Василий Звягинцев - Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер
Чего-то подобного старший группы всё же опасался, хотя знал, что в нескольких шагах ждёт своего момента мощная поддержка, и оттуда тоже наблюдают за происходящим. Но если рванёт как следует — что ему с той поддержки?
— Подойди к стене, обопрись расставленными руками, ноги на ширину рук.
— Может, мне ещё и штаны для тебя снять? — нагло ответила Людмила, убедилась, что вся группа подтянулась в нужный сектор, и включила блок-универсал. Она его крайне подло (но по-своему гуманно) настроила на шоковое воздействие по нервным узлам, в том числе и тем, что управляют сфинктерами выделительных систем организма, перистальтикой кишечника и прочей физиологией. Попавший под удар человек на полчаса и больше превращался в подобие глубокого идиота. Эффект был мгновенный и крайне неэстетичный. В любом случае, смотреть на пятерых человек, из них одну девушку, которые в подобии эпилептических судорог дёргались на асфальте, весьма неприятно. Особенно если из них неудержимо и очень активно выделяются все отходы жизнедеятельности. И звуки, и амбре, как в холерном бараке, усугубляли картину.
— Анатолий, бегом! — крикнула Людмила, и тут из-за угла задним ходом выдвинулся «Мерседес», раскрашенный в характерные цвета и набитый омоновцами в бронежилетах и касках-сферах. Действительно, навели они на кого-то страху! До полной потери здравомыслия. Это уже настоящая войсковая операция, без всяких шуток, буквальное исполнение команды «Любой ценой». Только снайперов на крышах не хватало, вот тогда Людмиле с Анатолием действительно конец!
Повторять с этими бойцами тот же фокус не имело смысла. Неизвестно экранирующее действие титановых доспехов. Продержится хоть один лишнюю секунду, нажмёт спуск автомата — и достаточно.
Зато очень удачно у автобуса была на всю ширину открыта сдвижная дверь и почти все окна. Похожие на регбистов стражи правопорядка собрались стремительно десантироваться. «С неба — в бой!» Будто очередной «Марш несогласных» тут планировался.
Вяземская выдернула из кармана свой пистолет и положила все шесть пуль внутрь автобуса. Не разбирая, в людей она попадает, в стенки или крышу.
Всё. Через секунду после оглушительных хлопков и ослепительных вспышек, которые и без всякого газа могли вывести из строя весь отряд, автобус заполнился беловато-жёлтым дымом.
Несколько человек выпало наружу, задыхаясь от рвущего лёгкие кашля, с дикой резью в глазах — словно серной кислоты плеснули, начали кататься по асфальту, уже не представляя опасности. Тем, кто остался внутри, было ещё хуже. И бежать некуда, и концентрация газа выше.
«Ничего, — злорадно подумала Людмила, — вы бы нас тоже не пожалели». Она видела по здешнему аналогу дальновизора, что умеют делать ребята в такой форме с уличной толпой.
То, что они умеют не только бить палками и ботинками безоружных, но и воевать, когда нужно, по-настоящему, «не щадя живота своего», Вяземскую сейчас не интересовало. Враг — это тот, кто здесь и сейчас против тебя.
— Анатолий, сматываемся, — снова крикнула она совершенно потерявшему ориентацию Журналисту. Раньше репортёры покрепче были, мельком подумала Людмила, вспоминая фронтовых военных корреспондентов. — Язык нам нужен, — и побежала к старшему первой группы, что угрожал ей пистолетом.
Находиться возле него было тяжело чисто физически, не говоря о более высоких чувствах. Несмотря на то что блок-универсал был сразу отключён, руки и ноги только что вполне активного, пребывавшего в боевом азарте человека всё ещё беспорядочно подергивались, брюки были полны, вокруг растеклась обильная лужа. Пистолет валялся в трёх шагах.
Вяземская подумала, что если штатный — пригодится для идентификации, подобрала и сунула в карман.
Журналисту тоже стало совсем нехорошо. От зрелища и от запахов. Да ещё и со стороны автобуса газом начало накидывать.
— Какой язык? Как ты такого потащишь и куда, главное?
До Анатолия начало доходить, что попал он в крайне неприятную историю, как бы не тщательно спланированную провокацию, и у него остался единственный выход — бросить эту дурную девку, уже заработавшую себе лет десять тюрьмы, и переулками, переулками — в резиденцию Президента. Как во времена Ивана Грозного: «Кинуться в ножки, каяться и вымаливать прощение», всё рассказать и уповать на лучший исход.
«Так ведь не будет лучшего, — внезапно подумал Анатолий. — Раз начались такие игры, друг-Президент или „выдаст меня с головой“ тем, кто сейчас считает себя сильнее, или придётся, упаси бог, как Сальвадору Альенде[37], отстреливаться вместе с ним с балкона. Так что всё — ловить нечего. Последний достойный шанс — с Людмилой и её друзьями — до конца! Леонид после такого тоже никуда не денется».
— И как ты себе это представляешь? — неожиданно деловито спросил он Вяземскую, брезгливо кривясь. — Тащить вот это к милицейскому автобусу и на нём прорываться? Или такси возьмём?
— Видали мы таких белоручек, — возмутилась Людмила. — Да прикажу — на руках его понесешь…
Мужчина в это время корчился уже впустую, радикально опорожнился.
Вяземская, стремительно перемещаясь от тела к телу, собрала разбросанные по мостовой пистолеты. Она представляла, что её видят сейчас сотни людей. Через окна квартир, магазинов, из-за углов и из подворотен. Очень может быть — фотографируют, хотя бы телефонами. Очень это здесь сейчас модно. Но ей было всё равно. Лишь бы раньше времени не вывернулись с обеих концов улицы вражеские машины. Тогда снова стрелять…
Но обошлось.
На девушку-оперативника ей было смотреть особенно неприятно. Тем более, для «работы» она приоделась поизящнее, и теперь всё это бывшее великолепие изгажено с ног до головы.
«Кто же тебя, милая, отмывать-то будет? И как после этого?» — то ли сочувственно, то ли просто с профессиональным любопытством подумала Вяземская. В конце концов это — лучше, чем снарядный осколок в живот.
Обернулась. Ещё раз прошлась взглядом и по автобусу, из которого сумели выползти на улицу почти все омоновцы (тренировка, однако), полностью потерявшие боеспособность. Стонали, кашляли надрывно, плевались, ничего не видя из-за потоков слёз. Отползший дальше других старший лейтенант возился со шприц-тюбиком, стараясь через штаны воткнуть в бедро иглу.
Людмила схватила Журналиста за руку. Намеченный язык оказался между ними. В самый раз вроде.
Включила блок-универсал на режим перехода, практически не могущего особенно сильно поколебать «эфир». Пространственно — меньше километра, по времени можно и ноль в ноль. Другого выхода она просто не видела. Прогнать через центр Москвы дико воняющий ядовитым газом омоновский автобус, сбивая в случае необходимости встречные и поперечные машины, — сумела бы, но зачем? Не американское кино всё-таки. Да и что — прямо к подъезду парковаться, и грязное тело, с которого льётся, на третий этаж тащить? А потом?
Совсем чётко, прямо в ванную, у ней перенос не получился. Материализовались посередине коридора, метрах в десяти от нужной двери.
По-офицерски матерясь, не обращая внимания на изумлённый взгляд Анатолия, на которого её фразеология произвела больше впечатления, чем мгновенное перемещение с улицы в обширную, пустую и тихую квартиру, Людмила осмотрелась. Хорошо, Герты с Мятлевым здесь не было, гулять отправились. А чего не гулять мужчине с красивой девушкой, если кирпич денег, почитай, с неба свалился? Вся Москва его, пусть и чужая.
— Давай, берись, тащим, — приказала она.
Языка свалили в ванну, и Вяземская включила воду на полный напор. Пусть откиснет вместе с костюмом, да заодно и в себя придёт. Потом грязные и мокрые шмотки в мусоропровод сбросим, обсушим, во что-нибудь переоденем, тогда и поговорим.
Всю грязную работу она решила поручить Журналисту. Ничего с ним не сделается, тем более, пока Мятлев не подтвердил его полномочий, он вроде как тоже военнопленный.
— Слушай, — спохватилась она, — пока он не совсем вымок, всё из карманов — сюда. И сиди с ним, чтобы не захлебнулся и вода через край не перелилась. Прополощется — поможешь раздеться, шампунем облей погуще. Станет чист и благоухающ, как невеста перед свадьбой, тогда приодень, обувать не надо. Вещи я сейчас принесу. В разум придёт, тогда и поговорим. И ещё — возьми вон тряпку, паркет, где он следы оставил, выдрай, как палубу крейсера к высочайшему смотру. Воняет… — Людмила впервые позволила себе скривиться от отвращения. — Дезодоранты — вон, на полке. Ванна наполняется минут десять, успеешь…
— Послушайте, Людмила, вы себя ведёте… Я к вам в лакеи на подряжался… — попробовал «взвиться» Анатолий.
— Всё, Анатолий Васильевич, всё, — почти грубо сказала Вяземская Журналисту, человеку вдвое себя старше. Впрочем, в данном облике она могла сойти и за ровесницу. — Все ваши понты и «комильфо-привычки» остались за бортом. Считайте себя рядовым, призванным в часть с оч-чень вредным взводным командиром. Но отделенные — ещё хуже. У нас, в отличие от вашей «демократической армии», дисциплинарные права ротного, к примеру, командира, выше, чем у вашего Генерального прокурора. Десять лет арестантских рот, бессрочная каторга или расстрел перед строем из личного оружия считаются вполне обычным делом. Наказанные редко возражают.
