер“ – спасаю его, вывожу из опасного места. А оказывается, это он за меня насмерть бился и спас. И ведь не объяснишь – язык не повернется. Что значит – исходная точка зрения, базовая шкала оценок. Смотрим на одно и то же, но каждый со своей колокольни, и видим разное».
* * *Отец Михаил…
Поговаривали, что в село Ратное, на место приходского священника, его сослали в качестве наказания за какую-то провинность. Какую именно – никто толком не знал, но дыма без огня не бывает. Не так уж много на Руси священнослужителей, учившихся в самом Константинополе, и по всяким медвежьим углам их, без особых на то причин, не разбрасывают.
Учить детей он вызвался сам, чем сразу же приятно удивил ратнинцев. До сих пор они о таком не слыхали, что, впрочем, и неудивительно – указ о создании церковно-приходских школ будет издан только через четыре века, Иваном Грозным. Не то чтобы население села Ратного было уж совсем темнотой безграмотной, скорее наоборот: неумение читать и писать считалось изъяном, причем настолько существенным, что могло даже расстроить свадьбу.
Ходила по селу байка о девке, которая, не сумев разобрать послание, закинутое ей через забор ухажером, от большого ума поперлась к попу, чтобы прочел. А там оказалось такое… Дальше версии разнились в зависимости от того, кто и в какой компании эту душераздирающую историю излагал.
Что в этой истории было правдой, что вымыслом – бог весть, однако факт оставался фактом: уровень домашнего образования, получаемого отпрысками ратнинцев, был, мягко говоря, очень и очень разнообразным. Программа же, которую за четыре зимы усваивали ученики отца Михаила, по меркам своего времени, для сельского жителя была просто блестящей: Закон Божий, церковное пение, чтение, письмо, четыре действия арифметики и некий симбиоз истории с географией.
Внук бывшего сотника Корнея, забывший, в результате странной болезни, все, чему его до этого учили, сначала привлек внимание отца Михаила тем, что очень быстро восстанавливал «забытое», да еще так, что учитель порой задавался вопросом: «А учил ли я его этому?» Мишке, еще не осознавшему себя, ничего не стоило ляпнуть: «Волга впадает в Каспийское море» или «Шестью восемь – сорок восемь», начисто игнорируя тот факт, что ни река, ни море с такими названиями никому не известны, а таблицу умножения проходят только в «выпускном классе».
