Ма. Лернер - Другая страна. Часть 1
— Хороший, — отвечаю насторожено.
— Ты не видел, что тут делалось когда я приехала. Дом большой, почти новый, но на прощанье они поломали все, что можно сломать. Еще и взорвали что на входе. Их понять можно, но привести это в порядок не по моим силам. Вот я и позвонила. Он, действительно, хороший мастер, Вайс его выучил на-совесть, да и руки к нужному месту приставлены, даже камни на облицовку достал и поставил — совсем по цвету не отличишь. Соседи посмотрели и в очередь выстроились. У него уже трое работников, а все равно не успевает. Прямо здесь и живет, даже в Хайфу, домой не ездит.
— Интересно звучит, коммунист-эксплуататор, — задумчиво сказал я.
— А, ты не знаешь! Пока ты в Бей-Лехеме сидел, он расплевался с коммунистами. Понимаешь, поступило указание из Москвы, о всяческой поддержке арабского национального движения. И начали они это обсуждать на собрании. Дообсуждались до драки. Все-таки, странные люди в вашем СССР сидят, надо хоть немного учитывать местную жизнь, а не делать по шаблону. Арабский пролетарий совместно с израильским рабочим, строящий новую жизнь в виде арабского национального движения. И все это в 1947 г — это даже не смешно.
В соседней комнате заплакал ребенок, моментально присоединился второй.
— Все, кончился отдых. Вставай. Спасибо, что хоть ночью к детям ходил.
— Я думал ты спишь! — сказал я, натягивая штаны.
— Я давно уже сплю в пол-глаза. Я думала, что в армии тяжело. Вот когда дети — это тяжело. Иди, кашу свари, пока я их переодену.
— Откуда у нас собственно продукты, да еще в таком количестве? — спросил я, заглядывая в кастрюли.
— В домах много чего осталось, и на полях тоже. Кроме продуктов, я все выкинула. Не хочу пользоваться чужим. Это как мародерство. А продукты и оружие, ты нас учил, нормально — разрешенный военный трофей. И потом я всех повыгоняла на уборку урожая. Даже посторонних добровольцев приглашала. Ящик ему, ящик нам. Чем сгниет, на полях, пусть лучше съедят. Что не поделили между семьями, продали оптом. Вот и думаю, что на будущий год делать. Среди наших крестьян почти нет, некому на поле работать. А мужики, вообще неизвестно где служат. Раз в два месяца появляются, — она посмотрела на меня. — Что, будешь в огороде работать? Нет? Я так и думала.
— И что у тебя с университетом? — спросил я, глядя как она привычно кормит детей.
— Пытаюсь учиться вечером. Наверное, придется отложить на время учебники. Я просто не успеваю. Взвалила на себя все хозяйственные дела по поселку и теперь им конца нет.
— И зачем тебе это надо было, — забирая сына и пристраивая его на колене, спросил я.
— Да больше просто некому было. Вы сказали — владейте и уехали в Шхем, а здесь остались или раненые, или совсем дети, или вроде родителей Аркадия. В сторожа годятся, в работники — лучше не бывает, вот только с чиновником говорить не могут. Весь иврит, исчерпывается «здравствуй», «да», «нет» и «пошел ты…» Но последнее не вполне иврит, скорее русский. Так что поначалу, я просто хотела помочь, а потом неожиданно выяснилось, что я тут главная. Списки жителей, разговоры с мэрией, оплата общих работ — все через меня. Вначале приезжали из земельного управления, очень им хотелось все под себя подгрести. Хотят протолкнуть закон, что все поселки и села, откуда ушли арабы, передаются земельному фонду, а новые жильцы имеют право только на длительную аренду. Но мы имели от Канавати документы на право владения, еще до принятия закона о вхождении Самарии и Иудеи в состав государства. Очень он предусмотрительным оказался. Так что совместными усилиями отбились. Он, не смотря на свое восточное воспитание, очень быстро понял, что о делах поселка надо со мной говорить.
Когда вопрос может касаться и нас, и их, он меня вместо тарана использует. Права то у нас одинаковые, а меня так просто не выгонишь. Мама, то у меня в мэрии сидит. Хоть начальник не большой, но так просто не откажут, с профсоюзом никто ссориться не хочет. Я даже ничего не говорю, меня и так все знают. Вечно мама таскала меня на собрания, когда не с кем дома оставить было. А вот те земли, откуда выселили, все конфисковали и пока там военная зона, никого не пускают. Да ты и сам знаешь. Это ж вы нарушителей ловили.
— Мы больше арабов, которые из деревень сбежали.
— Скоро и наши полезут толпой. Как скажут, что дома будут распределяться среди репатриантов.
— Это уже решено?
— Никаких сомнений, мне на этот счет идет информация из маминого профсоюза. Там большое волнение, что именно будет относиться к Иерусалимскому району. Это ж распределять будут, можно и урвать кусок, не для себя — исключительно из лучших побуждений. Кто ж не знает, что главная забота профсоюзников заботиться о своих работниках?… Только вот у нас, как известно, два больших профсоюзных объединения, а делиться желания нет. Сейчас создали межведомственную Комиссию и пишут критерии кому, сколько, за что и в каком месте. Будет специальная государственная компания этим заниматься.
А сюда, кто новый переезжает, тоже ко мне с вопросами, какие документы нужны, куда и кому платить. Тем более все знают, кто мой муж и думают, что ты, если что, поможешь. Ты думаешь в других местах по-другому? Та же история. Только там пару сержантов-инвалидов оказалось, вместо меня, отставного сержанта, так теперь они большие начальники, — рассказывала она, вручая мне второго ребенка.
— А давай, выборы устроим, похоже, уже все, кого звали, въехали. Вот и изберут нормальный совет поселка, с заместителями и всем чем положено.
— Выборы у нас будут обязательно. Иерусалим требует. Мы теперь считаемся отдельным поселком, не относящимся к городской черте, но в районе. Все должно быть официально и с протоколом, иначе пришлют своего человека руководить. А нам это без надобности, неизвестно еще что за человек будет. В этой ситуации есть свои плюсы и минусы. Меньше денег и возможностей, но больше самостоятельности. Но, знаешь — давай поспорим, все равно меня выберут, привыкли уже мэром считать. И мне это нравится, — неожиданно закончила она.
— Интересный поворот, — озадачено пробормотал я.
— Да! Я ведь действительно, самый нужный в поселке человек. И если я сделаю хорошо, то это не только для нас, хотя и для нас тоже, но для всех. И для детей тоже. А у меня большие планы. Жить без канализации, водопровода, телефона и электричества, без нормальной дороги и магазинов с кинотеатром и школы с детским садом я не собираюсь. А все это надо пробить, утвердить, оплатить. Сама, конечно все не смогу, но подберу себе помощников и буду делать из поселка, что мне нравится. Мы с Юдифь, в самом начале границу в-тихую хорошо подвинули, теперь можно кое что продать или в аренду сдать. Сейчас будет большой строительный подъем. У Дани с Вайсом будут масса работы, так что можно хорошо продвинуться, если не зевать. Всегда лучше хорошо знакомые люди, не обманут. Я уже посмотрела списки всех, которых ты куда то пристраивал, начиная с курсов иврита, и кончая работой после демобилизации. Есть подходящие люди. И не смотри на меня удивленным взглядом. Я Изины рекомендации, про полезные знакомства, прекрасно помню. И контору его тоже. Я с ним, на днях говорила, так он мне интересную вещь рассказал. Правительство не хочет давать высшим офицерам, уходящим в отставку, деньги, в качестве компенсации за службу. Будут давать земельные участки. А там, строй себе хоть виллу, хоть замок. Нам бы такие соседи совсем не лишние были бы.
— Значит отпуск возьмешь от исторического факультета?
— Я не собираюсь отказываться от учебы. Пройдет пару лет и появятся недовольные и желающие в мэры на очередных выборах. Появятся, появятся, — повторила она. Явно что то у меня на физиономии увидела. — Вот прокатят меня на очередных выборах, под лозунгом « Вы посмотрите сколько ей лет, у нее же нет хозяйственного опыта!», тогда и пойду по профессии, так что учебу не брошу, диплом нужен. А пока — есть время изучать историю, а я ее собираюсь делать. Здесь, в своем собственном поселке.
Газета А-Арец
На окраинах Дели скопилось до 400 тыс. индусов и сикхов, беженцев из Пенджаба. В городе начались кровавые погромы мусульманских кварталов. Погромщиками руководили лидеры из индусско-сикхских организаций «Хинду махасабха» и «Раштрия сваямсевак сангх». Беспорядки затронули даже кварталы, где проживали служащие правительственных учреждений.
По разным данным число погибших в результате индусскоґмусульманских столкновений в 1946–1947 годах составило от 2 млн до 700–600 тыс. человек. Кроме того, 1 млн 200 тыс. умерло от голода и болезней и 12 млн человек стали беженцами (свыше 8 млн человек переместились из Пакистана в Индию, 3 млн — из Индии в Пакистан).
4 ноября 1947 гТретий день сидим в Иерихоне и ничего не делаем. В начале, контролировали переход через мост. Мусульмане туда, христиане и черкесы, желающие переселиться — сюда. Тут шабаковцы занимались проверкой, мы только охраняли. Были случаи, когда заворачивали назад или вообще арестовывали. Мы, не иорданцы, амнистии за старые грехи не объявляли. Несколько дней шла техника и возвращались выводимые из Иордании подразделения, часть разворачивались вдоль границы, часть уходили в другие места. Потом, на ту сторону, проехал полк англичан. И настала тишина и спокойствие. Ничего не происходит. Резервисты бесятся, ждут приказа о демобилизации. Уже появились первые пьяные. Никто не понимает, чего мы собственно ждем.
