Великий князь Русский (СИ) - Соболев Николай "Д. Н. Замполит"

А вот железные опилки, приводимые в движение стеклянной палочкой, натертой шелком, привели моих умников в оторопь. Парочка монасей из преподавательского состава незаметно крестилась и бормотала молитвы, но их убедило, что каждый может проделать то же самое без каких-либо заклинаний и с молитвой. Тем более, что к обычной железной руде, привезенной из Кемской волости, стальной ножик прилипает точно так же, как опилки.

Так что я дал некоторый толчок изучению магнетизма, хотя для нынешнего человека это все выглядит сущим чудом. Пришлось даже сделать внушение в духе «Господь нам даровал волю и разум, и мы этим даром обязаны воспользоваться!»

Освоение электричества имело и неожиданные последствия: сыновья утром явились на завтрак исполосованные кошачьими когтями и наотрез отказывались говорить, в чем дело. Но тут семи пядей во лбу не нужно, чтобы догадаться: тиранили стеклянными палочками теремных кошаков, за что и поплатились. Пришлось запретить опыты над животными.

На следующий день Маша привела ко мне Юрку и Ваньку за уши:

— Знаешь, что они вытворили?

— Откуда же?

— Они твоими стеклянными палочками всех подряд стрекают!

Я уставил суровый взгляд на красных, как неизвестные тут помидоры, малолетних негодяев.

— И если бы только сенных боярынь да девок, — продолжила обличение Маша, — так сестру до слез довели!

Пришлось княжичей выпороть, объяснив таким образом, что истинные ученые ставят опыты прежде всего на себе.

— Мы на себе тоже пробовали, — сумрачно заметил Юрка.

— Больно?

— Ничуточки! — буркнул Ванька.

Вот так вот. Хочешь научить чему-нибудь интересному или полезному, а получается как всегда. Как и у нас в детстве — «Гы! А давайте бензину в костер плеснем! А давайте старый аккум разобьем!» и тому подобное. Юрке-то пора бы уже девок не стрекать, а по углам тискать, надо бы озаботиться, подобрать ему через годик девицу побойчее…

Но ладно недоросли, ведь и у взрослых точно такое же бездумное любопытство — как у урфин-джюсовских дуболомов при первом контакте с огнем, просто потому, что отсутствует минимальный научный базис и понимание. Страшно подумать, что они натворить могут, если дать им хотя бы вольтов столб. Тут представления о природе вещей самые зачаточные и даже где-то мифологические, вон, некоторые на полном серьезе считают, что в мире помимо людей проживают псоглавцы и аримаспы.

Хорошо хоть Кассиодор со Збынеком не стеклянными палочками увлеклись, а склеенным из тонкой бумаги пакетиком кубической формы, взлетавшим к потолку после наполнения горячим воздухом. Эдак, глядишь, и до эскадры дирижаблей дорастем, лет через двести.

Про фокусы мои довели до митрополита, и преосвященный Николай возжелал меня увидеть.

— Что ты еще измыслил, сыне? — сурово вопросил мой учитель после непременного ритуала встречи с иерархом.

Волей-неволей, хоть мы во многом единомышленники, но общение с Никулой становилось реже. Сама позиция митрополита не подразумевала товарищеских отношений, да и возраст по нынешним временам у него изрядный — шестьдесят с лишком лет, остается надеяться, что он, как и многие епископы, в силу умеренности и хороших условий, протянет подольше. Еще ведь неизвестно, кто ему на смену придет, как с новым главой церкви отношения сложатся…

Но так-то Никула заметно постарел — и седой весь, и вместо того сына боярского, с которым я познакомился двадцать лет тому назад, сейчас мне предстал сухощавый старец… Я как-то раз прикинул, что ему приходится тащить и аж обомлел. Ну, церковные дела это понятно — поставления, рукоположения; исправление литургии; проверка ранее поставленных священников и дьяконов, особенно в части грамотности; суд и разбор прошений; утверждение новых приходов и монастырей; освящение и так далее. Но кроме того: все хозяйственные дела, включая недоимки с даньщиков, устроение новых промыслов, сборы положенных за митрополичий суд денег, строительство новых и починка старых церквей, их росписи… А еще переводы разнообразных текстов, их переписка и размножение в новодельных типографио, украшение книг рисунками и буквицами в лицевых мастерских, иконопись, житийные, полемические и учительные сочинения… И обязательные службы в церкви, при том, что всякое княжеское или боярское семейство стремилось крестить чад своих или отпевать покойников именно у митрополита.

К тому же, церковные структуры фактически вели прокурорский надзор — за исполнением законов, уставных грамот, за верностью торговых весов и мер. Уж не знаю, когда Никула успевал заниматься составлением латинской грамматики и первыми работами по переводу Библии. Тем более, что в последнее время все больше на его разбор попадали дрязги между двумя наметившимися течениями в монастырском устроении: землевладельцами и промысловиками.

Первые предпочитали по старинке, набирать землицы и сажать на нее смердов и холопов, то есть выступали чистой воды церковными феодалами. А вот вторые заводили промыслы помимо земли — как стекольное производство в Николо-Угрешской обители или корабельное дело в Свято-Андреевской. Надо ли говорить, что я всемерно, хоть и негласно, поддерживал вторых? Что характерно, Троицкий монастырь, стоявший на землевладении, принадлежал ко второму течению — сказывались годы селекционной работы.

Все это пулей пролетело у меня в голове, когда я глянул в потускневшие от возраста глаза старого товарища, и как-то расхотелось мне выпендриваться. Да, я тоже тащу немало, но моральный авторитет для всего княжества не я, а Никула. А во взгляде у него отчетливо читалось «Мало мне забот, так еще этот сукин сын какую-то чертовщину измыслил!».

Потому я не стал ерепениться, а просто затребовал, что нашлось под рукой и показал ему пару-тройку опытов. И не ошибся — Никула возрадовался, как ребенок, когда я достал копейку из миски или при фокусе с вилками.

— Мир Господень велик и непознан, — резюмировал книжник Никула, он же митрополит всея Руси Николай, — многое только детям и внукам нашим откроется, а многое так и останется тайным…

Он повернулся к своему столику, нашарил там пару бумаг и протянул мне первую:

— Давеча из Царьграда весть пришла. Патриархи Иерусалимский Феофан и Александрийский Филофей, а також Синод епископов матери нашей Вселенской церкви, лжепатриарха Григория Мамму Стратигопула за впадение в униатскую прелесть низложил.

Хотел было брякнуть, что опять придется на поставление в Византию посылать и каждый раз кланяться, да только здешняя жизнь давно приучила делать паузу перед тем, как высказаться. И в самом деле, сколько того Константинополя осталось? Год, два, пять? Перетерпим как-нибудь, и следующая новость в этом намерении только укрепила:

— Салтаном турским вновь стал Мехмед, сын Мурада, от роду ему восемнадцать годов.

Ольга, моя содержанка из XXI века, прямо фанатела от сериалов, в том числе от турецкого «Великолепного века», и мне волей-неволей пришлось немножко подковаться в вопросах турецкой истории — ну, чтобы дураком не выглядеть, когда она вопросы задавала. Значит, если я правильно помню, дедунюшкой Сулеймана Великолепного был некий Мехмед Завоеватель, получивший свое прозвище как раз за взятие Константинополя. Он там много чего еще к рукам прибрал, но Царьград превыше всего.

По всему выходит, этот Мехмед у кого надо Мехмед, не ошибся я в сроках падения Византии, скоро уже. А еще Мехмед, которого мне предстоит величать «братом», отличился при своем первом правлении тем, что чеканил неполновесные акче — даже при всех богатствах османов содержание янычар обходилось в копеечку. Вот они-то, недовольные уменьшением оплаты, и скинули Мехмеда. Правда, тогда был жив Мурад, победитель под Варной…

— Латиняне же, прознав о том и уповая на юный возраст салтана, вновь собирают крестовый поход на турок…

— Не выйдет, они еще не отошли от поражения под Варной, — помотал я головой.

Да и не помнил я никаких крестовых походов после гуситских. То есть может они были, да только результата не принесли и потому известны только специалистам.