Начальник милиции. Книга 4 (СИ) - Дамиров Рафаэль

Следователь Криворожский все-таки выбил арест у прокурора для Чудинова, мол, был мотив у подозреваемого, занял большую сумму у потерпевшего, и к тому же склонен к совершению подобного рода преступлений. Миль, конечно, не проститутка, но Чудинов запросто и его мог убить, своего благодетеля.

Но это, что получается? Если Чудинов пришил заведующего гастрономом, то остальных тоже он? Или нет? Или он вообще не при делах?

Я лично беседовал несколько раз с Чудиновым, тот отпирался и клялся, что не виноват. Обижался, что к таким, как он, органы изначально предвзяты. Мол, уже все давно осознал, искупил, раскаялся, а его, чуть только что, автоматически в убийцы записывают. Честно говоря, я уже сам стал немного сомневаться в его причастности. Но не потому, что он мне сильно нравился. Ведь тот, кто убил Ларионова, Миля и Гребешкова — очень хитер, умен и расчетлив. Чудинов же производил впечатление человека недалекого ума. Не дебил, конечно, но и не Мориарти. Вот тут что-то не сходилось, а плясать-то и не от чего. Нужно найти доказательства либо его виновности, либо невиновности. Потому что срок ареста подходил к концу, второй раз его вряд ли продлят без прямых улик или без признания. А признаваться Чудинов не собирался.

Прибыв из больнички после снятия гипса, я заскочил в дежурку прочитать сводку за прошедшие сутки.

— Привет! Все жрешь и жрешь! — улыбнулся я Баночкину.

Тот уплетал котлеты с макаронами. Еще рядом стояла банка из-под капусты, было разложено нарезанное сало на газете, пара помидорок и съеденная наполовину огромная луковица.

— Кто работает, тот ест! — парировал Баночкин.

— Видал? Мне гипс сняли? — не удержался я.

Кто бы знал, с каким наслаждением я её почесал сегодня.

— О! Саныч, поздравляю! — Баночкин и обрадовался за меня искренне.

— А теперь плохие новости, — я выдержал паузу.

— Чего опять? — напрягся тот. — У нас проверка? Кулебякин вызывает? Убийство, о котором я не знаю?

— Сплюнь, все не так плохо, — подмигнул я. — С завтрашнего дня начинаются занятия по физподготовке. Я же внештатный инструктор.

— А-а… Ну завтра я после смены, — с облегчением выдохнул Михаил.

Хитрый какой.

— Значит, послезавтра придешь, — со значением произнёс я.

— Куда?

— Ты забыл? Мы с тобой по утрам бегали. Еще турник будешь осваивать.

— Да помню я… с моим весом только ломать эти турники.

— Ничего, их там много. Все не переломаешь… Кстати, как там Чудинов? На разговор не созрел? Молчит, зараза…

— А шут его знает… Пойдем посмотрим.

Дежурный снял ключи от помещения КПЗ с гвоздика, и мы пошли в подвал.

— Ключи вообще-то надо прятать, — выходя из «аквариума» кивнул я на гвоздик.

— Да куда они денутся? — с уверенным видом хмыкнул Миха. — Я же всегда тут. Если ухожу, то с собой беру. Тут еще от сейфа и от оружейки в связке.

Переубеждать я не стал, видимо, уже много лет так здесь заведено. Что ж… Если бы я был начальником милиции, я бы здесь маленько по-другому всё сделал.

Мы спустились в подвал. Постовой сержантик Женя Юсупов, молодой и худой ещё парнишка, выскочил из комнаты-бытовки.

— Ты чего не на посту? — насупился Баночкин.

— Так перекус, Михаил Александрович, — оправдывался тот.

— Где второй? Нельзя камеры без присмотра оставлять!

— Так я один, вы же знаете… напарник в отпуске, а с других смен не можем взять. Оголим и их.

— Бардак, — поморщился Баночкин, совсем как Кулебякин.

Ему нравилось иногда руководить. Не все же в аквариуме сычом сидеть и разговаривать только с рацией и телефоном.

Я подошел к камере. Откинул вбок круглый щиток смотрового окошка. Заглянул.

Чудинов, на мое удивление, не лежал на нарах, а отжимался.

— А… начальник, — заулыбался он, увидев мой глаз, узнал даже по нему. — Когда меня уже выпустят?

— Нескоро, Степа… — хмыкнул я. — А возможно, никогда…

— Что за беспредел, начальник? — выкрикнул тогда он, встав. — Не убивал я Матвея Исааковича! Он же мне как покровитель был, пристроил, обогрел. Меня с такой статьей все боялись на работу брать, один Миль согласился.

— И с чего это он вдруг так согласился? — спросил я.

— Ну, я добро умею помнить… — туманно ответил арестованный.

— Дай угадаю… Мясом барыжили налево? Так?

— Не наговаривай, начальник, о мертвых либо хорошо, либо ничего…

— Ничего, кроме правды.

— Что? — не понял Чудинов.

— Я говорю, так эта фраза звучит на самом-то деле. О мертвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды… То есть — всё равно уже человек помер, нечего про него заливать.

— Ну было пару раз, да… Списывали мы свежак, как протухшую заморозку. Но, сам понимаешь, ведь все, все магазины крупные так делают… утряска, усушка, или как там у них называется по-умному? Я не товаровед, мне все равно. Но за такое в КПЗ сажать? Несправедливо, начальник.

— Тебя арестовали за другое, — спокойно поправил его я.

— Знаю… — вздохнул Чудинов. — Но не убивал я Миля, вот хоть чем поклянусь. Хошь?

— Что мне твои клятвы. Мухтар к тебе привел, а ты за топор схватился. Бежать хотел. В окно сиганул. Это всё против тебя говорит.

— Говорю же, испугался. А значок этот комсомольский ваш — пшик, да и только! Я на него и наступить мог, когда в кабинет заглядывал. Мне же любопытно было, как все произошло, когда ты меня поставил охранять место преступления. Может, задел его, значок этот чёртов, и дух свой оставил. И вообще, начальник, только не обижайся, пес у тебя глупый. Не может настоящего преступника найти. Вертухаевский пес, на урок заточен… Ну так что? Когда меня выпустят?

— Посиди, подумай.

— Что подумать?

— Глупый пес или нет. Жду от тебя правильного ответа. Пока не скажешь — не выйдешь.

— Ну, начальник…!

Я захлопнул смотровое окошко. И подошел к Женьке и Михаилу.

— А ты чего такой грустный? — спросил я Юсупова.

— Да все нормально, — потупил взгляд паренек и покосился на камеру с Чудиновым.

— Пошли, поболтаем, — я отвел парня в сторонку, к камерам, где сидели административники. Там было пусто сегодня, к выходным набивали полные, а сейчас все спокойно в городе.

— Ну, рассказывай… — я посмотрел парнишке в глаза.

— Угрожает мне Степка… — пробурчал постовой.

— Степка? Ты знаешь Чудинова?

— Ну так сосед мой, да… Ну как сосед? Жил в соседней квартире, пока не посадили его. А пока отбывал, его выписали, и не знаю уж, где сейчас обитает.

— А угрожает почему?

— Да говорит, что не по-соседски я вертухаем заделался. Дескать, выйдет и разберется со мной.

Вот гаденыш… На зоне таких как Чудинов не уважали, ни администрация, ни сидельцы. Отбывающих за такие статьи держали чуть в стороне в помещении отряда от остальных. Сами зэки определяли им дислокацию. Койки их были в определенном месте. И сигарету у них, или что-то другое, брать из рук считалось западло.

— А ты, что? — спросил я, чувствуя, как подкатывает злость.

— А что я… Я ничего. Я ж ведь на службе…

— Слушай, Женя, — серьёзно произнёс я, — учись всякое отребье на место ставить. Вот сейчас откроешь камеру, пойдешь — и поставишь.

— Я?

— Нет, бляха! Вместе со мной.

— А! Ну с вами — это можно!

Пацан даже чуть улыбнулся.

— Это был сарказм, Женя, — отбрил его я. — Иди и покажи, кто главный…

— А как?

— Хо-осподи… Где вас таких берут в милицию?

— Я после армии, меня порекомендовали Петру Петровичу общие знакомые, и…

— Это был вопрос, на который не надо отвечать, Женя… Короче, идешь и объясняешь, что сотрудника милиции надо уважать и угрожать ему никак нельзя, и подкрепляешь слова аргументом.

— Каким аргументом? — опешил Женя.

— Вот этим, — я показал ему кулак.

Тот снова побледнел.

— В морду дать?

— На морде синяки будут. Ударишь сюда, сюда или сюда, — и я показал места на теле, по которым, бывало, прилетало мне в зэковской жизни.

Повернувшись на выход, я застал Баночкина с открытым ртом.