Александр Золотько - Цель - Перл-Харбор
Никаких бомбежек, торопливо одернул себя Торопов. Если все сработает, то никто не посмеет… не сможет покуситься на земли Третьего рейха.
Все сработает! Все!
Торопов выдохнул воздух. Потом набрал полную грудь и снова выдохнул.
Дышалось легко и свободно. Он… Он сдал первый экзамен. Сдаст и второй. И третий. И будет жить. Будет наслаждаться каждой минутой жизни.
Он будет полезен. И если постарается, будет незаменим.
— Смотрю, вы успокоились, — засмеялся Нойманн. — Осанка изменилась, дыхание нормализовалось… Что значит — верная мотивация. Пойдемте обедать?
— Нет… — подумав, ответил Торопов. — Я лучше еще поработаю.
— Понимаю. Муза прилетела, вдохновение посетило… Я ваши рукописи заберу, пожалуй… — Нойманн собрал исписанные листы в стопку, стукнул о крышку стола, подравнивая. — Не могу не приветствовать такого желания работать. Работа — она делает свободным, не правда ли?
Нойманн вышел из комнаты, Торопов посмотрел на закрывшуюся дверь. Немец все время пытается его оскорбить, демонстрирует свою брезгливость… Его право, наверное. Но как только у Торопова появится возможность, штурмбаннфюрер пожалеет об этом… Ему бы помягче с Тороповым. Пусть не любит или даже презирает, но зачем же вот так вот открыто?
Торопов и за меньшее записывал людей в личные враги. И если в его собственном времени все это оборачивалось для неосторожных оппонентов лишней нервотрепкой и мелкими пакостями, то здесь, в рейхе тридцать девятого года, у желающего отомстить есть куда более интересные возможности… Куда более интересные.
Нужно только правильно себя повести. Штурмбаннфюрер даже представить себе не может, как умеет работать Торопов. Мотивация — да, мотивация. И желание стереть Нойманна и его мальчиков с лица земли — очень неплохая мотивация. Деньги, дом, женщины, власть над людьми — все это тоже. Но ненависть и желание отомстить…
Торопов подвинул новый лист бумаги, взял карандаш, задумался.
Что еще писать?
Что еще обладает ценностью, независимо от изменяющихся условий? Разведка?
«Красная капелла» — четко написал вверху страницы Торопов и подчеркнул. Забавно, ведь немцы еще и сами не придумали это название. Ничего, пусть пользуются. Это подарок.
Торопов усмехнулся.
Пункт первый списка — Харнак.
2 августа 1941 года, Москва— И фотография получилась ужасная, — с легкой брезгливой усмешкой сказал старший лейтенант. — Рядом с американцем в строгом костюме вы, вождь и лидер великой державы, выглядите как… ну, как председатель колхоза, не передового причем…
Сталин не ответил, молча набивал трубку табаком, потом раскуривал ее — долго, со вкусом, и только потом посмотрел в глаза собеседника. Наглого собеседника, рубящего правду-матку прямо в лицо кровавому диктатору, так он, кажется, назвал Сталина при первой встрече?
Кровавый диктатор и тогда не отреагировал на прямое оскорбление, и сейчас не собирается поддаваться на эту дешевую провокацию. Старший лейтенант Орлов сумел заинтересовать Сталина, доказать свою возможную полезность и даже исключительность, поэтому мог вести себя с мальчишеской дерзостью. Во всяком случае, один на один.
Он и сам понимает. Стоит кому-то по вызову Сталина войти в кабинет, как Орлов мгновенно превращается в дисциплинированного и даже немного подобострастного служаку.
Он еще очень молод, поэтому пытается компенсировать свою неуверенность такой вот бравадой. Или у него еще что-то есть на уме, для чего-то он все время старается держать Сталина в напряжении и даже раздражении. Его право, в конце концов.
— И что вам не понравилось в той фотографии? — прищурившись, спросил Сталин.
— Знаете, к Николаю Второму можно относиться по-разному, — мгновенно став серьезным, сказал Орлов. — И выглядел он не очень представительно, и мог позволить себе совсем уж домашний и затрапезный вид при встрече с близким окружением…
— Вы были знакомы с Николаем Романовым? — немного удивился Сталин.
— Мельком, — сказал Орлов. — Когда он благодарил меня за проведение операции… Впрочем, это неважно. Важно то, что этот человек, недалекого ума и не обладающий выдающимся характером, при встрече с сильными мира сего умел произвести впечатление. И блеск появлялся, и даже величие в движениях… Хотя и ростом он был ненамного выше вас, и фигура не внушительнее вашей. Но всегда соответствовал уровню встречи…
— Возможно, — с серьезным видом кивнул Сталин. — Я не был с ним знаком лично, но вам я верю. Я выглядел недостаточно внушительно? На самом деле?
Сталин выдвинул ящик письменного стола, достал фотографию. Внимательно посмотрел на нее, потом бросил на стол перед Орловым.
Старший лейтенант при всех визитах в этот кабинет сидел на ближайшем к хозяину кабинета стуле. Сталин не возражал против такой вольности. Поинтересовался, сможет ли Орлов убить его голыми руками, получил утвердительный ответ и перестал обращать на опасную близость старшего лейтенанта внимание вообще.
Хотел бы убить — уже убил бы.
Человек, сумевший оказаться на охраняемой территории Ближней дачи, мог бы все закончить прямо там, в саду, но ведь не стал этого делать. Хоть и был непримиримым врагом Сталина. Личным врагом.
Оказывается, воевал старший лейтенант, тогда поручик, под Царицыном и потерял там кого-то из своих знакомцев не в бою, а во время чистки тыла по приказу Сталина. И это тоже Орлов выложил Сталину при первой встрече. И то, что имеет возможность перемещаться во времени, — тоже рассказал и доказал.
Иногда Иосиф Виссарионович вспоминал свою встречу с Гербертом Уэллсом, письмо, которое тот передал Сталину, информацию, в письме изложенную, — и ловил себя на том, что до сих пор не до конца верит в реальность происходящего.
Вот тут, напротив, руку протяни — сидит человек, который с тысяча девятьсот двадцатого года получил возможность перемещаться из одного времени в другое… Сталин покачал головой: сама формулировка — из одного времени в другое — таила в себе парадокс, парадокс для него неприемлемый, если быть точным.
Это как однажды один из преподавателей семинарии сказал молодому семинаристу Джугашвили, что множественное число слова «бог» очень близко подводит человека к богохульству.
Если есть кто-то, кто прибыл из будущего, то это значит, что будущее предопределено, что как бы тут и сейчас все ни происходило, будет так, как будет, что даже от самых влиятельных и сильных людей ничего не зависит… Этого Сталин принять не мог. Это противоречило и христианской свободе воли, и его собственной уверенности в своей значимости.
Долгие семь лет, от получения письма до появления вот этого самого Орлова, Сталин обдумывал свое отношение к путешественнику во времени. Прикидывал, можно ли его использовать, и раз за разом приходил к выводу, что самым правильным было бы сразу уничтожить этого путешественника. Даже не допрашивая, чтобы не было соблазна. Расстрелять. И расстрельную команду на всякий случай тоже…
А потом появился Орлов и попросил помощи. В пустяке. В спасении Москвы и в удержании истории в рамках приличия.
Нет, конечно, Орлов, появившийся вдруг ниоткуда рядом со Сталиным, имел преимущества в разговоре, тем более что начала этого разговора Сталин ждал с тридцать пятого года, но и сама постановка вопроса, формулировка, так сказать, заставила отнестись к незваному гостю с вниманием. И предлагал он не изменить историю, а именно сохранить, удержать ее от изменения.
Разговор завязался, Орлов изложил свои аргументы, они показались Сталину если не убедительными, то заслуживающими внимания.
— Так значит — председатель колхоза? — спросил Сталин с легкой усмешкой, указав мундштуком трубки на фотографию.
— Эти ваши брюки, заправленные в сапоги… — Орлов повернул фотографию к себе, покачал головой. — Мало того, что вся одежда выглядит так, будто вы донашиваете костюм старшего брата, так еще и эти штанины, вылезшие из сапог… Хоть бы галифе надели, что ли… А так — председатель колхоза встречает приехавшего секретаря райкома, извините за выражение, а потом еще и фотографируется с ним на память… Не исключаю, что вы доставили немало веселых минут Черчиллю и Рузвельту… Доставили и еще доставите…
— То есть ожидать от этого председателя колхоза коварства не приходится? — Усмешка явственнее проступила на губах Сталина. — Значит, если этот смешной и неуклюжий председатель колхоза вызывает жалость и желание помочь, то это правда? То это искреннее и, главное, собственное решение высокого гостя? Не мог же он, такой простак, обмануть секретаря райкома? И я не мог обмануть господина Гопкинса. С такими-то брюками, вылезшими из голенищ, в плохо сидящем костюме… Вы полагаете, что товарищ Молотов не рассказал бы мне, где шьют такие прекрасные костюмы ему и нашим дипломатам?
