Святослав Логинов - Россия за облаком
Эксперт шлёпал жирными губами, бормотал своё: «Интересно, очень интересно!..» – на этот раз даже за микроскоп взялся, каждую икону по очереди обёртывал фланелью, осторожно зажимал в особую струбцинку и, развернув микроскоп, словно пулемёт на турели, разглядывал почему-то не саму икону, а её торец. Что-то смотрел в компьютере – и снова в микроскопе. Наконец, в очередной раз пропев своё «Интересно!..» – он выпрямился и гордо оглядел присутствующих.
– Новоделы. Все семь штук.
– Что?! – взревел Никола. – Да какие же это новоделы? Они у староверов бог знает сколько лет хранились!
– Положим, не только бог, но и я тоже знаю, – плотоядно улыбнулся эксперт. – Определение возраста деревянных изделий по соотношению годовых колец – метод не новый, но надёжный. А при наличии компьютеров – вообще дело нескольких минут. Сохранность досок хорошая, олифа на торце прозрачная – что ещё? Вот, например, сосна, из которой выпилена эта доска, – эксперт указал на одну из икон, – росла и зеленела ещё в одна тысяча восемьсот семидесятом году. С этой точки и следует начинать датировку. Аналогичная картина и с остальными досками. Разница – один-два года.
– Не может этого быть! – Никола прямо-таки кипел от возмущения. – Вы что же, думаете, староверы для своей молельни новые иконы покупали? Да ни в жисть!
– Совершенно верно. Приятно иметь дело с понимающим человеком. Староверческие начётчики новых икон не признавали. И как раз на этот случай у богомазов девятнадцатого века существовал забавный приёмчик. Писались иконы под семнадцатый век, – кстати, имитация довольно грубая, специалисту подделка сразу видна, – а потом свеженькие образа ставили в сундук вдоль стенок, а в серёдку помещали мисочку, в которую выпускали пару яиц. Через месяц икона темнела, и её можно было продавать раскольникам за древлеписанную. Всё очень просто, тухлые яйца выделяют сероводород, а он взаимодействует со свинцовыми белилами, образуя чёрный сульфид свинца. В обычных условиях процесс занимает сотни лет, а в сундуке с тухлыми яйцами икона чернеет за месячишко. Промысел этот был довольно широко распространён, и, как видим, кое-кто до сих пор принимает иконописные подделки середины девятнадцатого века за древние образа.
«Сволочь! – подумал Николка, вспомнив улыбчатого старичка. – Вернусь, всю его торговлю по досочке разнесу, горшки покрывать нечем будет!»
Никанор Павлович сидел молча, задумчиво барабанил пальцами по обивке кресла. Максим в присутствии старших и вовсе помалкивал, так что эксперт мог делиться откровениями в полное своё удовольствие.
– Это ещё что, потемнение икон – процесс простой и давно известный, а вот омоложение! Как раз в эту эпоху жил в России замечательный человек Иван Сергеев. Шестидесятник, разночинец и страшный реакционер. Сын сельского дьячка после семинарии умудрился поступить в артиллерийскую академию, окончил её с отличием и был распределён офицером в Кронштадтскую крепость. А там постригся в монахи и остался при Андреевском соборе. Вижу, вы уже догадались, я говорю о великом русском святом Иоанне Кронштадтском. А с чего его святость начиналась? Проповедников-то полно, а святых мало. Тут чудеса нужны. И вот однажды в Андреевском соборе чудесным образом просветлели старые, потемнелые от времени образа. В ту пору ещё правил Александр Второй, в моде было вольнодумство, так что пошли разговоры, что никакого чуда нет, а просто помыли закоптелые иконы, вот они и просветлели. Тогда Иоанн поступил иначе. Нашли ещё несколько старых икон, при большом стечении народа мыли их с мылом, скатывали чистой водой, но лики оставались тёмными. Оно и понятно, ведь потемнение икон – химический процесс, мыло здесь не поможет. А потом вышел святитель, с молитвой омыл образа святой водой, и они просветлели. Вот это было чудо! С него и пошла слава народного святого. Много лет никто не мог понять, как такое происходит, и лишь в двадцатом веке, незадолго до смерти Иоанна Кронштадтского выяснили, что вместо святой воды мошенник использовал перекись водорода. Вещество это было редким, о нём в ту пору почти никто не слыхивал, но Иоанн получать перекись водорода умел, поскольку химию в артиллерийской академии преподавал Николай Николаевич Зинин. А то, что перекись водорода не только обесцвечивает органические красители, но и окисляет чёрный сульфид свинца до белого сульфата, обнаружил, видимо, сам святитель Иоанн. Зато какой скандал разгорелся, когда спустя сорок лет мошенничество Иоанна Кронштадтского вскрылось! Сам Иоанн уже последние денёчки доживал, зато его клевреты постарались. Даже стишки в защиту святого мошенника публиковали. Вот, слушайте:
«Светильнику веры отцу Иоанну Кронштадтскому по поводу нападок жидовских газет»
Маститый пастырь православный,
Забрызган скверною лжецов,
Толпы завистников злонравной,
Слепых безумных гордецов…
Каково? Почти Пушкин. А потом наша любимая православная церковь канонизировала заведомого и уличённого мошенника. И сегодня церковь всех каяться призывает, а собственные грехи признавать не спешит…
– Хватит, – перебил разошедшегося эксперта Никанор Павлович. – Поговорили – и будет. Не знаю, как ты, а я человек православный и святого Иоанна Кронштадтского почитаю. Но сейчас нам надо решить, что делать дальше. Образа, значит, поддельные…
– Во всяком случае, это не семнадцатый век. И в отношении девятнадцатого века я в некотором сомнении. Работа – не придерёшься, но уж больно свежа краска. Тут нужны лабораторные исследования.
– Да вы что, совсем оборзели?! – взревел Никола. – Сами говорили, что доски старые, а теперь и от этого отказываетесь?
– Старые доски достать – не проблема. По деревням и сейчас полно изб, срубленных в позапрошлом веке. Разбирай любую и пили, сколько душе угодно. Вот живописную школу подделать труднее. Так что, если это новодел нашего времени, то новодел редкостный, и мне бы очень хотелось потолковать с мастером, который такое малюет. И я вам, молодой человек, посоветовал бы не вертеться, как чёрт на сковородке, а честно рассказать, где вы раздобыли подобный иконостас и каково его происхождение.
– Я вам всё рассказал! – огрызнулся Николка. – А не верите, что образа настоящие, то я не навязываюсь. Найду, кому продать и без вас.
– Стоять! – негромко произнёс Никанор Павлович. – Ты что, думаешь так просто развернуться и уйти? Не выйдет, мой милый. Мы ещё с тобой не в расчёте. Ты обещал семь икон семнадцатого века. Где они?
– Я с вас за них ни копейки не получил.
– А это ничего не значит. Есть такая экономическая категория – недополученная прибыль. Семь икон, каждая в среднем по триста тысяч…
– Скока?.. Вы мне за первую икону всего сорок пять тысяч дали!
– Сколько ты получил, пусть тебя и волнует. Для меня важно, сколько они по факту стоят.
– Ах вот как?! Ну всё, больше вы у меня ни хрена не получите!
Никола встал, чтобы забрать свои доски и навсегда уйти от этих кидал, которые так бессовестно обобрали его, но в приоткрытую дверь скользнул ещё один человек, прежде Николой не замеченный, и через секунду Николка стоял с заломленными руками и мог только бессильно шипеть сквозь зубы.
– Никанор! – предупреждающе подал голос эксперт. – Ты помнишь, что я пацифист? В моём доме никакого насилия!
– Помню, успокойся, – отмахнулся Никанор Павлович. – Видишь же, молодой человек неадекватен. Сейчас он успокоится, а мы посмотрим, кто он таков, и отпустим с миром. Максимка, глянь, документики у него при себе?
Максим быстро проверил Николкины карманы, вытащил паспорт, протянул шефу.
– Не имеете права! – взвыл Николка.
– Видали?.. Торгует фальшивками и ещё о правах рассуждает. Итак, Савостин, Николай Платонович… хорошее отчество… деревня Ефимки Блиновского сельсовета… так… Сейчас снимем с паспорта копию, а оригинал вернём. Как видишь, ничего изымать у тебя мы не собираемся. Викентий, ты позволишь воспользоваться твоим сканером? А пока, уважаемый Николай Платонович, советую слушать внимательно, не перебивать и мотать на ус, который у тебя покуда не вырос. Итак, семь икон по триста тысяч – получится два миллиона сто тысяч недополученной прибыли. Скажем, двести тысяч – это твоя доля, значит, мне ты должен ровным счётом один миллион девятьсот тысяч рублей. Всё понятно?
– Где я такие деньги возьму? – Колька уже не ругался, а ныл.
– Это, извини, не моё дело. Книжечки ты где-то доставал, иконы – тоже. Теперь доставай деньги. А если что… ты же у нас абстинент, не пьёшь, не куришь, значит, печень здоровая, почки – тоже, сердце – само собой… Ладно, шучу, – добавил он, увидав, что Николка снова начал дёргаться, – но помни, что в каждой шутке только доля шутки. Если мне придётся обратиться к специалистам по выбиванию долгов, то пеняй на себя. Они могут и на запчасти пустить. А вот и твой паспорт. Копия у меня останется, а паспорт – держи. Это деньги, что у тебя были, триста двадцать рублей с копейками, как видишь, ничего не пропало, мы люди честные. Иконы, уж извини, мы оставим на экспертизу. Окажутся ценными – стоимость пойдёт в зачёт твоего долга. А пока можешь быть свободен. В бега бросаться не советую, у тебя, как понимаю, мама-папа есть… с них долг взыщем.
