Лариса Бортникова - Охотники. Погоня за жужелицей
— Алекс, да погодите вы раньше времени сочинять эпитафии, — рассмеялся майор. — Я слыхал, что вы, русские, многословны, чувствительны и э‑э‑э… идеализируете страдания, но не слишком верил. Про всех что-то говорят. Говорят, к примеру, что мы, англосаксы, способны даже на подлость, если сумеем убедить себя, что это не подлость, а долг… Ну? Как вам такое? Хотя в какой-то степени я готов согласиться с тем, что всякий англичанин пропитан чувством долга, как бисквит коньяком… Черт, я бы сейчас с радостью выпил коньяка, а вы?
— С огромной! — заулыбался подпоручик и подтянул повыше ватное одеяло, в которое он все это время кутался. Дрова кончились еще три дня назад, баня давно выстыла, и каждое сказанное слово сопровождалось плотным клубочком пара, отчего Саше Чадову иногда казалось, что он похож на средневекового мага. В длинной лоскутной мантии на плечах. Полному соответствию немного мешали клопы, которыми одеяло просто кишело, а выпросить у казачков керосину и хоть чуть-чуть потравить кровопийц не удалось.
— Непременно выпьем. И очень скоро. Как вам «Мартель»? Я вас в эту перепалку затащил, мне вас и угощать.
— Ну что вы… Майор. Вы ни при чем. Судьба… На все воля Божья, — заволновался подпоручик.
Артур промолчал. А что мог он ответить? Что утешения и оправдания ему ни к чему, что чувства вины он не испытывает, но что судьба здесь тоже замешана весьма опосредованно, как и Бог… Что если бы не его опрометчивое обещание привезти Баркеру злополучную Гусеницу, они с подпоручиком давно уже добрались бы до Москвы. Они бы не торчали третью неделю в плену у лихих лесных разбойничков, голодные, избитые, без оружия, денег, документов и, что самое важное, без малейшего представления о будущем. Артуру исполнилось двадцать восемь, пять последних лет сожрала проклятая война, которая научила его смотреть на вещи прямо и быть с собой откровенным. В то, что из передряги получится выбраться живыми, Артур не верил. Дед, окажись он здесь, в этой убогой дровяной избушке со ржавым, прикрытым дощечкой ведром в углу, сказал бы: «Джентльмены не отчаиваются, Артур». В общем-то, здесь дед мог бы и промолчать. То, что близкая смерть — не повод для отчаяния, майор Уинсли понял давно. Но вот обещания, которые никогда не будут выполнены, и долги, что не выйдет отдать… Артур хмыкнул в отросшие за две недели усы. Бисквит, пропитанный коньяком, говорите? Что ж, пусть так.
Еще мальчика этого, подпоручика Сашу Чадова, Артуру было жаль. Совсем бестолково, ни за что пропадет подпоручик. Пожить не успел. Погулять, посмотреть на мир. Свою кузину Дашу наверняка даже не поцеловал ни разу. Да и когда им было, расстались совсем еще подростками.
Фотографию семьи подпоручика Артур видел еще в Севастополе. Счастливые, спокойные лицами и глазами люди. Дети застыли, уставившись в объектив, полный улыбчивый господин в пенсне теребит газету, красивая дама с чайником в руках что-то говорит хмурой старухе… «Это мама Нянюру распекает, за то что та опять чай… женила, — улыбнулся Саша, а на недоуменный взгляд майора немедленно разъяснил, посмеиваясь: — Нянька Дашина… Очень принципиальная особа. Считает, что дважды одну и ту же заварку кипятком залить — хуже не будет. Зато какая экономия! Вторую заварку у нас называют «женатой», представления не имею почему. С газетой — это отец. Курносый с оттопыренными ушами — братишка младший. А вот и Дашута, смешная такая, совсем как мальчик… И еще тут с краю Бессонов — случайно попал, случайный человек, но презабавный из себя». «Замечательная семья у вас, Алекс», — Артур вдруг подумал, что он давно потерял фотографию старого Уинсли… В Александрийской казарме? В госпитале? Или где-нибудь на бивуаке? В Галлиполи? В Дамаске?
А может, и не потерял, может, она спряталась среди бумаг и все это время путешествовала с ним. Застряла между блокнотом для записей и последним так и не распечатанным письмом Сесилии. Лежит себе преспокойно вместе с несессером, недочитанным Моэмом и остальным бессмысленным скарбом. И будет храниться там, где он ее оставил месяц назад, долго, возможно, всегда. В несгораемом шкафу одного из бесчисленных кабинетов здания городской управы. В Севастополе.
***
В Севастополь майор Уинсли и подпоручик Чадов прибыли из Константинополя второго ноября утром и прямо с корабля направились в городскую управу, чтобы там получить от доверенного человека его превосходительства последний инструктаж, забрать фальшивые документы, переодеться в штатское и немедленно пуститься в дорогу.
Несмотря на ранний час, город уже проснулся и гудел настороженно и тревожно, словно чего-то ждал.
— Молебен сегодня на Нахимовском, что ли? — старая, в неряшливо повязанном платке баба, проходя мимо долговязого английского майора, скривилась лицом, как будто наступила босой ногой в навоз. — Все молятся, молятся… Грехи замаливают, лучше б людям хлеба дали. В гастрономе у Ичаджика вчера за банку варенья беременную пырнули прямо в живот заточкой… Продали Россию! Тьфу.
Она харкнула, стараясь попасть майору прямо под ноги, а лучше на нос ботинка. Промахнулась.
— И молебен, и парад… А ты, чай, не большевичкой ли заделалась, Матреш? Ну, тады маленько погодь… Бают, через неделю-другую можно красных туточки ждать. Папирос не желаете купить, господин офицер? Поможите русскому матросу с потопленной британцами боевой субмарины «Нарвал»! — Чубатый неприятный человек в виднеющейся из-под расстегнутого бушлата тельняшке подскочил к Артуру и забегал вокруг него, заискивающе глядя прямо в глаза.
Артур посмотрел вопросительно на молодого подпоручика. Тот, жарко краснея, шарил по карманам, разыскивая деньги. Нашел смятую двадцатипятирублевку, сунул в протянутую ладонь продавца, схватил у него пачку и почти бегом пошагал дальше. Артур последовал за ним, озираясь по сторонам. Странным оказалось ощущение от этого незнакомого черноморского города. «Спешка? Нет… Не спешка. Не суета. Амок», — возникло в голове слово. В самом деле, ощутимая в каждом жесте или взгляде настороженность была какой-то излишне рваной, неуверенной и торопливой. Так неумелый воришка-форточник мечется по углам, хватает из шифоньеров вещи, а сам слышит уже топот полицейских по лестнице. И хотя прогуливались по аллеям дамы под руку с офицерами, хотя бегали по лужам, хохоча и дразнясь, дети, хотя в церквях шли службы, а магазины были все еще открыты, ощущение большого собирающегося вот-вот затонуть пассажирского судна было таким отчетливым, что невольно самому хотелось спешить к спасательным шлюпкам. Соотечественников на улицах Артур почти не увидел, зато везде очень много было французов и греков. Повсюду местные, собравшись небольшими стайками, громко спорили, размахивали транспарантами, лезли то на столбы с криками, то друг на дружку с кулаками, потом братались и шли дальше, чтобы остановиться и начать все заново. Совсем близко раздавались одиночные выстрелы. Цокали по мостовой копыта. Шарманщик с непременной плешивой обезьянкой бродил по проспекту туда-сюда и все крутил и крутил одну и ту же захлебывающуюся мелодию.
Возле высокого, во французском стиле, здания гостиницы, на ступенях которого толпились щеголеватого вида господа и дамы, подпоручик остановился. Артур едва не влетел ему в спину, потому что как раз задумался о том, что последний его примечательный роман закончился год назад в Дамаске, и кто знает, с кем и где теперь та легкомысленная инженю с кольцами темных каштановых волос на висках и затылке.
— В чем дело, подпоручик? Мы на месте?
— Нет. Еще нет. Майор… Погодите… Погодите ради бога! Я сию секунду. — Подпоручик, порозовевший, словно девица, трогательно хлопал длинными ресницами и умоляюще глядел на Артура. — Вы же подождете? Это много времени не займет, только возьму для кузины автограф… Боже! Тут и Кока Хоботов! И Марадудина! И сам Вертинский… Майор, это же сам Вертинский. Великий наш актер, певец и поэт. Дашута шапочку свою кроличью съест от зависти. И муфточку заодно. Но я, конечно же, сначала подразню, а потом отдам ей карточку. Она его обожает! Вы же подождете, майор?
— Дерзайте, Алекс. — Артура трогала юношеская пылкость подпоручика. Ах, неведомая барышня Даша, догадываетесь ли вы, как вам необыкновенно повезло?
Артур не без удовольствия наблюдал за тем, как подпоручик почтительно беседует с высоким, примечательной внешности господином, и все никак не мог отделаться от ощущения, что где-то уже встречал это тонкое, чуть выспренное лицо…
— Все. Благодарю, майор! Вы даже не представляете, как это мило с вашей стороны… Нам направо, в переулок.
— О! Конечно же! Александр Вертинский. Пьеро… — Артур хлопнул себя ладонью по лбу. — На днях наткнулся на его афишу в Константинополе. У него там гастроль? Или все же эмиграция?
— Да нет… Не знаю, — стушевался почему-то юноша и неуклюже, но быстро перевел тему. Впрочем, с новой темой получилось куда более неловко. — Я все пытаюсь понять, майор… Ну неужели я бы не справился сам? То есть не подумайте, ваша компания мне приятна, но ведь безопаснее было бы отправить в Москву меня одного… Все же вы иностранец. Нет, я не сомневаюсь и не трушу. — Подпоручик запутался и из нежно-розового стал просто свекольным. — В общем, я не понимаю. Сперва в Константинополь, потом обратно… Только потеря времени. Недальновидность какая-то. Хотя, конечно, так не положено думать… И я не намеревался вовсе так выразиться.
