Влад Савин - Поворот оверштаг
Тем более если не вернешься, семью в концлагерь. Где наш добрый «папа» Дениц? Теперь нами командуют черные. Планы в штабах, конечно, составляют наши — не лавочники же и мясники! — но если что случится, угадайте, кто будет отвечать по всей строгости, надежный партийный товарищ или какой-то офицер кригсмарине? Слышал, что нескольких уже разжаловали и послали на фронт, под Сталинград. И еще гестапо допрашивает всех, выясняя, кто был больше дружен с предателем Грау? Кто был дружен с кем-то из экипажа Грау? Кто знает тех, кто был дружен с кем-то из экипажа Грау? А с экипажами других пропавших лодок? А не замечал ли кто чего-нибудь подозрительного? А отчего вы в прошлый раз про это же говорили другое? И без всякого отдыха, как при «папе» было, вернулись живыми, гуляй! Теперь же боекомплект приняли, запасы пополнили, техобслуживание провели — и снова в море, после победы праздновать будете.
Так что миссия глупая и бесполезная, но безопасная (караулить пустое море вблизи своей же базы) была бы самым лучшим вариантом — не до орденов, пересидеть бы! Если б не навязанный нам партайгеноссе. Обязательный довесок, положенный отныне в каждом экипаже, и нам достался. Не орет, не спорит, не отменяет мои приказы, не грозит снять с должности — вообще молчит. Просто ходит с блокнотом, сует нос во все и так же молча записывает. Что нервирует много больше. Когда даже лежа на койке мучительно вспоминаешь, а не сказал или сделал ли ты что-то не то. Потому все на субмарине идет строго по уставу. Люди даже разговаривать боятся не по делу, чтобы не попасть на карандаш. Черт знает, что он там понаписал, про кого и кому после предъявит?
А теперь представьте вот так неделю. В замкнутом пространстве размером чуть больше плацкартного вагона. И все точно по уставу, на все пуговицы, без лишнего слова и жеста. Медленно сходишь с ума. И ждешь: хоть бы что-то случилось!
Дождались. Радио с берега: русские напали на наш конвой у Порсангер-фьорда. Конвой полностью уничтожен, лодка U-703 предположительно потоплена, на связь не выходит. Нам приказ: перехватить русских на отходе. Такой же приказ получила U-403, чья позиция между нами и «семьсот третьей». Задача не кажется трудной — рядом свой берег и базы люфтваффе. Если при атаке конвоя в Атлантике корветы вцепились бы в нас как бульдоги, а один-два могут даже остаться в районе атаки, сутками карауля субмарину, ползущую на глубине тихим трехузловым ходом, пока в отсеках нечем будет дышать, то здесь это не грозит. Простая, почти учебная задача: обнаружил, занял позицию, выстрелил, попал.
Курс вест-норд-вест, семнадцать узлов, с учетом наиболее вероятного пути отхода русских к своим базам. Нам везет: всего через пару часов видим мачты на горизонте. Три корабля, идут встречным. Я думаю, что фортуна повернулась к нам лицом. Нам достаточно лишь чуть отойти в сторону, идеальная позиция для атаки — это на курсе цели, чуть в стороне. И лишь ждать, когда противник сам впишется в прицел.
Странно только, что не было сообщения от U-403. До атаки или после, но она обязана была выйти в эфир! Ведь судя по курсу, русские, если это были они, прошли прямо через ее позицию!
Пора погружаться. Готовимся атаковать. И тут русские меняют курс, идут прямо на нас, увеличивая ход. Стрелять торпедами прямо в лоб плохо, пробуем незаметно отойти в сторону. Акустик докладывает изменение пеленга, сдвиг к корме, но что-то медленно. Решив, что сместились довольно, решаю для уточнения поднять перископ.
И вижу, что русские корабли по-прежнему идут на нас! Они снова изменили курс — словно видят лодку. И до них меньше десяти кабельтовых. Повторить маневр мы не успеваем!
Мне это не нравится. Пожалуй, спокойнее будет отказаться от атаки — риск слишком велик. Ныряем на сорок метров. Русские эсминцы приближаются, их винты слышны уже без всякой гидроакустики, будто лавина накатывается. Наш партайгеноссе, как обычно, что-то чиркает на своих бумажках. Оторвавшись на минуту, задает мне глупейший вопрос: не опасно ли? Хочется рявкнуть на него, как фельдфебель — но ведь не забудет, потому отвечаю вежливо.
Русские совсем близко. И тут то ли страх, то ли опыт… Командую: самый полный вперед! Лодка будто прыгает — и за нашей кормой рвутся бомбы, на том месте, где мы только что были. Причем точно по нашей глубине. Русские не просто шли курсом на нас — они нас видели и заходили в атаку. Как?
В Атлантике мне приходилось слышать английские «асдики». Ни с чем не спутаешь, корпус лодки звенит, как от дождя. Здесь этого не было, но даже асдики не позволили бы так точно атаковать. Как русские нас засекли?
Доклады из отсеков: у нас отказали кормовые горизонтальные рули и туго перекладывается вертикальный. В кормовых отсеках полопались лампочки, перешли на аварийное освещение. Доклад акустика: эсминцы разворачиваются, заходят снова. Пытаемся затихнуть. И тут слышно, как по корпусу кто-то постучал снаружи — цок-цок. Через четверть минуты — снова. И снова… В этот раз мы не расслышали бы, как бы ни старались, за приближающимся шумом винтов эсминцев.
У русских есть локатор, превосходящий британские. Вот, значит, как погибли наши в Карском море. Однако же он работает прерывисто, и в этом наш шанс. Максимально уйти в сторону — в промежутке между импульсами. Русские почти над лодкой, пытаемся повторить наш трюк. И это почти нам удается. Мы уклонились — почти.
Страшный удар где-то в корме. Я чувствую, как трещит корпус. Разлетаются лампы — уже по всей лодке. Осмотреться в отсеках — и доклад из шестого: поступает вода. Не пробоина — если б так, некому было бы докладывать, и лодка сразу свалилась бы в дифферент на корму. Наверное, разошелся шов по сварке или повредило забортную арматуру. Представляю, как команда шестого накладывает на поврежденное место деревянную подушку, ставит брусья-упоры, подбивает клинья. Еще доклад: вертикальный руль отказал. Снова доклад из шестого: заделали, но прекратить поступление воды полностью не удается.
Еще одна атака русских — и нам конец. Мы с трудом управляемся и не можем погрузиться глубже, с повреждениями это опасно. Надо всплывать, вступать в артиллерийский бой с тремя эсминцами, это почти верная смерть, но оставаться под водой — конец гарантированный. А наверху… Сумели же макаронники, нам не ровня, в Красном море в сороковом году: субмарина «Торричелли», на поверхности ведя бой с тремя британскими эсминцами, утопила «Хартум» и серьезно повредила «Сторхэм» — до того как погибла сама.
Молчаливый партайгеноссе сжался в углу отсека, смотрит с ужасом — герой! Блокнот валяется рядом.
Командую на всплытие. Доклад акустика: эсминцы разворачиваются, ведут зенитный огонь. Люфтваффе вовремя, на помощь? Радость на душе — живем!
Я первым выскакиваю на мостик. За мной артиллеристы. Вижу, примерно в миле — русские эсминцы, два новых, один старый трехтрубник. А около них кружатся два «Хе-115», поплавковые двухмоторные торпедоносцы и разведчики. Русские бешено огрызаются зенитным огнем, и «хейнкели», заметив нас, идут в атаку на более легкую, как им кажется, цель. Идиоты, мы же свои!!!
Выручили нас, как ни странно, русские, открыв по нам огонь. Тогда лишь торпедоносцы поняли, что происходит, отвернули. Хотя я не разглядел, подвешены ли у них торпеды. В патрульный полет разведчиков могли выпустить и с бомбами, или вообще без всего. Нет, сколько помню, нам рассказывали, что пару стокилограммовых бомб брали всегда.
Мы не можем уклоняться, не можем маневрировать. Что у нас с вертикальным рулем?! Пробуем управляться дизелями, получается плохо. Самое плохое — от вибрации при работе «враздрай» усиливается поступление воды в шестой отсек. Ну хоть как-нибудь отбиться — и домой, база же близко!
Нет, не отобьемся. Первый залп русских лег недолетом, второй нас накрыл. Снова удар, взрыв, пламя — я цел и даже не поцарапан, а сигнальщику рядом разбило голову осколком, достало и кого-то из артиллеристов. Русский пятидюймовый фугас взорвался на корпусе, два с половиной сантиметра обшивки не выдержали, сразу в двух отсеках, четвертом и пятом, начался пожар. U-435 потеряла ход.
Следующий залп был бы для нас смертельным. Спасают «хейнкели», заходя на русских в атаку. Идут низко над водой — есть все же у них торпеды? — и русские стреляют по ним из всего, включая пятидюймовые, на время оставляя нас в покое.
Я приказываю извлечь и подготовить шлюпку. Нет смысла погибать всем. Кто-то должен выжить и рассказать о новом оружии и тактике русских. Матросы исполняют приказ, молча, но я знаю, они сейчас задают себе вопрос: кто те шестеро, вытянувшие счастливый билет на жизнь?
— Герр корветтен-капитан, — говорит наш партайгеноссе, — я должен буду доложить, что экипаж погиб за фюрера и рейх. Вы ведь не хотите, чтобы ваших родных, как изменников…
Я молча отбираю у него блокнот. И перед тем как швырнуть за борт, открываю на первой попавшейся странице. «По команде „срочное погружение“ производятся действия…», «Экипаж субмарины делится на два дивизиона: технический (дизелисты, мотористы, радисты, торпедисты) и морской (рулевые, сигнальщики, артиллеристы, боцманская команда)». Вместо ожидаемых доносов… Так ты ни черта не смыслил в морском деле? И всего лишь обучался, весь экипаж в страхе держа? При этом имел право отменять мои приказы? Меня, кавалера Рыцарского креста, водил за нос штафирка?!
